Это все безмерно раздражало. И тут заявление от Германа, который просил не трогать Филатова до поры до времени. Мол, он сам к нам придет. Нашел время играть в свои шпионские игры!

Пока я думал, на той стороне телефона слышались лишь постукивания по клавиатуре. Освальд явно не слышал вопроса. Я решил уточнить еще раз:

— Гера, а с чего это вдруг такие изменения? Что заставило тебя изменить мнение и полезть в нору к этому кроту?

— А с того, мой милый друг, что наш крот вылез на поверхность и, по моим данным, через час будет у своего заклятого друга. Думаю, нам всем стоит составить ему компанию. Заодно и за Олегом присмотрим.

Он задумался и продолжил:

— Ждите меня вдвоем у входа в больницу. Я пока попытаюсь еще раз выйти на след Артема.

И он отключился. Я посмотрел на женщину, судорожно сжимавшую сумочку в руках.

— Хорошо, поехали. Увидимся с вашим знакомым. Надеюсь, он больше не наломает дров. С меня хватит этих игр.

Она лишь кивнула и поплелась за мной, словно побитая собачонка.

Мы ехали достаточно долго, и по дороге Ирина рассказала, что отправила Машу с нашими новыми знакомыми домой. Она боялась, что у той на нервах могут начаться преждевременные роды. Но вредина оказалась крепкой и стоически переносила очередные новости, названивая Ирине каждые двадцать минут.

Мы стояли у входа в больницу, когда женщина поинтересовалась:

— Не то чтобы мне было дело, но хотелось бы знать, что с Олегом все будет благополучно. Маша хорошая девушка. Жаль, если ей придется пережить это снова.

Честности ей не занимать. Но не уверен, что это та информация, которую я сейчас хотел бы слышать. Хотя что уж говорить…

Сейчас я хотел бы целовать свою жену, проводя пальцами по ее набухшей груди, а не стоять в ожидании крестного, который ее продал. Да еще и в надежде, что удастся его отловить у палат ее же отца, который виновен в смерти моей матери.

Где-то там наверху явно решили, что моя жизнь слишком однообразная и скучная. И вот теперь я мечтаю лишь о том, чтобы после этой заварушки друг стал крестным нашего сына!

Я схватился за волосы в жесте отчаяния. Я обязательно со всем справлюсь. С Олегом все будет хорошо, а Мира найдется целой и невредимой!

— Максим, ты извини меня, если что. Я не должна была скрывать от нее правду. Надеюсь, когда все это закончится, я смогу найти с тобой общий язык.

Все еще бледная, она с вызовом смотрела мне в глаза.

— Откровенно говоря, мне совершенно безразлично, что вы там сможете и на что надеетесь. Но ради Миры я попробую закрыть глаза на вашу поразительную способность лезть куда не просят.

Я отвернулся от нее и стал вглядываться в дорогу. Ирина мне ничего не ответила. И правильно, пусть пока помолчит. Не до нее.

На дороге показался автомобиль Германа. Я напрягся. Он резко затормозил у входа, игнорируя все знаки и правила дорожного движения. Сам Освальд выскочил из машины и решительным шагом направился к нам.

— Я смотрю, все в сборе. Нет новостей от Олега? — он обратился мне. Я отрицательно покачал головой. — Тогда держите и слушайте мои команды.

Он раздал нам микроскопические динамики, закрепил микрофоны и камеры. Чувствую себя как минимум Джеймсом Бондом. Судя по выражению лица Ирины, она тоже.

— Так! Не переживаем и не волнуемся. Ведем себя естественно. Особенно это касается вас, — он ткнул пальцем в женщину. Она поджала губы.

— Гера, а он скоро тут будет?

— Скоро, — он сверился с часами. — Пусть сначала зайдет к своему ненаглядному. Убить его не должен, он не эту цель сейчас преследует. А потом ваш выход. И прошу не облажаться. Филатов должен согласиться на встречу со мной и Максом.

Герман был предельно собран. Он всем своим видом выражал спокойствие и решительность. Иногда я забываю, что у него в этом деле меркантильный интерес.

Вместе мы зашли в больницу. Слава Богу, теперь Ирина молчала, не пытаясь наладить с нами контакт. Не хватало еще тратить время на то, чтобы ее успокаивать.

По совету Германа мы расположились в фойе. Нам медсестры принесли кофе из автомата и какие-то булочки. Освальд снова засел за свой ноутбук. Он работал с невероятной скоростью.

Где-то через полчаса он дал нам знак. Мы подсели ближе и прилипли к монитору. На нем я с удивлением узнал похудевшего и осунувшегося Филатова с неизменным спутником. Двоих. Всего двоих, черт их бери! Без штата охраны и конвоя в десять человек.

Я удивленно вскинул бровь и ткнул в Геру локтем.

— А тебе не кажется, что он сам не против с нами поговорить? Я его без сопровождения в стиле президента Америки ни разу не видел за полгода.

Косясь на экран, я действительно не верил своим глазам. Затем я заметил, как приникла к монитору и Ирина. Она смотрела на Филатова широко открытыми глазами. На секунду мне показалось… Она поймала мой взгляд.

— Нет, Максим, совершенно нет. Его любила моя сестра, а не я. Просто… — она на секунду замолчала, думая, стоит ли ей говорить. — Просто он так схуднул, что напомнил мне те далекие времена, когда мы были молодыми.

Она умолкла. Но затем продолжила:

— У нас с ним свое прошлое. Не самое простое, но и не самое скучное, — она усмехнулась, погружаясь в воспоминания. — Именно поэтому первой с ним говорить все равно пойду я. Не думаю, что он решит прикончить Ларика, хотя за то, что он сделал, он заслуживает гореть в аду. Но… Я пойду первой.

Я задумался, но поймал взгляд Германа и кивнул. Тот явно знал больше, чем я. С Ириной я был согласен в одном: Вознесенский заслуживает того, чтобы сдохнуть со всеми почестями. В голове возникла мысль.

— Ирина, а как погибла мама Миры? И почему Мира считала, что вы умерли вместе с ней?

Она не хотела говорить. Это было понятно по напряженному телу и сжатым кулакам. Выбор в любом случае остается за ней. Но я искренне хотел знать. В этом плане у нас с женой уже слишком много общего.

— Она решилась уйти от Ларика. Она любила его, но он сделал все, чтобы убить это чувство. Закончилось все тем, что он избил ее из-за какой-то ерунды. Она, видите ли, не смогла в очередной раз в чем-то соответствовать его высоким требованиям.

Голос ее был тих. Словно она говорила про те времена, которые давно покрыл слой пепла. И я ее понимал. Пару лет назад я говорил с Джованни. Мы вспоминали те года, когда мама была жива и порхала по кухне с ним на пару.

Теперь на месте того прошлого — пустыня. Сухая и безжизненная. Эта же пустыня отражалась в глазах немолодой женщины.

— Она была беременна вторым ребенком. И потеряла его, — Ирина опустила глаза. — Из состояния, близкого к суициду, ее вывел именно Толик. Если бы не Мира, то не знаю, смогла бы она пережить и это предательство, и потерю малыша.

Теперь уже мы слушали ее молча, отлипнув от экрана ноутбука. Герман настороженно ловил каждое слово. Краем глаза я увидел, что Филатов зашел в палату к Вознесенскому.

— Естественно, они влюбились. Он сох по ней много лет еще со времен завода. Карьеру построил, втерся в круг Вознесенского ради того, чтобы быть рядом. Ему в этом помог старый армейский товарищ, вроде как компаньон Ларика, — Ирина снова взяла паузу, а мы с Освальдом переглянулись. — А потом она решила, что уходит. Подала на развод, увезла Миру. А Ларик не отпустил.

Теперь уже я не был так уверен, что захочу это слушать дальше. Но сам напросился…

— В тот вечер я поехала с ней. Мира была у отца, и мы должны были забрать ее оттуда. А он нам не открыл. Кричал через забор, что развода не даст и дочь она больше никогда не увидит. Был жуткий ливень. Я просила ее успокоиться, но она не могла.

Ирина усмехнулась. На ее лице отражались обреченность и горечь.

— В конце концов он ее впустил. И через десять минут она вышла белее снега. Я не знаю, что он ей тогда сказал, но она молча села в машину, а потом… — ее голос дрогнул. — Потом я бежала за ней и услышала страшный хлопок. Я сразу же набрала Филатова. Я бежала по дороге, мокрая, вся в грязи, чтобы наткнуться на груду искореженного металла.