Давай выкладывай.

– Не темнить, говоришь? Не люблю твоей манеры разговаривать. Я тебе уже, кажется, говорил.

– Да, говорил. Давай покончим с этим делом. Время обедать.

Я спустился по лестнице в пустынный сад и направился к калитке, возле которой стояла служебная машина Фрутоса. Он догнал меня и взял под руку. Мы остановились.

Тебя не удивляет поведение жены и тещи человека, несколько часов назад пустившего себе пулю в лоб? А тебе это кажется нормальным?

Фрутос был не дурак. Он курил самокрутки из дешевого табака, мылся раз в месяц и не знал, что такое зубная щетка. Но дураком он не был.

– Нет, не кажется.

– Постарайся вспомнить, Карпинтеро. Тогда у тебя дома, может, он был озабочен.., встревожен чем-то.., напуган?

– Я тебе уже сказал. Он был такой, как всегда. Постаревший, конечно, но зато шикарно одетый, очень богатый и поэтому более нервный. Но напуганным он не выглядел. Естественно, я тоже могу ошибаться.

– Ну так знай, он был напуган, очень напуган… В ящике его стола я нашел клочок бумаги, на котором он кое-что написал.

Фрутос вынул из внутреннего кармана и протянул мне листок календаря, на котором было написано карандашом: "Тони мне поможет. Надо ему все рассказать".

Внизу был записан номер моего телефона.

Я вернул Фрутосу листок.

– Чего он боялся? – снова спросил он.

Но у меня не было ответа на этот вопрос. По крайней мере тогда.

Фрутос подвез меня до улицы Сан-Бернардо и высадил у Министерства юстиции. Чтобы подкрепиться пиццей в ресторанчике "Кошка Флора", нужно было только перейти через дорогу и пройти немножко вперед. Зал оказался полупустым. У меня было достаточно времени, чтобы спокойно подумать о последних двадцати годах моей жизни. Вообще-то я не люблю думать о прошлом, потому что копание в памяти ничего не проясняет. Бесполезное и даже вредное занятие Но труп Луиса с разбрызганными по ковру мозгами не шел у меня из головы, эта картина действовала на нервы, как звук капающей из испорченного крана воды. Время было позднее, официанты приводили в порядок зал, ставили стулья на столы, подметали пол, всячески давая мне понять, что я им мешаю. Так что пришлось быстро выпить кофе, расплатиться и уйти.

Я шел вниз по улице сам не зная куда Пересек Сан-Бернардо и вышел на Пальма. Лола жила в доме номер шестьдесят. Вот уже полгода, как я держал у нее в квартире халат, домашние туфли и бритвенные принадлежности. Среди "артистической" братии, промышлявшей в районе улицы Бальеста, Лола была известна под именем Перлита Кариока или Жемчужина Бразилии. На первых порах она сердилась, когда я называл ее Лолой: "Зови меня Перлитой, в крайнем случае Перлой, милый. Мне не нравится имя Лола". Но потом привыкла.

Она так долго выдавала себя за уроженку Бразилии, что в конце концов сама в это поверила и даже придумала легенду о своей семье и проведенных в Рио-де-Жанейро годах. При любом удобном случае она начинала рассказывать эту историю. В то время, о котором идет речь, Лола исполняла получасовой номер в клубе "Нью-Рапсодия" на улице Дезенганьо. Номер заключался в том, что она открывала рот под фонограмму и танцевала самбу, если то, что она делала, можно было назвать танцем.

У пьяных текли слюни, а трезвые чувствовали, как у них что-то обрывается внутри, когда Лола медленно раздевалась под звуки барабанной дроби. Музыка смолкала, и Лола оказывалась совершенно голой, если не считать крошечных трусиков, которые вполне можно было упаковать в почтовую марку. В такие моменты атмосфера в зале сгущалась до такой степени, что ее можно было резать садовыми ножницами. Потом она одевалась, спускалась в зал, и начинались беседы с клиентами и раскупоривание бутылок. Любопытные клиенты пытались выяснить, каким образом ей удавалось уместить столь роскошные формы, способные служить прекрасной иллюстрацией анатомии женского тела, в столь мизерное количество ткани. И пока они выясняли этот вопрос, вино текло рекой.

Я открыл дверь своим ключом и увидел мужчину, сидевшего на диване с бокалом в руке и напевавшего вполголоса модную мелодию: "Милая моя, я уже не дитя". Он резко оборвал свое мурлыканье и встал, изобразив робкую улыбку. Это был крупный, очень смуглый тип с длинными баками и толстыми губами, одетый в двубортный синий костюм в белую полоску. Он слабо пожал мне руку. Я успел заметить по меньшей мере три кольца, блеснувшие на его толстых пальцах.

– Меня зовут Хесус Маис, – заявил он улыбаясь.

– Тони Романо, – ответил я в том же тоне. – Сидите, пожалуйста, и не обращайте на меня ровно никакого внимания.

Я прошел в спальню. Лола стояла перед зеркалом в трусиках, старательно орошая себя огромным количеством дорогих духов. Подобно завсегдатаям клуба Нью-Рапсодия", аплодировавшим ей каждый вечер, кроме понедельника, я в который раз спросил себя, как ей Удается сохранить столь безупречную форму груди явно неординарного размера. Бюстгальтеров Лола никогда не носила.

Привет, милый, – сказала она, не прерывая своего занятия.

Я облокотился о косяк двери. Лола собиралась надеть черное платье, предназначенное для самых торжественных случаев.

– Как жизнь? Что новенького?

– Ничего особенного. Помоги застегнуть молнию.

Я помог. Платье было узким и сильно декольтированным с разрезом справа. При ходьбе открывалась вся нога.

Было заметно, что под платьем ничего нет. Это сразу бросалось в глаза. Я подумал, что, не подвернись я, молнию застегивал бы тип, сидящий в гостиной.

– Собралась погулять?

– Да. Он меня пригласил на пирожные с кремом. Ты же знаешь, как я люблю пирожные с кремом. – Она поцеловала меня в губы и присела на кровать надеть туфли, напевая ту же мелодию: "Милая моя, я уже не дитя!".

– И ради пирожных с кремом ты надела это платье?

– При чем тут платье?

– Ни при чем. Платье очень красивое.

Она продолжала напевать.

– У него четыре концертных зала в Гуадалахаре.

– У кого?

– Как это у кого? У дона Хесуса, глупый.

– Вот как!

– Он собирается ставить ревю. Подготовка уже началась. Есть либретто и все прочее. Называется "Я и пять женщин".

– Твой агент в курсе?

– Висенте стал невыносимым. Полный идиот. Ничего не знает и не умеет. Единственное, чему он научился, так это жить за мой счет. Я ошиблась, сделав его своим агентом. Сидит на моей шее!.. Мне необходимо сменить обстановку, Тони, завести новые знакомства, а Висенте в этом мне не помощник. Подумай только, что он предлагает мне на январь! Ты даже представить себе не можешь!

– Что же?

– "Ты и я". Понимаешь, о чем идет речь?

– Вполне.

– Ну вот. Я его послала куда подальше. До черта надоели все эти кабаре. Хочется выступить в ревю, попробовать себя в других жанрах.

Она вздохнула и встала.

– Ладно, милый Как я тебе?

– Неотразима.

Лола потрепала меня по щеке.

– Ты прелесть. Тони. Пошли, я тебе его представлю.

– Мы уже познакомились с доном Хесусом.

– Не иронизируй, он порядочный человек, импресарио, а ты уже бог весть что вообразил.

– Ничего я не вообразил.

– Знаю я тебя… Он два вечера подряд ходил к нам в клуб только затем, чтоб увидеть меня. Ведет себя как джентльмен: тратит на меня уйму денег и при этом пальцем не трогает. Представляешь, Мари и Плюсес пристали к нему, пытались увести, а он на них ноль внимания. Все время хочет быть со мной. Вот как.

– Он, конечно, уже говорил, что у тебя артистический темперамент? Угадал?

– Ну и что? А ты разве не считаешь, что у меня артистический темперамент? – Она пристально посмотрела на меня, и я подтвердил эту мысль кивком головы. – Ну все. Пошли. – Прежде чем выйти из спальни, Лола успела шепнуть мне:

– Выпивка обошлась ему больше тридцати тысяч. Антонио говорит, что он богат, как Онассис.

Мы вышли в гостиную. Импресарио встал, широко улыбаясь.