– Сеньор Карпинтеро? – приятный, слегка хриплый голос, привыкший командовать.

– Да, кто говорит?

– Кристина Фуэнтес.

– Кто?

– Жена Луиса Роблеса, сеньор Карпинтеро. Вы были у нас сегодня утром… Мне необходимо поговорить с вами.

– Я тут сегодня кое-что праздную.

Молчание.

– Это очень срочно… Вы не могли бы уйти с этого праздника?

– Нет.

– Тогда я приеду к вам. Где вы живете?

Она записала мой адрес и сказала, что будет через полчаса.

Я не помог ей снять белое шерстяное пальто. Но ведь и она не извинилась за поздний визит.

Небрежно бросив пальто на кресло, она кинула оценивающий взгляд вокруг, как это обычно делают женщины, попав в квартиру одинокого мужчины.

На ней были дорогие вельветовые брюки цвета топленого молока и такого же тона блузка с высокими плечами. Ни макияжа, ни драгоценностей, впрочем, эта высокая худощавая женщина не нуждалась в таких вещах. Бывает особый тип худощавости, не являющейся следствием плохого питания, а достигаемой диетой, гимнастикой и прочими ухищрениями: узкие бедра, маленькая высокая грудь, изящно облегаемая шелковой блузкой.

Внимание ее привлекли висевшие в рамках фотографии.

– Это вы?

– Это встреча Рокки Марчиано и Джо Луиса.

– Мне очень нравятся боксеры. У меня никогда не было знакомого боксера.

– Немного джина? – предложил я, указывая на бутылку – Не уверена, что смогу пить его неразбавленным. У вас не найдется тоника?

– Вы меня не предупредили.

– А кока-колы?

– В моем доме такие жидкости не водятся. Не хотите джин, могу предложить воду. В Мадриде прекрасная, свежая вода. Весьма способствует пищеварению. Выбирайте!

– Выпьем джина.

Она села рядом со мной на софу, а я пошел на кухню, ополоснул еще один стакан, взял лед и поставил все на толик перед ней. По радио все еще звучали мелодии болеро: ".., с тобой и без тебя…" пел Лоренсо Гонсалес. Я закурил и налил ей полстакана. Она вынула хорошие американские сигареты, которыми торгуют промышляющие контрабандой спекулянты. Элегантно выпустила дым и спросила, подняв стакан:

– За что пьем?

– Я сегодня пью за Луиса Роблеса.

– За Луиса, – и отпила глоток. Лицо ее не дрогнуло.

Рука, державшая стакан, была красивой, тонкой, с длинными пальцами. – За бедного Луиса.

Потом она посмотрела стакан на свет.

– Что это у вас за марка?

– Мой джин не марочный. Я беру его в погребке у Хусто, на углу Корредера-Баха. Если нравится, могу замолвить за вас словечко. Хусто вам продаст бутылочку. У него бывает и виски, но я предпочитаю джин. Вы даже представить себе не можете, какие ликеры готовит наш Хусто. Литр джина мне обходится в сорок песет. Вам он дешевле, чем за сто, не уступит.

Она рассмеялась, закинув голову. Волосы у нее были светло-каштановые, подстриженные "под мальчика".

Утром они показались мне темнее. У них был какой-то странный оттенок. Она сидела, вытянув скрещенные ноги, как обычно сидят мужчины, глядя на меня с улыбкой.

Что-то ее явно развлекало.

– Большое спасибо, что вы готовы замолвить за меня словечко вашему другу Хусто, – она смотрела мне прямо в глаза. – Мне очень хотелось познакомиться с вами, Карпинтеро.

– Хорошо вымытый и выбритый, я произвожу лучшее впечатление. Не называйте меня по фамилии. Просто Тони. Этого вполне достаточно.

– Тони Романо, да?

– Вот именно.

– Ты под этим именем выступал на ринге?

– Разные были имена: Кид Романо, Тони Романо.., и Другие.

– Говори мне тоже "ты".

– Хорошо, Кристина.

Она откинулась на спинку софы и о чем-то задумалась. Робкой она явно не выглядела. Наверно, слуги, окружавшие ее с детства, и все эти супермаркеты и заводы, владелицей которых она стала в более зрелом возрасте, прекрасно лечат от робости. Я наблюдал, как она, не поморщившись, отпила большой глоток джина, изготовленного Хусто. Вот бы ему на нее посмотреть! Надо будет рассказать старине Хусто.

– Восхитительно, – промолвила наконец она. – Просто восхитительно.

– Что именно?

– Да все это, – она обвела рукой комнату. – Я сижу здесь с боксером, слушаю сентиментальные болеро и пью жидкость для чистки металлических изделий. Полный восторг. Сколько лет я не слушала болеро! Мне казалось, что они уже давно не существуют.

– Манолита Саседон очень любила болеро. Она была романтичной.

– Кто такая Манолита Саседон?

– Одна приятельница, которая прекрасно готовила жареные перцы. Без оливкового масла, очень нежные.

Если тебе не хочется слушать болеро, я выключу приемник.

– Нет, почему же? Мне нравится.., болеро, приемник, твой дом.., джин… Жаль только, что я не люблю жареные перцы. Выпьем за это.

Мы подняли стаканы и выпили. Я снова налил себе.

Сам не знаю почему, но в эту минуту я подумал о Луисе Роблесе. Представил себе ее и его в любовном экстазе, за обеденным столом, обсуждающими свои семейные проблемы. Но он был мертв, а она пила со мной джин дона Хусто.

Подавшись чуть-чуть вперед, она поставила на столик пустой стакан.

– Плесни мне еще немного своего джина.

Я плеснул, она сама положила лед, встряхнула стакан и отпила немного.

– Знаешь, я тебя представляла совсем другим.

– Каким же?

Она пожала плечами.

– Луис часто рассказывал о тебе. Стоило собраться друзьям, как он тут же начинал рассказывать о своей службе в армии, о своем друге, который учил его боксу. Настоящий боксер! Я все эти ваши истории знаю наизусть. Вот мне и захотелось познакомиться с тобой…

Слушай, вы, кажется, недавно виделись с Луисом?

– Он заходил пару дней назад. Посидел минут пятнадцать – двадцать и ушел. Больше я его не видел.

– Луис тебе что-нибудь рассказывал?

– Да нет, ничего особенного.., сказал, что хочет снова встретиться.

– Луис был очень странным… Иногда мне кажется, что я так и не сумела понять его до конца.

– Мне он никогда не казался странным.

– Есть вещи, о которых друг ничего не знает и даже не подозревает и которые знает только жена. Понимаешь?

– Что же тут не понять? Куда ты клонишь?

– Как ты думаешь, сколько мне лет?

– Понятия не имею.

– Сорок четыре. В прошлом месяце исполнилось двадцать пять лет, как мы женаты.., двадцать пять лет и тридцать дней…

– Выпьем за это.

Мы чокнулись. Она спросила:

– Ты все еще служишь в полиции?

– Ушел шесть лет назад.

– Луис всегда говорил, что ты служишь в полиции.

Его друг – настоящий полицейский и настоящий боксер!

Он тобой гордился… Тебе неприятно, что я говорю о Луисе?

– Нет.

– Мне кажется, тебе неприятно.

– Еще и дня не прошло, как он раздробил себе череп.

Ты его вдова. Не просто вдова, вдова моего лучшего друга.

– Вдова… – Глаза у нее блестели. Она криво улыбнулась и опрокинула стакан. Слишком уж она лихо пила, даже для такой женщины лихо… – Смешно.., я уже давно вдова, очень давно… Последние шесть лет мы с ним не жили, вернее, жили в одном доме, но спали в разных комнатах, и у каждого была своя жизнь. Тот Луис, которого ты знал, ничего общего не имел с Луисом, которого знала я, которого я постепенно стала узнавать… А сейчас налей мне еще.

Я налил ей и себе. Мы выпили, не глядя друг на друга.

– Он стал импотентом, – вдруг сказала она. – Импотентом.

Я поднял стакан и выпил до дна. Она слегка улыбнулась мне и принялась за джин. Мы молчали.

По радио звучало болеро "Ты моя" в исполнении Мансанеро. Оно очень нравилось Манолите Саседон.

– У нас было общее дело, но не было семьи, – продолжала она, как бы разговаривая сама с собой. – Фирме нужны были мы оба, фирме всегда нужны все: он, я, все.

Мы вынуждены были оставаться вместе… Но я не испытываю к нему ненависти, никогда не испытывала, поверь мне. Я была его студенткой в университете и влюбилась с первого взгляда. Еще бы, такой способный, умный, культурный и очень красивый.., революционные взгляды… Ты себе не можешь представить, каким он был тогда левым…