Как только села, стало немного ощутимее. Но ничего, можно смириться. Только привыкнешь к положению, начинаешь замечать, что вибрация совсем ничтожна. Если вообще не шевелиться, то со временем можно даже не замечать.

— Мы… заказываем доставку в ближайшем кафе.

— Можем ездить на обед вместе.

— Спасибо, господин, но я бы не хотела отрываться от коллектива.

— Хорошо кормят?

— Да, господин. Конечно, с этим рагу не сравнить.

Он пододвинул ко мне чашку с салатом:

— Рад, что тебе нравится. И рад, что вы смогли обеспечить себя хотя бы нормальными обедами. Буклет должен быть готов к следующей неделе, а там поле непаханое работы. У меня иногда возникает мысль уволить вас всех к чертям собачьим. Одна Маргарита Ивановна делает все от и до, за остальными бесконечно приходится подчищать хвосты. Никита иногда вообще больше похож на рыбу, затравленную псами.

Разговоры о работе в такой обстановке обескураживали. Но я была только рада переключиться:

— Простите, я до сих пор еще некоторых вещей не знаю, но стараюсь учиться быстро.

— Оправдания. Учиться можно еще быстрее, если быть более внимательной. Позавчера был твой первый оргазм? До тех пор ни клиторального, ни вагинального?

Я подавилась от внезапной смены разговора.

— Я с кем разговариваю? — теперь в голосе прозвучал ощутимый нажим.

— Да… В смысле, первый, господин.

— Тогда очень неплохо. Для первого раза ты кончила довольно быстро. Хороший знак.

Эту тему мне развивать совсем не хотелось. Я сделала вид, что очень увлечена салатом. Он с легкой улыбкой ждал, когда я закончу с трапезой — не торопил, просто наблюдал. И только я отложила вилку, сказал:

— Помой посуду.

Бросила взгляд на посудомоечную машину, но возражать не собиралась:

— Как прикажете, господин.

При ходьбе вибрация ощущалась острее. Именно этого он и хочет. Я сцепила зубы и собрала посуду со стола. Возле раковины снова получилось хоть ненадолго остановиться в одной позе.

— Прибавлю совсем немного, — я не обернулась, но почувствовала это внутри. Остановила себя от порыва выгнуться. До сих пор терпимо, просто внизу тянет заметнее. — Поспеши с посудой, у меня много работы.

Как только я закончила, Максим Александрович встал и махнул головой:

— За мной. Начнем с твоего макета, покажу, где ошибки.

Я вошла вслед за ним в его спальню. Бегло осмотрелась — комната намного больше моей, огромная кровать… Он же взял ноутбук со стола. И тут я заметила чуть дальше небольшой монитор с недвижимым изображением. Моя комната? Там установлена камера? И как только я решилась бы запустить руку между ног, то он мог об этом узнать?! А в ванной… тоже есть? Несмотря на то, что я чего-то подобного ожидала, сейчас все равно была неприятно потрясена.

Максим Александрович проследил за моим взглядом, но только улыбнулся:

— Пойдем в кабинет.

Это помещение было тоже просторным, но обстановку сильно отягощали книжные полки. Даже высокое окно пространство зрительно не расширяло. Максим Александрович положил ноутбук на большой стол, включил стационарный компьютер, сам занял единственный стул.

— Иди сюда.

Мне пришлось подойти, встать рядом и наклониться, когда он показывал.

— Шрифт. Я раз сто уже говорил вам про шрифт, но как об стену горох. Тебе неудобно?

Я только после вопроса поймала себя на том, что слабо морщусь. Вибрацию игнорировать становилось сложнее. И надо следить за выражением лица: не хотелось бы доставлять лишнего удовольствия еще и своим видом.

— Все хорошо, Максим Александрович.

— Господин, — поправил он. — Мы говорим о работе, но мы не на работе.

— Простите, господин.

— Смотри, это макет Екатерины. Два принципиально разных шрифта — от этого за версту несет дешевизной. Как петух, который скачал себе в поисковике несколько шрифтов, и просто не может ими не похвастаться.

Я тихо усмехнулась. Он щелкнул на другой файл, то же сделал на стационарном компьютере.

— Это твой.

Я вглядывалась в монитор, но не находила ничего вопиющего. Шрифты у меня как раз были выдержаны в одном стиле.

— А теперь посмотри сюда, — он ткнул пальцем на экран ноутбука. — Мы будем делать веб-рассылку, а не только бумагу. Если разрешение небольшое, то мелкие надписи таким шрифтом невозможно прочитать. А кто-то будет открывать на планшете, на телефоне. Поэтому читабельность ставим выше красоты.

Если сосредоточиться на его словах, то можно вполне отвлечься от остального, даже наклоняясь.

— A-а, я поняла. Изменю.

— Завтра в офисе сделаешь, причем по всем страницам. А потом возьмешь планшет с самым плохим разрешением экрана и еще раз проверишь. И убери эту чертову обводку, глаза режет.

— Конечно! — отвлекшись, я даже ответила громче. — Я поняла, господин.

— А вот для печати нужно будет сделать немного по-другому. Я сегодня об этом всем говорил.

— Да, я слышала.

— Вы все слушаете, да мало что слышите.

Тон его был спокойным, тихим. Не приказным, а точно таким, к какому я привыкла в офисе. Он всегда цеплялся к каждой мелочи, говорил, что рекламный бизнес строится именно на мелочах, но говорил так, что хотелось тут же сделать как можно лучше. Просто не у всех так наметан глаз, как у него. Это приходит с опытом. А может, вообще необходим какой-то особенный талант — на раз замечать, какой шрифт с какого устройства как будет выглядеть. Возможно, я забылась и потому с привычным восхищением уставилась на его профиль. Он заметил, посмотрел на меня:

— Что?

— Ничего, господин.

— Да говори уже, — улыбнулся.

— Я подумала, что мне будет очень жаль увольняться, когда все это закончится.

Слишком откровенно? Он сейчас разозлится? Но Максим Александрович уже снова смотрел в монитор, перещелкивая на другой файл.

— Если уволишься — значит, работа не для тебя. И точка. То есть если сама поймешь, что не тянешь. Потому что именно мое присутствие там — не оправдание. Но ты можешь использовать это, как оправдание, чтобы не признаваться в собственной некомпетентности.

Как он все повернул! То есть мое увольнение — это признак исключительной слабости, и больше ничего? Ладно, об этом потом можно подумать. Впереди целых двенадцать дней испытаний, а еще сегодняшний вечер дожить надо.

— Все. Теперь мне надо прочитать миллиард документов.

— Мне уйти, господин?

— Нет. Сядь на пол. Можешь опереться на мои ноги. И не отвлекай.

Я опустилась, подтянула колени, пытаясь принять самое удобное положение. Вибратор беспокоил. Надо замереть в одной позе и вообще не двигаться. Но это теперь не помогало. Через пятнадцать минут я уже не могла выдержать в одном положении долго, постоянно хотелось сжать бедра, поддаться напряжению, но понимала, что от этого станет только хуже.

— Я еще немного прибавил. Сделать сильнее?

Я вздрогнула от спокойного вопроса.

— Нет, господин, пожалуйста, не надо.

— Тогда не елозь. Не сжимайся слишком сильно. Кончать нельзя.

Про себя я взвыла. Через час была готова выть уже вслух. Кажется, даже кожа на спине стала чувствительней, хотелось тереться ею о его брюки. Невыносимое мучение, но не доводящее до границы. Возможно, клитор начал едва-едва касаться мягкого наконечника, теперь я уже не могла понять. Я не хотела нарушать приказ об оргазме, поэтому старалась расслаблять ноги. И все равно поясница иногда непроизвольно подавалась вверх. Я сжимала зубы и снова заставляла себя расслабиться.

— Хорошая девочка.

У меня не осталось сил посмотреть вверх. Максим Александрович погладил меня по волосам, потом развернулся на стуле. От вынужденного движения я застонала.

Он продолжал меня гладить, прошелся кончиками пальцев по шее, плечам, потом коснулся лица, остановился в уголке рта. Я податливо разомкнула губы — сейчас каждое его движение подбрасывало меня на волну. На лбу выступила испарина.

— Умница, умница. Только не кончай — накажу.

Он погрузил пальцы мне в рот. Сначала один — у меня закружилась голова. Потом еще три. Я начала сосать — и теперь это невероятно возбуждало, я скользила языком по каждому, а когда вынырнули, застонала и сама потянулась за ними. Он спустился и сел рядом, не убирая руки. Теперь я входила в ритм, вбирая в рот пальцы все глубже, от этого зашумело в ушах.