— Господин… можно? — получилось сказать это только со стоном. Но я уже ощущала близость оргазма — могла сорваться на любом из следующих толчков.

И он замер. Посмотрел на лицо, а руки мои так и держал крепко.

— Пока нет.

И двинулся медленно-медленно, выгибая меня дугой. Назад. Почти полностью вышел — и снова. Медленно до такой степени, что захотелось кричать, умолять, чтобы ускорился. Эту близость к оргазму, в миллиметре от него вынести нельзя. Снова обратно. И на третьем сказал очень тихо:

— Сейчас.

И опять, будто пронзая изнутри и наслаждаясь затягиванием, он вошел. В этой медлительности содержалось столько нашего общего напряжения, что оно стало невыносимым. Я выгнулась оттого, как мышцы сжимаются вокруг члена, пульсируют. Открыла рот беззвучно, содрогаясь от оргазма. Я чувствовала, что внутри меня стало так тесно, так сильно сжималось, что он кончил только от этого. Лег на меня всем весом, но не выходил и продолжал держать мои руки. А я ловила отголоски так медленно отпускающей волны, и только-только училась дышать. Если это было наказание за минутное опоздание, то я готова каждый день немного опаздывать.

Лишь гораздо позже до меня дошло, что он впервые кончил в меня. Таблетки уже действуют… А если нет, то впереди меня ждут проблемы похуже, чем сейчас.

Утром Максим Александрович зашел в мою комнату. Я посмотрела на часы — еще слишком рано! Начала паниковать: вдруг настройки сбились и время сейчас другое?

— Доброе утро… господин? — получилось с вопросительной интонацией.

— Ну, что замерла? Ты ведь вроде бы в душ собиралась?

Глянула неуверенно на полотенце в руках, сама я уже успела снять «комнатное» платье и бросить на разобранную постель. Поняв его намерения, нерешительно повернулась к двери в ванную. Он мягко подтолкнул в спину:

— Заходи уже. До сих пор меня стесняешься?

Казалось бы, уже давно не должна — человек привыкает ко всему. Но смущение все-таки было, и каждый раз такое, будто он не разглядел еще каждый миллиметр моего тела. Бросила полотенце на тумбу, открыла дверцу душевой кабины и оглянулась — Максим Александрович раздевался! Я почему-то удивилась этому так сильно, что выдала свое изумление. Выражение моего лица заставило его улыбнуться.

Кабина была небольшой, для двоих даже тесноватой, но ощущение вынужденной близости сбивало дыхание.

— Давай я.

Он взял из моей руки гель для душа, за мочалкой даже не потянулся. Щедро плеснул себе на ладонь и начал меня гладить — от шеи спускался все ниже, не пропуская ни одного места. Долго массировал грудь, живот, обнимая — спину, я задохнулась, когда он прошелся ладонью между ягодиц. Снова плескал гель на руку, отставлял на полку и снова проходился по тем же местам, задерживаясь на груди или промежности, заставляя меня постанывать. Пена почти тут же смывалась с кожи, но от следующего движения появлялась снова. Ласковая нежность, но до безумия эротичная, заставляющая иногда закрывать глаза от удовольствия.

Наклонился, сказал тихо, почти в самое ухо:

— Теперь ты.

У меня подрагивали пальцы, когда я взяла гель. Максим Александрович не любил раздеваться при мне — я это давно заметила. При этом он вовсе не стеснялся своего тела, дело было в другом — одеждой он будто проводил границу между нами, подчеркивал мою уязвимость. Поэтому теперь, получив возможность водить ладонями по его груди, плечам, я разгоралась. Даже не знаю, что возбуждало больше — когда он касался меня, или когда я касалась его. Это занятие я была готова растянуть на часы, но он вдруг поторопил: прикусил на секунду нижнюю губу, словно едва сдерживал улыбку, взял мою руку, опустил вниз. Я мыльной рукой прошлась по яичкам, эрегированному члену. Вода смыла, но я продолжала водить ладонью, чувствуя, как он напрягается всем телом. От моих прикосновений головка подрагивала, и от его возбуждения я уже сама не могла остановиться.

— Давай, девочка, ты ведь хочешь.

Я на самом деле хотела. Он раздвинул ноги, чтобы я могла опуститься вниз. Теснота делала положение неудобным, но сейчас это не отвлекало. Я вобрала ртом член полностью. Падающая сверху вода сужала восприятие до очень маленького пространства, в котором сконцентрировалось наше общее напряжение

— когда одна страсть порождает другую страсть.

Отстранилась, затуманено посмотрела вверх:

— Господин, можно мне… ласкать себя? — сейчас казалось, что я смогу кончить, едва только коснусь себя там.

— Нет, моя хорошая. Сейчас нет. Ты должна потерпеть до вечера.

И даже несмотря на это, я испытывала удовольствие — от своих движений, от его толчков в мой рот. Кажется, начинаю верить, что можно дойти до оргазма даже без дополнительной стимуляции. Но когда он кончил и вытащил член, позволяя воде смывать остатки, почувствовала разочарование. Тянущее ощущение внутри теперь немного раздражало, оставшись невыплеснутым.

И это чувство не могло утихнуть, когда после он растирал меня полотенцем. Продолжение ласки только усиливало желание, но я знала, что спорить бессмысленно. Я должна остаться в таком состоянии, чтобы вечером хотеть этого в два раза сильнее.

— Максим Александрович, а в ванной есть камера? — вдруг вспомнила я.

— Считай, что есть. Лишним не будет. А это у нас что за новые постояльцы?

Неожиданное веселье в его голосе отвлекло, я проследила за его взглядом. Максим Александрович улыбался, разглядывая купленные стаканчик и мыльницу. Я только коротко пожала плечами и улыбнулась в ответ.

— Удивлен, что ты какого-нибудь плюшевого мишку не прихватила! — он рассмеялся тихо и обнял меня. — Пойдем уже, сегодня точно опоздаем. Мне-то можно, а вот некоторых за опоздание может начальство и наказать. Или некоторым нравится, когда начальство их наказывает?

Я тоже смеялась — хорошее утро. Лучшее из тех, что я с ним пережила.

А в офисе он собрал весь отдел разработки и сообщил:

— Васильевы продлят контракт с нами, но сейчас они хотят изменения концепции. Желательно, кардинального. Но я, кажется, начинаю зацикливаться на одних идеях, поэтому решил в этот раз изменить сам подход. Каждый из вас может предложить свою идею и устроить презентацию. Возможно, получится скомпоновать из нескольких одну.

Аня засомневалась:

— Максим Александрович, Васильевы — наш самый крупный клиент… Сомневаюсь, что у кого-то из нас есть подходящий для такого уровня опыт!

— Я тоже сомневаюсь, Анна. Но разве я сказал, что бездумно возьму первое, что предложите?

— Максим Александрович! — раздался звонкий голос с другого конца. — А премия победителю будет?

— Да если кто-то соорудит хоть что-то внятное, Татьяна, то я его главным всего проекта назначу.

— Кру-у-уто!

— Не «кру-у-уто», Екатерина. Пока совсем не круто. Срок — послезавтра, а не через полгода.

— Вы просто пессимист, Максим Александрович! — та рассмеялась. — Вот я лично вас собираюсь удивить!

— Удивите меня! Хоть кто-нибудь, хоть чем-нибудь уже удивите. А то я на пенсию хочу, сил нет, но вас, таких удивительных, без присмотра не оставишь, — он посмотрел на молчуна Никиту — тот был тихим, незаметным, но иногда способным генерировать неплохие идеи, Максим Александрович вообще его из всех нас выделял. — Вы тоже поучаствуйте. И пусть вас презентация не смущает — так надо.

— Максим Александрович, а если никто не победит?

— Тогда придется назначить на руководство проектом лучшего. Меня то есть. Опять. А я так хочу на пенсию.

— А вам сколько до пенсии осталось? Лет двести?

— Когда я смотрю на ваши шрифты, Мария, то мне кажется, что все триста.

Расходились с совещания со смехом, но многие почти сразу направились к своим компьютерам, чтобы накидать первые возникшие идеи.

По дороге домой я не выдержала:

— А зачем презентация, Максим Александрович? Тот же Никита на многое способен, но без лишнего внимания и давления, вы ведь знаете. Да он теряется, когда на него просто посмотришь!