— Я боюсь не удержаться, глупая! Ты слишком сильно меня возбуждаешь, малышка. Я не сплю ночами и то и дело принимаю холодный душ.

— Хо… холодный душ? А зачем?

— А вот сейчас покажу!

В следующий момент Морис забрал у нее ключи, одним махом отпер дверь и втолкнул Дейзи в прихожую. Здесь он отшвырнул пакеты в одну сторону, ключи — в другую, завалил девушку на ковер и стал срывать с нее одежду. Одновременно он пытался расстегнуть брюки, и выходило это все до того непристойно и глупо, что Дейзи все больше костенела в жарких объятиях, вместо того чтобы отдаться, так сказать, буре страстей.

Ей опять было больно, и она сдержалась только потому, что не хотела обижать Мориса. Закусила губу, заставила себя обнять его, сухими губами ткнулась куда-то в шею — и тут же отстранилась, почувствовав на губах капли его пота. Еще через пару минут все кончилось, и тяжело дышавший жених сообщил, что она — потрясающая. Дейзи томно (по возможности) вздохнула, кое-как привела в порядок остатки одежды и проводила своего страстного возлюбленного. Потом вернулась в разгромленную прихожую, морщась от боли уселась на ручку кресла и задумчиво уставилась в стену.

Выводы намечались неутешительные. Даже элегантный джентльмен Морис потерял голову и вел себя, как изголодавшийся тигр, а она — она опять ничего особенного не почувствовала. Если не считать того, что ей снова было больно. И, в общем-то, неприятно.

Проклятие, она и в самом деле ничего не чувствовала! Дейзи вдруг охнула и подалась вперед. Как странно получается — с того момента, как Морис и она… ну, короче, с того самого момента ей ни разу не снились неприличные сны. А ведь она еще помнила, в какое возбуждение они ее приводили! В тех снах Морис был соблазнителен и любим, она его хотела всем сердцем и — что еще важнее для эротического сна — всем телом. Их страсть была действительно жаркой, а наслаждение — почти реальным. Да что там — почти! Реальным! Ведь Дейзи несколько раз просыпалась обессиленная и счастливая, словно и впрямь провела ночь с любовником.

И вот приходит настоящий Морис, и все, как в сказке, движется к законной свадьбе, и жених красив и сексуален, вон, даже до комнаты от страсти дойти не успел, — но только сама Дейзи больше ничего не испытывает, ничегошеньки. Словно исполняет некую повинность, связанную с, скажем так, физическими упражнениями.

Озарение было ярким и четким, как вспышка в фотоаппарате! Причин две. Одна — общая. Она заключается в том, что физиологически Дейзи стала женщиной, а психологически осталась девчонкой. Вторая — куда более печальная. Дейзи — фригидна.

Ну… либо все всю жизнь врут про страсть и любовь, почем зря.

И даже на одну секундочку, на один краткий миг Дейзи Сэнд не заподозрила, что причина может крыться совсем в другом. Конкретно — в ее светлокудром и зеленоглазом красавце-женихе. О нет, Дейзи Сэнд об этом не подумала, напротив, она преисполнилась жалости к Морису, которому приспичило влюбиться в такую холодную и бесчувственную дурочку. Дейзи смутно казалось, что Морис должен из-за этого страдать, и потому она немедленно забыла о своих неприятных ощущениях и самозабвенно принялась жалеть Мориса.

Морис лихо свернул в неположенном месте и торопливо выключил газ. Полицейский уже шел к машине, но мистер Эшкрофт успел выйти из нее и даже запереть дверь. Коп успел только приложить два пальца к фуражке, а симпатичный парень в хорошем костюме уже улыбался жемчужной улыбкой.

— Я виноват, сержант, и готов оплатить любой штраф. Выпил мятного ликера, целую рюмку, вот только что. Мы с моей девушкой решили пожениться.

Быстрый взгляд в права решил дело.

— Поздравляю, мистер Эшкрофт. Надеюсь, сыну нашего конгрессмена не надо напоминать о правилах вождения и недопустимости принятия спиртного? До завтрашнего утра вам придется воздержаться от выезда из дома самостоятельно.

— О, разумеется, сержант. Я бегу обрадовать маму и позвонить отцу. Они обожают мою невесту и давно ждали этой помолвки. Больше не повторится, сержант, даю слово.

— Всего доброго, сэр.

— Всего доброго и спасибо.

Коп величаво удалился, а Морис с жалостью бросил взгляд на машину. Теперь придется посылать кого-то за колымагой, а самому брать такси. Ну да ладно.

Проклятие, если бы не пара коктейлей, он бы просто не смог. Он совершенно ничего не чувствует насчет этой балаболки. С другой стороны, не может же он каждый вечер напиваться? Надо что-то придумать. Возможно, ей понравится порнуха? В клубе можно взять несколько свежих кассет. Кстати, балаболке это только на пользу, потому что она продолжает оставаться бесчувственным бревном.

А я молодец. Экспромт получился на славу. Море страсти, сдавленное рычание голодного самца… Эх, то ли дело со Стеллой, которая давала и в лифте, и в машине, только подмигни. А Хелен? Надо ей позвонить, хулиганке, взбодриться перед тем, как он наденет, ха-ха, супружеское ярмо.

Ничего. Свадьба совсем скоро, потом Гамбс займется делами, а они улетят на Багамы, ну а потом — потом будет вполне достаточно исполнять супружеский долг, скажем, три раза в месяц. Или два. Хорошее число, раз в две недели… нет, на первое время надо бы почаще…

— Мори, детка, у тебя усталый вид.

— Привет, ма. Это потому, что я устал. Слушай, надо что-то придумать с кольцом. Я в этом не разбираюсь.

— Все-таки деревенщина есть деревенщина. Джессика могла бы и позаботиться о достойном приданом для дочери. Впрочем, у нее вряд ли имеются ФАМИЛЬНЫЕ драгоценности. Разве только семейная буровая вышка?

— Ха-ха.

— Хи-хи… Ой! Элеонора, ты меня напугала.

— Главное, что при этом ты не выронила свою вставную челюсть, Урсула. Красавчик, зайди ко мне.

— Тетя, я лучше потом…

— Зайди, кому сказано! Вы же с матерью не постесняетесь подарить в качестве обручального кольца бижутерию.

— Между прочим, Сваровски — это модно и довольно дорого…

— Так продай свои бриллианты и купи себе полное ведро Сваровски. Не хочешь? Странно. А я была уверена, что многочисленные подтяжки влияют на умственные способности. Но ты все еще соображаешь.

— А ты никак не можешь простить мне, что я слежу за собой и что я моложе тебя…

— Урсула, мы обе знаем, что ты моложе ровно на пять лет. Мне семьдесят, а в этом возрасте разница стремится к нулю…

— Перестань!

— Впрочем, в твоем случае разница стремится к бесконечности. Учти, если лицо восьмидесятилетней старухи напоминает попку младенца, это все равно наводит на подозрения. Если только отравить всех, кто помнит твой первый бал…

— Элеонора, я не хочу тебя слушать. А что ты собралась дарить этой… Сэнди?

— Ее зовут Дейзи, это раз. Она станет женой твоего сына — это два. Не твое дело — это три. Морис, ты идешь? Я могу и сама, мне только приятнее, но это будет как-то неловко. Не я же женюсь, как ты полагаешь?

— Я иду, тетечка. Мама, я присоединюсь к тебе в гостиной.

Через двадцать минут мать и сын Эшкрофты склонились над бархатным футляром, в котором переливалась впаянная в золотой ободок бледно-розовая бриллиантовая роза. На гладком лице Урсулы читалось смятение, на лице Мориса — тайное удовлетворение.

В конце концов, это ведь ЕГО жена будет носить это кольцо?

— Гас? Привет, это Долли Браун.

— Угу.

— Послушай, послезавтра свадьба Дейзи, и она уверяет, что не может до тебя дозвониться…

— Ну?

— Я думаю, она просто боится тебе звонить, ведь я же дозвонилась…

— Дейзи не боится.

— Я не в обидном смысле…

— Долли, я выключал телефон. Включил только сегодня. На полчаса, маме позвонить. Ты попала случайно. Чего ты хочешь?

— Хочу от имени Дейзи передать тебе приглашение на свадьбу. От себя лично могу добавить, что, если ты не придешь, она не удивится, а если придешь — очень обрадуется.