Там произошло знаменательное событие. Мезенец Исай Игнатьев вернулся из плаванья в чукотскую сторону. Он доходил берегом моря до Чаунской губы – длинного залива Ледовитого океана. При входе в губу лежал остров Айон, родина древнего племени онкилонов, как узнали об этом более поздние исследователи. Вокруг холмистых берегов Чаунской губы и на берегах реки Чауна кочевали оленные чукчи. Во времена Дежнева и Исая Игнатьева этот народ и происхождением, и обычаем отличался от чукчей нашего времени.

Позднее чаунских жителей называли «беломорскими чукчами», и В. Г. Тан-Богораз, знаменитый исследователь чукотского народа, связывает это со сказанием о «беломорской женщине» – прародительнице всех чукчей. Исай Игнатьев, открыв остров Айон и Чаунскую губу, занялся торговлей с туземцами. Она происходила, как в годы походов новогородцев на Югру, «немым» способом. Исай выкладывал товары на берегу и уходил. Когда он возвращался, на том же месте лежали моржовые клыки, резная кость и дорогие шкуры. Итак, западный край «Чукотской землицы» был сыскан и сведан с моря, причем обнадеживало то, что, как уверял Исай, морские льды были не так уж и страшны. Когда он плыл к устью Чауна, вокруг него двое суток подряд расстилалась чистая вода.

Нижнеколымские зимовщики стали поговаривать о том, что пора бы сложиться между собой и подняться сообща для новых поисков за Чаунской губой. Что же касается мезенца Исая Игнатьева, то он не раз повторял свое плаванье, пока не был убит чукчами.

Тем временем Михайло Стадухин успел оправдаться перед якутскими воеводами. Он вновь появился на Колыме. Видимо, уже тогда к нему пристали беглые из Якутского острога – Васька Бугор и другие. Во всяком случае, след Бугра около того времени отыскивался на Индигирке, где он размышлял о своей судьбе. Позднее Василий Бугор писал, что он «в иные ни в которые государства» бежать не хотел, что ему совершенно нечего делать ни в татарах, ни в мунгалах, ни в андарах(?).

В 1647 году Стадухин отправился, определенно морем, на восток от Колымы, по следу Исая Игнатьева. В пути он нашел богатые места, где добывали моржовую кость. Он собрал образцы для отсылки в Якутск. Из области ли Чауна или из другого места Михайло устремился к Анадырю сушей и достиг ею берегов. Зимою он переходил на лыжах волок за волоком, миновал реку Пенжину, а за ней Гижигу. В Гижиге он сел в коч и проплыл Ламским морем до реки Тауй. Путь свой Стадухин закончил на Охоте-реке, где тогда уже стояло Охотское зимовье. Сын боярский Иван Хвостов принял от Стадухина трех тунгусов-аманатов.

Известно, что Стадухин сочинял чертеж земель и рек, пройденных им во время скитаний. Так шли поиски дорог сушей и на Анадырь, и на бурное Охотское море.

Семену Дежневу не удалось морское плаванье 1647 года. Торговые люди Нижнеколымска подали таможенному целовальнику Петру Новоселову челобитную, просили отпустить Федота Алексеева Попова и иных на «новую Анадырскую реку». Проглядев челобитную своим единственным глазом, Новоселов узнал, что приказчики хотят, чтобы с ними пошел Семен Дежнев для «государевых всяких дел». Дежневу дали «наказную память». Четыре коча вышли в море. Каких мест они достигали, неизвестно, но вскоре Дежнев и Федот Попов вернулись на Стадухинскую протоку, горюя о том, что путь на заветный Анадырь был закрыт великими льдами. Но добытчики «рыбьего зуба» не унывали и ждали времени, когда морская дорога освободится от крепких торосов. И время это наступило.

В 1648 году на Колыму морем пришел боярский сын Василий Власьев, один из главных разоблачителей преступлений воеводы Головина. С ним прибыл таможенный целовальник Кирилл Коткин, сменивший Новоселова-Кривого. Подготовка морского анадырского похода перешла в их руки.

Устюжские богачи Федотовы Гусельниковы принимали большое участие в поисках новых земель. Удивительно, что в 1648 году, после того, когда в Устюге Великом раздался колокольный сполох и посадские люди вместе с судовыми ярыжками кинулись разбивать дворы купцов, Гурий Федотов Гусельников был привлечен к следствию как подстрекатель мятежа. Но это никак не отразилось на его брате. Василий Скорая Запись, находясь при архангельском корабельном пристанище и при других торгах, менял соболей на фряжские вина, продавал «рыбий зуб» за «арапские» золотые.

Когда нижнеколымцы стали готовиться к плаванью на Анадырь, гусельниковские приказчики немедленно примкнули к Федоту Алексееву Попову и Дежневу. Тут откуда-то появились беглые молодцы из ватаги Василия Бугра – служилые Иван Пуляев и Павел Кокоулин. Иван Пуляев до службы в Якутске и побега оттуда жил на устье Куты, где приторговывал бревнами. У него брали строевой лес для казны. При постройке кочей для анадырского похода Пуляев был очень полезным человеком.

Прост на вид коч, но построить его было не легко. Деревянный кит собирался из досок. Жилами его были ивовые корни, суставами – большие деревянные гвозди. Серебряным тундровым мхом конопатили щели меж досок, покрывали их смолой-живицей. На кочах под парусами ходили только при попутном ветре. Если не было доброго ветра, мореходам приходилось натруживать ладони громоздкими веслами. И вот шесть новых кочей стоят на Колыме, и обитатели острога готовятся к проводам смелых мореходов.

В челобитной Семена Дежнева от 1662 года сказано ясно, что на шести кочах с ним вместе отправились девяносто служилых, промышленных и торговых людей. Торговыми делами в походе ведал Федот Алексеев Попов. Дежнев должен был смотреть за сбором ясака, искать новых «неясачных людей», а со своих спутников брать десятую долю добычи в государеву казну. Считают, что Герасим Анкудинов был помощником Дежнева, и это, пожалуй, похоже на правду. Дежнев потом писал о Герасиме как о служилом человеке, но не о своем начальнике. А сам Дежнев считал, что он служит уже, по крайней мере, со времени своих колымских подвигов «приказным человеком вместо атамана».

Федот Попов со своей ясырной якутской женкой плыл отдельно от Дежнева, Герасим Анкудинов тоже находился сам по себе на одном из кочей. С Дежневым же было двадцать пять человек.

Подняты каменные якоря, скрипят тяжелые весла, и 20 июня 1648 года все шесть деревянных китов медленно идут вниз по Колыме до моря. Там они, качаясь, зарываясь в океанские волны, поднимаясь на синие хребты океана, начинают свой путь к Аниану...

Вдоль морского берега шли кочи. За Чаунской губой начинались не ведомые никому места, даже если в отряде Дежнева был «вож», ранее плававший с Исаем Игнатьевым.

Три коча бесследно исчезли в первом пути. Где стряслась эта беда – неизвестно. Никаких подробностей похода до Большого Каменного Носа не сохранилось.

Мы можем только догадываться о том, как плыли сосновые киты на восток мимо высоких мысов, через пролив, к северу от которого лежит морская земля. В ясную, солнечную погоду с мыса Якан виден остров, который мы зовем теперь островом Врангеля. Дежнев не мог не искать конца каменного морского пояса, который так тревожил воображение колымских мореходов. Прошли и тот мыс, окруженный исполинскими каменными столбами, который потом получил поэтическое название «Сердце-Камень».

И наконец мореходы увидели темный и грозный Большой Каменный Нос. Издали должно было казаться, что мыс не имеет конца – так далеко простирался он в море. Его всегда принимали за остров. Угрюмый, окруженный громкими бурунами, он подставлял ветрам свою черную каменную грудь. Тридцатисаженные глубины колыхались у его подножья.

Здесь разбило коч, на котором плыл Герасим Анкудинов, и Дежнев с Федотом Поповым «имали на свои суды» людей Герасима. Сам Анкудинов перешел в ладью Федота. Кожаные паруса наполнялись ветрами, встречавшимися у двух океанов. Огромные весла кочей погружались в воды Анианского прохода! Сказочный пролив был обретен Дежневым и его товарищами в августе 1648 года. Но они не знали о величии своего подвига и были преданы простым житейским заботам.

Однако у Семена Дежнева нашлось и время, и желание подробно осмотреть Большой Каменный Нос. Все это пригодилось ему для составления будущих «отписок». Он видел «башню» из костей кита, воздвигнутую чукчами у речки близ их становья, – жилище пли приметный знак для чукотских поморян и жителей восточного берега Аниана? Пока люди с разбитого анкудиновского коча сушили оленьи торбаса и мезенские бахилы и отогревались, можно было много увидеть и узнать.