– Я готов к погружению! – упрямо сказал Фэрфэйн.

Все стали готовиться к новому заплыву. Блаймэн потребовал, чтобы оба курсанта дважды прошли медицинский контроль. Ко всеобщему удивлению, анализы не показали никакой негативной реакции. Может быть, свою роль сыграл эмоциональный подъем? Или «экстаз глубины»? Об этом могли сказать только Дэвид и Роджер. Но им было не до объяснений.

Погружение и выравнивание судна длилось, по-моему, целую вечность.

Четыреста метров.

Мы погрузились в океан почти на полкилометра. На каждый квадратный сантиметр покрытого иденитом корпуса нашей баржи давил груз весом восемь килограммов. И такая же сила действовала на мягкие живые ткани Дэвида и Роджера. Я снова услышал жалобный стон раздвигающихся створок люка.

Первым вышел Дэвид – его движения были замедленны, но координированный Через секунду в нашем поле зрения оказался и Роджер. Сориентировавшись по направляющему линю, они оба поплыли к скрытой во тьме носовой надстройке.

Роджер сразу же повел себя очень странно.

Я увидел, что он резко удаляется от натянутого линя к правому борту. В какой-то момент он, наверное, понял это, в панике рванулся назад, но тут же расслабился. После этого его движения утратили всякое подобие координации.

– У него реактивное состояние! – с досадой произнес Блаймэн. – Я знал, что такое может случиться… Но ведь у него были нормальные анализы!

– Верните его назад! – послышался за моей спиной голос лейтенанта Сэксона. Слава Богу, он оказался достаточно предусмотрительным и пришел в контрольный отсек.

– Да, ты прав, – согласился Блаймэн. – Не теряйте его из виду, а я попробую подать ему сигнал.

Он подскочил к пульту специальной сирены, распространявшей в воде концентрированные звуковые колебания. На небольшой глубине ныряльщики хорошо слышат такие сигналы, но за четыреста метров от поверхности…

Вскоре стало ясно, что сирена слишком слаба для такого давления. Возможно, ее диафрагма, на каждый сантиметр которой давило восемь килограммов воды, была просто не в состоянии вибрировать. Так или иначе, но Роджер не стал возвращаться. Конвульсивно взмахивая руками, он поплыл – медленно, но упрямо. В абсолютно неверном направлении.

Он направлялся прямо к релингам открывавшейся за ними черной бездне.

– Спасательная команда! Спасательная команда! – проревела в микрофон Блаймэн.

Курсанты в жестких иденитовых скафандрах неуклюже строились у аварийного люка.

Положение спас Дэвид Крэкен. Он повернул назад, сблизился с Фэрфэйном и подхватил его под мышки. Мы наблюдали за этим в иллюминатор.

Не обошлось без непредвиденных сложностей. Похоже, Фэрфэйн стал сопротивляться – мы, впрочем, не могли видеть происходящее в деталях.

Если это действительно было схваткой, то Крэкен ее выиграл.

Курсанты вернулись к шлюзу. Крэкен помог своему напарнику влезть в люк. Мы ждали, пока насосы откачают воду.

Когда мы вошли в полутемный шлюз, Фэрфэйн лежал ничком на скамье. На нем уже не было маски. Из свисавшего через плечо загубника раздавалось равномерное шипение. Он был страшно бледен, остекленевшие глаза налились кровью.

– Фэрфэйн, что с тобой? – заорал Блаймэн. Фэрфэйн сделал глубокий вдох и закашлялся.

– Он… он ударил меня! Эта медуза ударила меня!

– Это неправда, сэр, – стал оправдываться Крэкен. – Он был в безвыходном положении, поэтому я…

– Брось, Крэкен, – резко оборвал его инструктор. – Я сам видел, что там происходило. Похоже, ты спас ему жизнь. Так или иначе, сдача нормативов окончена. Приказываю всем снять снаряжение.

Роджер Фэрфэйн приподнял голову.

– Лейтенант Блаймэн… – Чувствовалось, что он с трудом сдерживает ярость. – Я протестую! Курсант Крэкен напал на меня, потому что боялся проиграть. Я потребую, чтобы его выходка была разобрана на суде чести!

– Немедленно в лазарет! – скомандовал Блаймэн. – Нравится тебе это или нет, но из-за вакцины Сэксона или из-за давления ты впал в реактивное состояние. И больше – ни слова!

Фэрфэйна увели прочь. Я надолго запомнил его искаженное злобой лицо.

Я решил, что заплывы окончены. И снова ошибся.

Когда Фэрфэйн ушел, заговорил Крэкен. Он выглядел смертельно уставшим, но абсолютно спокойным.

– Сэр, я прошу разрешить мне сдать норму погружения на глубине четырехсот метров.

– Что? – закричал Блаймэн, выкатив глаза от удивления.

– Я прошу разрешения сдать норматив, сэр, – упрямо повторил Крэкен. – Дело в том, что я не бил курсанта-капитана Фэрфэйна. Чтобы доказать это, я хочу выйти на глубину еще раз. Прошу дать мне такую возможность.

Блаймэн в замешательстве нахмурился.

– Крэкен, не забывай, что мы на четырехсотметровой глубине. Это не детская забава.

– Я знаю, сэр. Но я родился в Маринии и привык переносить такое давление.

Блаймэн, все еще колеблясь, посмотрел на него, а потом утвердительно кивнул:

– Ну, хорошо. Лейтенант Сэксон говорит, что эти погружения могут дать очень важный материал для разработки его вакцины. Только ради этого… вы можете повторить свою попытку.

Мы вернулись в контрольный отсек.

Над нами опять раскрылся люк шлюза, и я увидел, как Дэвид выскальзывает в черную ледяную воду. Почти на полукилометровой глубине…

Он выглядел таким же медлительным и неуклюжим, как большинство из нас, когда мы передвигаемся под толщей воды. Но его движения были координированными и ритмичными. Он поплыл вдоль направляющего линя и скрылся из виду.

Мы с нетерпением ждали его возвращения.

Прошли секунды. Потом минуты.

Проплыв вдоль фосфоресцирующей нити, Дэвид скрылся за порогом неизвестности. И уже не вернулся обратно.

Весь следующий день был похож на дурной сон. Хотя, если говорить точно, для сна у нас не было времени. Мы праздновали День основания академии. Из-за приезда высокого начальства и подготовки к торжественному смотру нас всех «поставили на уши».

Над кораллово-красными воротами на серебряной пластине был выгравирован девиз академии: «ПРИЛИВ НЕ ЖДЕТ!» Да, на прилив не влияло исчезновение нашего сокурсника. Дэвид Крэкен затерялся в морской глубине, но в академии жизнь шла своим чередом.

Надев алую парадную форму, мы заполнили ослепительно белый, посыпанный толченой коралловой крошкой плац. По небу проплывали редкие перистые облачка, но они не были преградой для беспощадных лучей яркого бермудского солнца. Под аккомпанемент зычных голосов строевых командиров мы демонстрировали приемы владения оружием и потом маршировали на торжественном параде. Когда мы поравнялись с командой Дэвида Крэкена, я не удержался и скосил глаза. В строю не было и намека на то, что там когда-то стоял Дэвид. Я заметил вытянувшегося в струнку Илэдио Энджела, с напряженным лицом ожидающего команды. Рядом с ним должен был пройти по плацу Крэкен.

Как было написано в приказе, «курсант Крэкен пропал во время сдачи нормативов и считался утонувшим».

Под звуки «Гимна подводников» мы свернули с плаца на квадратный двор академии. Там перед специальной трибуной одна за другой выстраивались все команды.

Несмотря на изнурительную жару, мы стояли навытяжку и ждали, когда за нами построятся команды старших курсов, когда начальник академии в своей краткой речи напомнит нам о торжественности момента. После выступления начальство спустилось с трибуны и прошло вдоль строя, придирчиво осматривая наше оружие, форму и выправку.

На этом торжества окончились. Мы строем вернулись на плац. Там нас распустили. Мы с Бобом Эсковом не мешкая направились к общежитию. Через двадцать минут начиналось первое занятие, а нам еще надо было переодеться в повседневную форму.

По пути нас окликнул курсант из караульного взвода:

– Иден! Эсков!

– Так точно, – отозвался я.

– Вам приказано немедленно явиться в кабинет начальника академии. Вдвоем!