Поэты вне течений
Протест против символизма, закат которого наметился к концу первого десятилетия XX века, не ограничился только возникновением новых поэтических направлений и образованием многочисленных литературных групп. Он нашел свое выражение и в творчестве поэтов, не примыкавших ни к одному из течений, но придерживавшихся в своем творчестве ясности, простоты и прочности поэтического стиля.
Некоторые из них какое-то время принимали участие в деятельности отдельных групп, но не слились с ними и пошли, в итоге, собственным путем. Ведь для истинных поэтов любые течения, будь то символизм, футуризм или акмеизм, – только литературная школа, чья задача – утончить, изощрить поэтические средства, чтобы лучше выразить всю сложность окружающего мира.
Как писал А. Блок, “…поэты интересны тем, чем они отличаются друг от друга, а не тем, чем они подобны <…> Так как центр тяжести всякого поэта – его творческая личность, то сила подражательности всегда обратно пропорциональна силе творчества… Таким образом, в истинных поэтах, из которых слагается поэтическая плеяда данной эпохи, подражательность и влияния всегда пересиливаются личным творчеством…”.[487]
Поэзию Серебряного века невозможно представить без упоминания имен И. Бунина, В. Ходасевича, М. Цветаевой, М. Волошина, М. Кузмина и некоторых других поэтов, чье творчество нельзя причислить ни к одному из течений модернизма. Так, воспитанный в атмосфере символизма, но вошедший в литературу на его излете, Xодасевич вместе с Цветаевой, как он сам писал в автобиографическом очерке “Младенчество” (1933), “выйдя из символизма, ни к чему и ни к кому не примкнули, остались навек одинокими, “дикими”. Литературные классификаторы и составители антологий не знают, куда нас приткнуть”.[488]
Создатели такого глубокого пласта культуры, несомненно, являлись людьми энциклопедического знания и космического мироощущения. Максимилиану Волошину было свойственно вольное овладение наследием мировой культуры. Становление его художественной системы происходило на путях синтеза всех мировых достижений. В умении “все воспринять и снова воплотить” в нечто новое, свое – весь Волошин. При внешней близости Волошина к различным течениям и направлениям, он всегда шел “сквозь строй” чужих мнений “собою самим, не толкаясь”.
Увлечение русских символистов давно минувшим XVIII веком и любовь к стилизации нашли свое отражение в творчестве приверженца многих течений Михаила Кузмина. Так же легко улавливается отзвук эстетики символизма в изысканной поэзии молодой Марины Цветаевой.
В стихах Владислава Ходасевича, сочетающих традицию русской классической поэзии с мироощущением человека ХХ века, явственно звучит трагический конфликт свободной человеческой души и враждебного ей мира, стремление преодолеть разорванность сознания в гармонии творчества.
Особое место в русской лирике ХХ века занимает поэзия Ивана Бунина. Начав с лирических стихов, написанных под влиянием Фета, в позднейшем периоде своего творчества Бунин стал большим мастером поэтического слова и создавал прекрасные по форме, классически четкие стихотворения.
Время, отделяющее нас от литературной борьбы 1910–1920 гг., сделало несущественным разделение поэтов на литературные группы. Сегодня очевидно, что, последовательно постигая символизм, акмеизм, футуризм и прочие – измы, русская поэзия вырабатывала новый поэтический язык, адекватный мировосприятию современного человека.
Иван Бунин
С начала ХХ века Иван Алексеевич Бунин занял в русской литературе выдающееся место и как превосходный прозаик, и как поэт. Его поэзия развивалась в традициях русской классики, почти без влияния таких современных ему литературных течений, как символизм, акмеизм, футуризм. Лирика его служила эталоном традиционно понимаемой поэзии.
В своих стихах Бунин воспевает прелесть родной природы и покой. Эта тема звучит у него элегически печально, но благодаря необыкновенной силе изобразительности, совмещающей в себе острую четкость гравюры и плотную многоцветность живописи, он великолепно передает и радость бытия и красоту жизни.
Октябрьскую революцию Бунин не принял и в 1920 году эмигрировал во Францию. В 1933 году стал лауреатом Нобелевской премии.