— Никто.

   Или из оврага? Или в волчьей яме спрятался?

   — Это как?

   — А вот так… Не думай, голову сломаешь. Скажем так, не только у эльфов есть наследие предков.

   — Понятно…

   На самом деле, ничего не было понятно, но малыш не любил признаваться в своих недостатках даже себе, что уж говорить про таинственного Никто… Мало ли, а вдруг это очередной розыгрыш Эйалгина и его своры…

   — Не розыгрыш. Это просто в тебе проснулась отцовская кровь.

   Отцовская кровь… Шмыгнул носом и зло потер кулаками глаза. Он знал, что рано или поздно это случится, знал, что с его везением кровь матери останется только сонным намеком на эльфа. Но теперь-то станет все только хуже. Теперь его точно со свету сживут.

   Ясное небо затянуло тучами, и на бледное лицо упала первая капля дождя.

   — И что это за место? — спросил, уже вовсю всхлипывая и даже не пытаясь замаскировать слезы под следы от дождя.

   — Именно то, о чем ты просил. Дверь домой. Убежище…

   Разбудил меня возмущенный крик.

   — Нет, ты издеваешься!

   Голова гудела, глаза болели, руки плетьми лежали вдоль тела. В такие дни, как этот, меня обычно посещали мысли, что лучше уж вовсе не просыпаться. К чему, если все равно никаких перемен в лучшую сторону: дождь шлепает по еловым лапам, а Павлика по-прежнему нет.

   — Как это называется?

   Повернула голову на голос беснующегося Афиногена, размышляя о причине его гнева. Уж его-то штаны Зойка точно не могла сжевать.

   Ангел-хранитель сидел на земле, подняв заднюю лапку вверх, и с несчастным видом смотрел себе под хвост.

   — Проблемы? — голос со сна хрипел и булькал.

   Я прокашлялась и повторила:

   — Какие-то проблемы?

   — У тебя совесть есть? — вместо ответа спросил Афиноген и посмотрел на меня с укоризной. — Жирный рыжий кот с крылышками? Ладно, я переживу. Я даже готов есть сырую рыбу и запивать ее прокисшим молоком! И ты себе не представляешь, до какой степени я ненавижу и первое, и второе… Я готов на многое для пользы дела… Но это…

   Хранитель обреченно мотнул головой и театрально, жестом, полным трагизма, указал передней лапкой себе под хвост.

   — За что?

   Я только плечами пожала.

   — Не знаю…

   Афиноген фыркнул и отвернулся, а я, глядя на подрагивающие на пушистой спине крылышки, решила: привести себя в порядок, подоить Зойку, накормить малышку — и убираться отсюда. Плевать я хотела на Пауля Эро. Пусть только попробует показаться мне на глаза.

   В отдалении проворчал что-то ругательное гром, и серое утро помрачнело на несколько тонов. Вы серьезно? Это что, гроза?

   — Гру-бу-бу! — ответил мне гром, а небо прорвалось тонной воды. Проклятье, этот дождь никогда не закончится!

   Оливка испуганно заплакала, разбуженная стихией, Зойка прижалась ко мне теплым боком, а Афиноген посмотрел с ненавистью, проворчав:

   — Замечательно… Теперь еще и это…

   Словно я виновата в том, что дождь пошел.

   О том, что Павлик вернулся, мне не подсказал шорох его шагов или привычный мятный запах. Предатель и обманщик опять сумел подкрасться незаметно и негромко произнести за моей спиной:

   — Я знал, что ты разозлишься, но не думал, что дело дойдет до грозы… Обиделась?

   — На обиженных воду возят, — ответила я, не оборачиваясь.

   Из глаз снова потекло горячее и соленое. И совсем-совсем не хотелось, чтобы Эро видел мои слезы.

   — Обиделась… — он тяжело вздохнул и дотронулся до моего плеча. — На меня или на Никто?

   Достали меня своими дурацкими вопросами.

   — Павлик, сходи помойся!

   — Меня по службе задержали, правда. Я… в смысле, помойся?

   — В смысле, иди в баню! И мне совершенно все равно, где ты пропадал.

   Афиноген фыркнул и проворчал тихонечко:

   — Ей все равно, а мне отдувайся, где справедливость?

   Окружающий мир неожиданно утонул в ослепительном свете молнии, а потом прямо над моей головой громом взорвалось возмущение неба.

   — Милая, прости, пожалуйста! — Эро прижал к своей груди мое зареванное лицо и зашептал, сливаясь словами с шумом дождя:

   — Прости! Я виноват, но просто никакой возможности не было… и я не знал, что это место будет так тебя чувствовать, я думал оно только на мои эмоции реагирует… Ну, не плачь… Черт! Ты же ведь не думала, что я не вернусь?

   Заглянул мне в глаза, приподняв голову за подбородок, и я смущенно отвела взгляд. Так стыдно признаваться в своей глупости:

   — Нет… На самом деле, мне просто обидно стало… Ну, что я настолько мало значу, что про меня можно просто забыть.

   Павлик тихонько рассмеялся и щелкнул меня по носу со словами:

   — Все с тобой ясно, бестолковка…

   А потом добавил:

   — Давай, что ли от дождя избавляться, а то твоя Зойка от сырости скоро плесенью покроется.

   — Мэ-э!

   От дождя мы избавились действительно очень быстро.

   — Ну, улыбнись, Сонь... — произнес Пауль, медленно заражая меня своим весельем. — Хочешь, расскажу, как мне посчастливилось увидеть голый волчий зад?

   Сквозь темные тучи пробился хилый лучик солнца и заставил меня сощуриться.

   — Не пугай меня... — пробормотала и губу закусила, что бы не рассмеяться вслух, потому что мой спутник корчил забавные рожицы в то время, как Зойка голодными глазами смотрела на его незащищенные тылы.

   — Я? — округлил глаза в искреннем изумлении. — Даже не думал.

   Совершенно не осенний ветерок теплым дыханием разогнал тучи.

   — А о чем же ты думал?

   Погода стремительно улучшалась. Из поздней осени мы шагнули в жаркий травеньский полдень. Запели сверчки, деловито зажужжали шмели, недовольно пискнула Оливка... Я даже дернуться на ее писк не успела, как до меня донеслось Генкино:

   — Маленькое чудовище... Разговаривайте-разговаривайте! Я присмотрю...

   — О разном... — Пауль неожиданно отпустил меня и шагнул в сторону. — Я... О чем мы?

   — О голом заде, — честно напомнила я и с удивлением заметила, как правая щека Павлика окрасилась в малиновый цвет.

   — А... Да. Это мы с шонагом Гринольвом немножко повздорили...

   В одно мгновение произошло сразу несколько вещей: умолкли птицы и пчелы, потухло солнце и черное небо сыпануло в нас ледяной снежной крупой.

   Пауль нахмурился и покачал головой.

   — Нас ждет очень серьезный разговор, моя милая. Это я тебе обещаю.

   Не знаю, как мне удалось сохранить здравый рассудок, пока Пауль уверял меня в том, что бояться нечего. Не понимаю, почему я не удрала, когда мы возвращались на эльфийский пограничный пункт. Странно, что я не умерла в тот момент, когда столкнулась в зале ожидания с НИМ.

   Он излучал сытое довольство и силу, словно случилось что-то действительно хорошее. И мне от этого его взгляда было не по себе.

   — Шона Сонья! Какая… приятная встреча! — Гринольв шагнул мне навстречу, и я почувствовала, как мое сердце сковала тонкая корочка льда.

   — Не останавливайся, — шепнул моему затылку Павлик и, подхватив меня под локоть, проводил до второго выхода из комнаты.

   Вожак клана Лунных Волков проводил нашу процессию удивленным взглядом и криво усмехнулся. Что ж, я бы, наверное, тоже повеселилась, в другой день. А сейчас я радовалась тому, что Эро несет Оливку, потому что дрожащие и неуверенные руки — это не то, что нужно маленькому ребенку.

   — Что он здесь делает? — прохрипела я, когда за нами закрылась дверь. — Когда ты говорил, что повздорил… я не думала… мне казалось… Он пришел за мной.

   Это даже не было вопросом. Я вдруг поняла совершенно четко. Все эти годы Гринольв не трогал меня, потому что я все время была под чьей-то защитой: темная королева, ректор Ясневский, наконец, Пограничье и Призрачный замок. А теперь я оказалась одна в центре враждебного мира. И мой главный враг теперь знал, где меня искать.