Но талантов у него было не так чтобы и много, а слова матери о том, что девяносто девять процентов таланта — это упорный труд, в те далекие времена казались мальчику нудным бредом и абсолютной чепухой.

   — Путь к тому, чтобы стать великим магом, сложен и тернист, — говорил учитель, который сам не был великим, но при этом почему-то пытался учить величию других. — Сначала ты помощник ученика, потом ученик, потом помощник мага, друг мага, соратник мага. И только потом, если судьбе будет угодно, ты можешь — подчеркиваю, можешь, мой друг — стать настоящим магом.

   Ждать так долго мальчику совсем-совсем не хотелось. Молодость в принципе ждать не умеет, а уж если ты молод, горяч и при этом наполовину черт, о каком ожидании вообще может идти речь? Тем более, если у тебя в кармане абсолютное доверие учителя и беспрепятственный вход в любой зал Библиотеки.

   Мы, кажется, забыли уточнить, дорогой слушатель, что учитель был Библиотекарем, а мальчику на роду было написано заменить его на этом важном посту. Когда придет час, само собой. Да-да, мой дорогой друг, в те далекие темные времена не было ни Университета ангелов, ни Библиотечного факультета при нем... Хотя, если подумать, то Университет-то, пожалуй, и был. Но его закрытость и отгороженность от остального мира и близко не позволяла никому представить, что за древними белыми стенами когда-нибудь сможет учиться кто-то, в чьих жилах не течет ангельская кровь.

   Впрочем, эта история не о том, как в Университете ангелов произошла революция и почему, а о честолюбивых стремлениях одного глупого мальчика, который, как выяснилось, чертом был гораздо больше, чем ему этого хотелось.

   Итак, однажды безлунной темной ночью, когда даже волки в долине у реки не решались высунуть носа на улицу, подсвечивая себе масляной лампадкой, мальчик вступил на зеленый ковер закрытой части Библиотеки. В таинственный сектор запрещенной литературы, в мрачную секцию загадочной магии и необъяснимо табуированных обрядов. Там-то он и прочитал о древней традиции ведьм обмениваться знаниями посредством крови.

   Напомним, что мальчик был слишком юн, слишком нетерпелив и, пожалуй, даже глуп, хотя и считал себя самым умным среди сверстников. Именно поэтому прямо той же ночью он помчался на Ведьмин причал.

   Там, в домике, выкрашенном в веселенькую желтую краску, жила старая как мир морская ведьма, у которой, мальчик это знал совершенно точно, не было наследника. А значит, некому было отдавать свои знания.

   Ведьма, конечно же, была дома. Она посмотрела на мальчика так, словно ждала только его, словно знала, что он придет именно этой безлунной ночью со странным предложением, больше похожим на требование.

   — Я знаю, сига, что у вас нет наследников, — бухнул он прямо с порога. — Здравствуйте.

   — Ну, здравствуй, здравствуй, — она улыбнулась ему красивой и немножко кривоватой улыбкой. — Дай угадаю, зачем ты пришел.

   Наклонила голову к обнаженному левому плечу и цокнула языком, с любопытством рассматривая юного и нетерпеливого глупца.

   — Тц-тц-тц, что я вижу! — она бесцеремонно хлопнула мальчика по левому карману, в котором тот до поры прятал маленький церемониальный нож. — Неужели ты хочешь обменяться со старой Альбертиной кровью?

   — Хочу, — проворчал он. — Хочу и... и даже готов подписать договор. Или как там это правильно называется.

   — Готов он, — ведьма хмыкнула и, развернувшись, пошла внутрь домика, жестом велев парню следовать за ней. — Готов он... О нет, дорогуша, тут вопрос в том, готова ли я... Условия знаешь?

   Мальчик неопределенно пожал плечами. Об условиях в книге точно было написано. И, наверное, стоило бы разобраться в этом более основательно, прежде чем торопиться на Ведьмин причал, но он был юн и глуп, а юность и глупость — не лучшие советчики в жизни.

   — Мой голос?

   Каким образом ведьма собиралась забрать себе его голос, он не совсем понимал, тем более, что в голове вместо дельных идей вертелась старая детская сказочка о русалке, которая не имела ног. Почему, спрашивается, русалка была без ног, и что стало с ее умением обращаться в человека, в сказке не говорилось. Упоминалось лишь о том, что голос у русалки был нереально прекрасный, словно он не у всех русалок такой...

   — Голос в обмен на вашу силу, — более решительно произнес он, и ведьма удовлетворенно кивнула.

   — Именно так... именно так... И ты согласен.

   — Конечно, согласен! — воскликнул мальчик, и не думая придавать значения грустному ведьминскому взгляду.

   — Ну, что ж... Тогда, конечно, я не могу не воспользоваться ситуацией...

   — Восполь... — она выхватила из вдруг ослабевших мальчишеских рук церемониальный нож и полоснула парня по шее, словно цыпленка, — ...ацией...

   Мальчишка захрипел и двумя руками схватился за горячее и скользкое от крови горло, а ведьма зыркнула на него злобно, а затем тем же ножом располосовала свою левую руку от середины ладони и почти до локтевого сгиба, толкнула умирающего на пол лицом вниз, уселась на судорожно вздрагивающую спину и прижалась к мальчику всем телом, обхватив того крепко за шею окровавленной рукой. А потом запела хрипло, переплетая русалочий язык с общим и староэльфийским:

   — Что взято добровольно,

   То принято однажды,

   Что отдано спокойно,

   То навсегда уйди.

   И мне давно не больно.

   Теперь уже не страшно.

   Что взято добровольно,

   То навсегда уйди...

   Тяжело дыша, она вдруг замолчала и, перевернув мальчика, который уже успел мысленно распрощаться с жизнью, на спину, заглянула в его ночные, черные глаза, высматривая что-то в глубине перепуганного взгляда.

   — Я так понимаю, ты статью об обряде не дочитал до конца, — произнесла она и неожиданно отшатнулась, закрыв рот рукой. — Я что, сказала это вслух?

   — Вслух... — проворчал мальчишка, ощупывая собственное горло и радуясь тому факту, что его голос по-прежнему при нем. Не то чтобы он верил в то, что лишится его, но все-таки несколько неприятных секунд он так или иначе пережил. — И что теперь?

   — А теперь, маленький Вель, — ведьма зажмурилась. — Катись ко всем чертям отсюда и сам разбирайся со своим желанным даром и испорченной жизнью, а я... я теперь вздохну свободно.

   Что ведьма имела в виду, когда говорила об испорченной жизни, мальчик понял только тогда, когда его посетило первое видение.

   — И что же, — Ангелина испуганно округлила глаза, — совсем-совсем ничего нельзя сделать?

   — Отчего же, — рассказчик вальяжно раскинулся на вплотную придвинутом к невинной жертве стуле. — Кое-что определенно можно сделать.

   — Что? — в нежном голосе появились волнистые низкие нотки, и Вельзевул Аззариэлевич едва удержал губы от предательской попытки расплыться в совершенно неуместной улыбке.

   — Ну, для начала мы можем выпить на брудершафт, а потом…

   — Я про голос!!

   — Ах, про голос… С голосом, да… тут ничего не поделаешь.

   Пан Ясневский с заинтересованным видом стал рассматривать пузырьки воздуха, медленно поднимающиеся со дна бокала. Рассказывать симпатичному профессору Фасолаки о том, что ему пришлось пережить до тех пор, пока он не выработал политику поведения, не хотелось. Собственно, как и говорить об этой самой политике. Сейчас больше всего на свете хотелось избавиться от нестерпимого зуда, раздиравшего нутро вот уже не один год. Примерно с того момента, как далеким пятничным утром он увидел эту женщину в своих видениях.

   Какое-то время он уговаривал себя, что все это всего лишь сон, потом решил, что даже если и явь, то явь далекая, к нему лично не имеющая никакого отношения.

   А потом она постучала в двери АДа и невозможно прекрасным голосом произнесла:

   — Мне говорили, вы ищете нового профессора по этике Магического Вмешательства.

   И интенсивность видений увеличилась в разы, достигнув того апогея, когда ждать больше было нельзя. Отсюда и весь напор, все юношеское нетерпение, вся прыть молодости… А на самом деле, просто боязнь потерять ее.