— А слыхали вы что-нибудь о ружье Хэднолла?

— Слыхал. Вы, вероятно, помните, что у Хэднолла было замечательное ружье. Как раз такое, о каком мечтал каждый краснокожий. Интересно, что обладание этим ружьем оказалось роковым для всех индейцев, которые им владели. Первым получил его сын Ниггера Хорса. Это он повел на нас атаку, попал под наш огонь и был убит. Затем оно перешло к индейцу по имени Пять Перьев, который тоже был убит нами. И после этого каждый краснокожий, к которому попадало ружье Хэднолла, погибал. В конце концов они перестали стрелять из него, считая, что оно приносит несчастье. А дело-то было просто в том, что владевшие ружьем Хэднолла становились безрассудно смелым и лезли прямо под наш огонь…

Середина июля застала Тома Доона и Пилчэка далеко в низовьях Бразоса, в самой гуще бойни. На расстоянии тридцати миль охотники день за днем истребляли последнее огромное стадо бизонов. Стояла невыносимая жара. Однако ранним утром охота была сравнительно легкой. Напряженно работая более двух месяцев, Том Доон, Пилчэк и Джонс убили три тысячи девятьсот двадцать бизонов и потеряли совсем небольшой процент шкур. Им теперь не надо было отвозить шкуры в город: они продавали их на месте.

Вокруг был настоящий ад. Том не мог проехать нескольких шагов, чтобы не натолкнуться на кучу костей, прогнившую тушу или труп только что ободранного бизона. Бывали дни, когда сотни ободранных, окровавленных туш валялись ка протяжении многих миль. Хищные птицы носились над ними густыми стаями, а запах разложения был невыносим. Прерия как будто превратилась в какой-то чудовищный мясной рынок, а охотники — в мясников. И все это неизбежно отразилось на их душевном состоянии. Целыми днями треск ружейных выстрелов наполнял раскаленный воздух. Ради наживы все отряды работали день и ночь: носились верхом за бизонами, стреляли, сдирали шкуры, растягивали их — как будто жизнь каждого охотника зависела от этой непрерывной охоты. Это была настоящая бойня.

Том Доон теперь снова испытывал то мучительное чувство, против которого одно время боролся, — самообличения и осознания того, что эта бойня окончательно унизит и обесчестит его как человека, если он немедленно все не бросит. Когда-то у него был чудесный повод отказаться от охоты — желание Милли Фэйр. Иногда взгляд ее темных глаз еще преследовал его. Если бы она так неожиданно не пропала, он уже давно покончил бы с этим кровавым развлечением. Любовь к Милли продолжала жить в нем и спасала от окончательного падения в этих суровых и жестоких условиях жизни.

Наступил август. Бизоны сгрудились в одно колоссальное стадо. Пришла пора случки. И самцы, и самки, покорные чудесному инстинкту, стали более медлительными и менее осторожными, не обращали внимания на человеческий запах, приносимый ветром. От стада доносились глухие и рокочущие звуки. Это было мычание самцов. Со дня на день эти звуки становились все громче и сильнее. Их было слышно уже за несколько миль. Постепенно все больше и больше бизонов присоединялось к этому мычанию, и оно стало непрерывным, заглушающим грохот стрельбы и не прекращающимся ни днем, ни ночью.

Лагерь Тома Доона находился в это время в десяти милях от главного стада. На таком расстоянии мычание было похоже на отдаленный гром. Но оно мешало Тому спать, а когда он засыпал, навевало кошмарные сны. В темноте ночи ему начинало казаться, что он слышит голос, умоляющий о пощаде, о жизни… жизни… жизни… И он не мог отделаться от этого наваждения. Эти великолепные животные погибают и истребляются ради обогащения небольшой кучки охотников, развращенных этой жестокой бойней. Тщетная мольба природы слышалась Тому в этом мычании…

Том Доон и Пилчэк остановили лошадей на вершине холма, всматриваясь вдаль. К их изумлению, бесконечной черной полосы — стада бизонов — на горизонте не было. Не слышно было и ружейных выстрелов…

— Вчера мы целый, день занимались обработкой шкур в лагере и не спросили у Джона, не тронулось ли стадо, — в раздумье заметил Пилчэк. — Сезон случки кончился, и стада здесь нет, это факт… Что это, не лошади ли там видны?

Том оглядел прерию в подзорную трубу:

— Да. Это охотники. Дальше их еще больше. Они спускаются вниз по реке.

— Кстати, я вспоминаю, что не слышал сильной стрельбы вчера. А вы?

— Слышал немного, и то рано утром и издалека.

— Часть бизонов и несколько отрядов, видимо, направились на север. Река в десяти милях отсюда делает поворот и течет на восток. Готов биться об заклад, что главное стадо не пошло за этот поворот.

— Почему?

— Потому что оно никогда больше не пойдет на север. Два месяца изо дня в день оно держало направление на юг, что неестественно для середины лета. Оно должно было идти на север. А дело в том, что на юг бизонов загоняла толпа охотников.

— Но что же случилось сегодня?

— Право, не могу объяснить! Но чувствую, что все эти охотники, отправляющиеся на север, только даром тратят время.

— А что же мы будем делать?

— Я хотел бы проехать на запад и посмотреть, какова ближайшая переправа, — сказал разведчик. — Мы скоро двинемся на юг. Нам нужно перебраться на тот берег реки.

Они повернули на запад с намерением миль через пять выехать к реке. Время от времени Пилчэк поворачивался и смотрел на пустынную прерию и скопившиеся тучи. Казалось, он присматривается и прислушивается к чему-то.

— Чего вы ждете? — с любопытством спросил Том. — Грозы?

— Я и сам не знаю, — воскликнул Пилчэк. — Я и не думал о грозе. Совсем не думал! Это у меня привычка такая, должно быть… Но раз вы спрашиваете, признаюсь, что меня беспокоит, куда делось главное стадо.

Пилчэк проехал на запад дальше, чем предполагал, и подъехал к реке в том месте, где прерия постепенно спускалась к мелкой воде. Бизоны ежегодно переходили здесь реку в брод. Деревьев не было, а кустарники и трава не разрослись так густо, как обычно по берегам реки. Место это показалось Тому мрачным и пустынным, когда он, сидя верхом на лошади, ждал Пилчэка, переезжавшего через реку. Наконец разведчик вернулся.

— Ну, я не побоюсь гнать лошадей с повозкой по такому песку, — сказал он. — Дайте мне вашу подзорную трубу.

Он окинул взглядом горизонт и остановился на какой-то точке в западном направлении на некотором расстоянии от реки.

— Видите несколько маленьких стад бизонов? — сказал он. — Едем к ним! Поохотимся, снимем шкуры с убитых, а подберем их завтра, по дороге на юг.

Они проскакали по прерии несколько миль. Бизоны были уже ясно видны. Тем временем с севера поднялся легкий ветер.

— Черт возьми! — с досадой воскликнул Пилчэк. — Ветер снова меняется. Если он окрепнет, то нам не видать этих бизонов!

Когда они проехали еще милю, ветер усилился, и осторожные бизоны, почуяв запах охотников, пустились вскачь по прерии. Пилчэк пренебрежительно посмотрел им вслед:

— Скачите, дурачье, скачите!.. Том, я думаю, что все мы испорчены былой легкой охотой. Такой она уже никогда больше не будет. И я отчасти даже рад этому. Повернем обратно!

Они повернули и поехали против ветра, уже сильно окрепшего и прохладного, приносившего тяжелый запах разлагающихся бизоньих туш.

— Тьфу! — воскликнул разведчик. — Я предпочел бы вдыхать дым от костра, пусть бы лучше он разъедал мне глаза.

Том своим чутким слухом уловил глухой громовой раскат. Он повернул голову, но звук исчез. Доносился он только при сильном порыве ветра.

— Что вы услышали? — осведомился разведчик, всегда все замечавший.

— Гром.

— Да, как будто приближается гроза. Но я никогда не доверяю грому в этих краях, — многозначительно ответил он.

Они остановили лошадей и посмотрели на север. Темные свинцовые облака надвигались не быстро, но неуклонно, и очертания их постепенно изменялись. Они превращались в темно-багровую груду, края которой прорезали тонкие зигзаги молний.