— Но… но ведь тут… не все… ложь, — медленно, запинаясь на каждом слове, проговорила Джоун. Что-то куда более сильное, чем ее женская хитрость, заставило ее произнести эти слова. Она не могла больше обманывать Келлза даже ценой собственной жизни.

— Что-о?! — проревел Келлз.

— Пирс сказал правду. Только в комнату ко мне никто не влезал. Тут он солгал. Окошко совсем маленькое, в него никому не пролезть… А разговаривать… да, разговаривала… с одним человеком…

Келлз облизал пересохшие губы.

— С кем?

— Этого я не скажу.

— С кем? Я его прикончу!

— Нет, нет. Я ни за что не скажу. Я не допущу, чтобы из-за меня вы убили еще одного человека.

— Я заставлю тебя сказать, выжму из твоей глотки!

— Нет, нет. Это бесполезно. Ни угрозы, ни боль не заставят меня его назвать.

Келлз был ошеломлен.

— Разговаривала! Целыми часами! В темноте! Но зачем же, Джоун? К чему было так рисковать?

Джоун только покачала головой.

— Тебе было тут плохо? Одиноко? Может быть, тебя заметил днем кто из рудокопов, а потом стал приходить вечерами в темноте? Все получилось случайно? Да? Ну говори же!

— Я ничего не скажу, не хочу, чтобы вы пролили еще больше крови.

— Значит, заботитесь обо мне? — насмешливо спросил Келлз. Кровь бросилась ему в лицо, руки беспокойно задвигались, и он всем телом подался к Джоун. — А может, он тебе уж очень по душе пришелся, и ты не хочешь видеть, как я его пристрелю? А ты… ты часто с ним разговаривала?

Джоун почувствовала, что слабеет, что не в силах противостоять его страсти, его воле, и, безуспешно борясь с собой, сама того не желая, ответила:

— Да, часто.

Ее слова выпустили на свободу нечто большее, чем гнев или страсть. Келлза охватила жгучая ревность, тут же превратившая его в настоящее исчадие ада.

— Так, значит, ты просовывала в окно руки… и вы там в темноте целовались? — воскликнул Келлз, и губы у него задергались.

Джоун так боялась этого вопроса, так напряженно думала, так старалась удержаться, не выдать себя с головой, чтобы Келлз обо всем догадался, все понял. Джоун и вовсе потеряла над собой контроль. Смерть Пирса совсем ее подкосила. У нее уже больше не оставалось сил держать язык за зубами; и теперь довольно было бы одного лишь намека… а страстный напор Келлза ее просто гипнотизировал.

— Да, — прошептала она безвольно.

Келлз, видимо, подавил новую вспышку ярости.

— Все ясно, — мрачно заявил он. — Но я еще раз поступлю с вами прилично. Я сделаю вас своей женой.

И обернувшись к бандитам, сказал:

— Бликки, там, в поселке, есть священник. Сбегай, притащи его сюда, не пойдет — сунь ему под нос кольт.

Бликки бросился к двери, и вскоре его топот замер вдали.

— Вы не можете заставить меня выйти за вас, — сказала Джоун. — Я… я ни слова не скажу.

— Это твое дело. Я не собираюсь тебя уговаривать да ублажать, — ответил Келлз. — Будешь молчать — последую примеру Гулдена… Помнишь, как он обходится с бабами? Пещера и веревка!

Ноги у Джоун подкосились, она рухнула на кучу одеял. И тут позади Келлза она увидела Джима Клива. Из последних сил она бросила ему молящий взгляд, предостерегая его, умоляя ни во что не вмешиваться, ни в коем случае не делать того, на что он вот-вот готов был пойти. Джим поймал ее взгляд и повиновался. Но в ответ глаза его сказали Джоун, что, несмотря на всю безнадежность их положения, Келлз никогда не приведет свою угрозу в исполнение.

— Ребята, — обратился Келлз к безмолвствующим бандитам, — помогите мне с этим делом. А потом — поступайте, как хотите. Я буду с вами заодно. Хотите — останемся здесь, хотите — пойдем грабить поселок; можно на Бэннокской дороге взять почтовую карету с золотом. Все, что угодно, лишь бы добыча была побольше. А потом — в путь, на границу.

Он стал шагать взад-вперед по хижине. Бадд и Смит вышли вон, Бейт Вуд сунул руку в карман за трубкой и табаком. Клив сел и облокотился на стол. На мертвого никто не обращал внимания. Какой зловещий знак! Вот они, нечеловеческие нравы пограничной банды! В потолок смотрит застывшее лицо Пирса, здесь витает дух убийства, здесь правит бал смерть, а Келлз, глазом не моргнув, посылает за священником, чтобы обвенчаться с женщиной, которую любит безответной любовью.

Прошло минут пятнадцать. Джоун они показались бесконечно долгими. Наконец послышались чьи-то шаги, голоса — вернулся Бликки.

Он вошел, грубо подталкивая тщедушного мужчину, которого крепко держал за локоть. Лицо вновь прибывшего разительно отличалось от лица Бликки. Одежда без слов говорила о его профессии. Он был очень взволнован и озадачен, но нисколько не напуган.

— Он там что-то проповедовал в палатке, — объявил Бликки, — а я его вытащил и вот привел, только еще ничего не объяснил.

— Сэр, мне нужно, чтобы вы меня сейчас же обвенчали, — властно, без обиняков объявил Келлз.

— Конечно, конечно, я к вашим услугам, — тотчас согласился священник. — Но я… я полагаю предосудительным то, как меня сюда доставили.

— Извините за спешку, — ответил Келлз, — я вам щедро заплачу. — Он бросил на стол мешочек золота и повернулся к Джоун.

— Джоун, идите сюда, — приказал он тоном, не допускающим ни сопротивления, ни проволочки.

Только теперь священник заметил Джоун. Он вздрогнул — наверно, его шокировал ее костюм. Джоун сразу узнала его по голосу. А вот узнает ли он ее? Хотя Джим тогда, в тот памятный вечер, не раз называл ее по имени. Добрые глаза священника сузились. Он перевел взгляд с Джоун на Келлза, потом на других бандитов, которые к этому времени снова заполнили хижину. Джим стоял за широкой спиной Джесса Смита, и священник, скорее всего, его не видел! В следующий миг его пристальный взгляд упал на труп, все еще лежащий на полу. Боязливое любопытство сменилось ужасом.

— Я вижу, тут действительно нужен слуга Господень, только не для того, для чего вы его призвали, — сказал священник. — Я не стану совершать обряда венчания перед лицом убийства.

— Господин проповедник, либо вы меня сию минуту обвенчаете, либо отправитесь вслед за ним, — отчетливо проговорил Келлз, кивнув на труп.

— Меня нельзя заставить. — Священник еще держался с достоинством, но сильно побледнел.

— Ну, я-то сумею. Приготовьте все, что нужно. Джоун, живо сюда!

Голос у Келлза был грозен, однако в нем слышалась прежняя ирония — как бы над самим собой. Его острый ум пытался посмеяться над его плотью и его кровью, его животным началом, его глупостью. Он говорил, что поставит на своем и что от этого все придет к фатальному концу.

Джоун отрицательно покачала головой. Келлз сделал к ней шаг и, схватив за руку, резко повернул к себе. Физическое насилие подействовало на Джоун совсем неожиданным образом: она пришла в ярость.

— Я ни за что не выйду за вас замуж, даже спасая себе жизнь, даже… даже, если б могла! — выкрикнула она.

При этих словах священник вздрогнул — то ли заподозрил неладное, то ли просто увидел, что подтверждаются худшие его опасения, то ли от того и другого вместе. Он нагнулся и посмотрел в мертвое лицо Пирса. Потом выпрямился и покачал головой — видимо, убедился, что Пирс не тот, кого он обвенчал с Джоун.

— Пожалуйста, снимите маску, — обратился он к Джоун.

Она, не дрогнув, тотчас выполнила просьбу. Священник пристально, как и в тот вечер, посмотрел ей в лицо и опять повернулся к Келлзу.

— Ваши угрозы бесполезны, — теперь уже совсем спокойно сказал он. — Я не могу обвенчать вас с женщиной, у которой уже есть муж. Только я его здесь не вижу.

— Не видите здесь ее мужа! — как эхо отозвался Келлз и, открыв от удивления рот, уставился на священника. — У вас что, не все дома?

Оглядывая толпу, священник, очевидно, так и не заметил наполовину скрытого спинами Клива. Все его внимание обратилось на Келлза. Бандит того заслуживал. Удивление его было безгранично, оно сковало его словно цепями. Внезапно он очнулся.

— Ну-ка повторите, что вы сказали! — заорал он и весь покрылся багровыми пятнами.