И этот случай представился, когда Александр бросился преследовать раненую антилопу.

— Но Александр! Где белый вождь? — воскликнул Альбер сдавленным голосом. — Говори!

Негр как будто и не слышал. Ему было непонятно, почему Альбер не уделяет достаточного внимания его трофеям, и он затянул монотонную песню, которую время от времени прерывали раскаты сардонического смеха.

— Полубелые пришли из страны заката. Они обманом похитили черных людей, чтобы увезти их далеко, очень далеко. Черные люди носили на шее бревно рабства. Им предстояло навеки покинуть свою пустыню Калахари. Но прибыли настоящие белые… Такие белые, как Дауд, высокочтимый отец чернокожих. Настоящие белые сломали бревно рабства и освободили бушменов. Белые люди — великие воины. Их вождь добр, как Дауд. Он спас ребенка, которому предстояло умереть. Белый вождь добр. Он храбр, но неосторожен. Он не убил работорговцев, и они похитили его, чтобы наказать за то, что он вернул свободу бушменам. Но бушмены великие воины. Они имеют нгуа — смертельный яд, который причиняет страдания. Стрела, смазанная ядом нгуа, убила их всех. Они мучились, их рты, которые больше никогда не будут говорить, выли от боли. Их головы будут выставлены в краале. Бушмены храбры. Они любят белых людей!

Альбер слушал с понятным нетерпением этот дикий напев, из которого не понимал ни одного звука. Хорошо, что тут был Зуга, который все переводил.

Бушмен рассказал также, что нашел мулатов в таком место, где они, видимо, считали себя в полной безопасности и спали. Он разделался с ними, как счел нужным, и стал искать Александра. Руководимый своим безошибочным инстинктом, он напал на след обезумевшей лошади, но не знал, что к ней был привязан спаситель его ребенка. Он считал, что белый вождь сбежал от мулатов и вернулся в крааль другой дорогой. Теперь он был совершенно растерян и стал неистово ругать мертвых мулатов.

Альбер на минуту упал духом, но вскоре к нему вернулась вся его энергия. Приготовления к отъезду он закончил в одну минуту. Оружие, продовольствие, вода, боеприпасы были упакованы и навьючены на лошадей, которых сметливый и практичный бушмен пригнал в расчете, что они смогут пригодиться белым гостям.

Ночь спустилась быстро. Однако было решено выехать немедленно, чтобы поскорей добраться до покинутого крааля, где нашли свою смерть работорговцы и где терялись следы Александра.

— Давай, Жозеф, живей! Едем! Едем! А вы, мастер Виль? И вы, преподобный? Едете или остаетесь?

— Я весь к вашим услугам, — ответил каждый из обоих англичан. — Рассчитывайте на меня.

— И я тоже тебя не оставлю, — сказал бушмен. — Ночью в пустыне небезопасно. Я не хочу, чтобы мой белые благодетель пострадал от когтей льва или жала змеи. Едем!

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Бешеная скачка. — В чем преимущество кожаных наручников перед веревочными. — Александр стал дичью, за ним охотятся крокодилы. — Он едва не съеден. — Расплата за добрый поступок. — На что может пригодиться пучок колючек, завернутый в охотничью куртку. — Крокодил здорово наказан. — Как туземцы погоняют лошадей. — Отравленная пика. — Освободитель рабов сам попадает в рабство.

Лошадь, к которой привязали Александра, была истерзана колючками и неслась без оглядки. Это было крепкое животное с мощной шеей, с округлым крупом, с выпуклой грудью скакуна, с тонкими ногами антилопы и с твердыми, как мрамор, копытами. Распустив гриву, выкатив глаза, тяжело дыша и храпя, лошадь неслась, как метеор.

Один только ее галоп нарушал тишину этих пустынных мест. Лишь изредка взлетала, хлопая крыльями, стайка рябчиков или проносилось несколько антилоп.

Александр ударялся головой о лошадиный хребет; голова его отяжелела, болела и болталась из стороны в сторону, так что он даже не мог разобрать достаточно хорошо, что именно с ним происходит. У него стучало в висках, яростное солнце все время било ему в глаза, он был ослеплен. Напрасно пытался он опустить веки — красные круги все равно вставали у него перед глазами, пыль все равно забивалась в них. Он испытывал головокружение и приступы тошноты.

Однако памяти Александр не утратил. Все, что предшествовало случившейся с ним беде, и все, что было после, он помнил вполне отчетливо. Все подробности стояли перед его невидящими глазами, как кошмарные видения. Но уж таковы были изумительная крепость организма и сила воли у этого молодого человека, что он сделал еще одно, последнее бешеное усилие, чтобы порвать путы, которые связывают ему руки и ноги. Александр судорожно дергался и извивался, но безрезультатно. Он только причинял лишнюю боль своей лошади, та спотыкалась и едва не падала, а сам он лишился чувств.

Но, как и тогда, когда он потерял сознание во время схватки с крокодилом, его привело в себя ощущение холода и боли. Шони чувствовал себя так, точно его бросили в воду. Открыв глаза и увидев серо-зеленую массу, он стал захлебываться, глухой шум наполнял уши, его сотрясал кашель. Но глаза промылись, освободились от песка, и несколько глотков, которые он сделал против воли, сразу освежили его. Вместе с сознанием к нему возвратилось самообладание, и он увидел, что действительно находится в воде. Однако, лежа на лошади в неудобной позе, он не мог обозреть берега. Лошадь шла вплавь, с каждым шагом вода становилась все глубже, у Александра голова то уходила под воду, то снова поднималась над поверхностью. Освободиться он не мог, но каждый раз, всплывая, он набирал в легкие запасы воздуха, чтобы не задохнуться при следующем погружении.

Действительно ли несколько ослабели путы у него на руках, или ему только показалось? Нет, так оно и было. Он вспомнил, что мулаты связали его ременным лассо. В воде ремни набрякли. Скоро они станут растягиваться. Через несколько минут он высвободит руки.

А лошадь наискось пересекала озеро. Время от времени она теряла дно под ногами и пускалась вплавь, но вскоре снова находила твердую почву. Невольное купанье значительно успокоило ее и придало новые силы. Александр, предчувствуя, что, когда она выйдет на сушу, начнется новая скачка, решил использовать передышку. Солнце высуши! ремни в один миг, и тогда пропала всякая надежда на освобождение. Не теряя ни секунды, он снова начал дергаться во все стороны, однако не слишком быстро, чтобы не рас тратить последние силы.

Наконец ремень стал поддаваться все больше, и вот исцарапанные и распухшие руки Александра свободны. Он может хоть немного расправить затекшие члены, вытянуться, лечь на спину. Как ни малы результаты стольких мучительных, но упорных усилий, бесстрашный охотник испускает вздох облегчения и чувствует, что к нему возвращается надежда. Увы, она не очень тверда, эта надежда, потому что руки, которые были слишком долго и слишком туго связаны, онемели и отказываются служить. Кровь не хочет больше циркулировать по посиневшим пальцам.

Александр начинает бояться, нет ли у него перелома или вывиха. Тревога, на минуту покинувшая его, возвращается снова, в еще более сильной форме.

Кроме того, лошадь, которая, казалось, несколько успокоилась, начинает проявлять внезапный и необъяснимый страх. Она пытается встать на дыбы, когда достигает дна, ржет, брыкается и рвется вперед. Александр пытается ее успокоить, повторяя ей слова, знакомые всем лошадникам, но лошадь пугается чего-то все сильней и сильней.

Но вот онемение в руках как будто проходит. Александр может двигать пальцами, кровообращение восстанавливается. Он хватается обеими руками за гриву и садится лошади на шею. С тревогой вглядывается он в горизонт. До берега не так далеко — в каких-нибудь пятидесяти метрах начинаются прибрежные заросли тростника. Синие цапли и пепельно-серые аисты поднимаются шумливой тучей, посреди которой, как фейерверк, сверкают розовые фламинго. Одни эти безобидные голенастые не могли бы так испугать колониальную лошадь, привыкшую ко всякого рода птицам, как бы шумно они ни хлопали крыльями, как бы пронзительно ни кричали.