А тем временем мастер Виль и преподобный сообразили, что если они и сейчас не отвяжутся от французов, то это может показаться подозрительным. Поэтому они заявили, что отправляются на прииск. Прощание было холодным.

— Наконец-то мы одни! — сказал Альбер. — Что ты думаешь делать?

— Вот что я решил, — заявил Александр. — Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы продолжалась братоубийственная война между батоками и макололо. Она неизбежно кончится истреблением батоков. Правда, я пользуюсь у них известным престижем после того, как оказал услугу их вождю, но вместе с тем я и у макололо встретил живую симпатию. Это, вероятно, отклик тех отношений, которые у них были в свое время с белыми и, в частности, с доктором Ливингстоном. Надо как можно скорей помирить их, установить среди них прочный и длительный мир. Поэтому, я думаю, хорошо было бы направить сына Магопо в качестве посла к вождю макололо. В этом звании он не подвергается никакой опасности: у чернокожих оно священно. Самое большее, чем он рискует, — это неудача переговоров.

— Очень хорошо. Но почему бы тебе самому не выполнить это дело? Зачем возлагать его на неопытного молодого человека, почти мальчика?

— Не беспокойся. Говорить буду я. Гэн только должен подтвердить, что у батоков вполне честные намерения. Кроме того, своим присутствием он придаст этой дипломатической конференции официальный характер. Кафры страшно любят соблюдение всяческих форм. Я надеюсь, что такое проявление доверия самым лучшим образом отразится на последующих взаимоотношениях обоих племен… Ну как, Гэн, дружок, ты готов? И ты не боишься?

— Я готов следовать за тобой, вождь, и я не боюсь ничего.

— Хорошо. Через несколько минут ты предстанешь перед племенем макололо. Тебе известно, что ты должен сказать их вождю?

— Да. Я помню твои слова.

— Возьми этот нож и эту зеленую ветвь. Вот, кроме того, в зеленом листе порох и свинец. Держи все это на виду. А ты, Альбер, и вы, Жозеф, идите рядом с Хорсом. Я пойду вперед с Гэном. Ну вот, церемониал выработан, а теперь — вперед.

Так они и пошли берегом вверх по течению Замбези и меньше чем через час встретили бечуанов из племени макололо, которых осторожный вождь выслал в разведку. Александр назвал себя, сообщил, что с ним еще двое белых из Европы, и наказал черным разведчикам доложить вождю, что к нему идет придворный гонец от батоков.

Разведчики церемонно поклонились и сказали, что это хорошо. Потом они прибавили:

— Добро пожаловать посланцу батоков. Белые будут приняты, как сыновья Дауда. Пусть белый вождь, друг черных людей, подождет нашего возвращения, раньше чем вести сына Магопо в Котлу. Женщины принесут плетенки с байялоа, [33]потом соберутся воины.

После столь ободряющего вступления показалось многочисленное войско. Оно приближалось медленно, издавая нестройные крики, которые подействовали на Гэна и Хорса весьма успокоительно, хотя европеец не понял бы, содержат ли они приветствие или угрозу.

Шагах в ста воины остановились и воткнули копья в землю. Затем старик высокого роста, в головном уборе из страусовых перьев сделал знак четырем женщинам и те подали прохладительные напитки.

Этот старик был придворным глашатаем вождя Сешеке, сына Себитуане. Оба они, отец и сын, были друзьями доктора Ливингстона. Глашатай нес свою должность с незапамятных времен, но чувствовал себя не совсем уверенно всякий раз, когда ему приходилось выполнять служебные обязанности.

Однако он был непреклонен во всем, что касалось этикета и церемониала, и ни за что не хотел допустить самого малейшего их нарушения.

Поэтому, еще находясь на таком расстоянии, которое едва позволяло его слышать, он стал зычным голосом провозглашать:

— Господи! Взгляни на белых людей, товарищей вождя Сешеке! Взгляни на братьев племени макололо. Господи! Макололо — могучие воины, они протягивают руку своим достойным врагам, сыновьям батоков. Господи! Мы хотим мира! Ниспошли мир детям твоим!

— Прекрасное начало, — шепотом сказал Альбер Александру который с грехом пополам переводил ему эти приветствия.

Конечно. Только бы какая-нибудь неожиданность не сорвала нам все дело в последнюю минуту.

Церемониал приема. — Вождь макололо присваивает себе английский государственный гимн. — Дородность женщин племени макололо. — Неудобные украшения. — Странное пиво, — Полума, великий фетиш вождя Сешеке. — Необычная судьба извозчичьего плаща. — Котла, — Парадное одеяние африканского монарха. — Сешеке танцует в котильоне. — Шампанское. — Трогательная аллегория при заключении мирного договора. — Новые опасения.

То ли он и сам устал от войны с батоками, то ли ему просто хотелось угодить белым, оказывая достойный прием глашатаю двора, но Сешеке, как говорится, просто из кожи лез, чтобы принять гостей достойным образом. Новый отряд, состоявший из лучших воинов, одетых в полную парадную форму, вышел им навстречу. Железные наконечники копий, начищенные красным песком, сверкали, как штыки у европейских солдат, а древки были отполированы кварцем. Широкие пояса из манчестерской хлопчатобумажной ткани опоясывали талию и бедра черных воинов; браслеты из латуни были надеты у них на руки и на ноги и сверкали, как золото; волосы, смазанные смолой акации, смешанной с красной глиной, высоко вздымались над головой, напоминая меховые шапки наполеоновских гренадеров, и, наконец, у каждого воина перемычка между ноздрями была проколота щетиной дикобраза, что издали походило на лихие усы.

Оркестр, выступавший впереди этой королевской гвардии, состоял всего из четырех исполнителей. Но какие это были виртуозы! Жозефа сначала поразил великолепный красный цвет их волос, и он не мог не обратить на это внимания Александра.

— Посмотрите! — сказал он. — Они носят красные конские хвосты, как у нас во Франции драгуны и кирасиры.

— Вот вам доказательство того, дорогой Жозеф, что ничто не ново под луной.

— С вашего позволения, месье Александр, — а барабаны?

— Уступаю вам охотно барабаны из кожи куагги и их манеру бить в эти барабаны только одной палочкой.

— А трубы?! Карай! Они вставляют их себе в нос!.. Видели вы когда-нибудь, чтобы горнист играл носом?

Действительно, ново и оригинально!..

Да у них кровь должна идти носом!..

— Это их дело! Но поглядите, что вытворяет капельмейстер. А это переносное пианино!.. Какой невиданный музыкальный инструмент! Он дополняет коллекцию рабукенов, ромельпо, ньюм-ньюмов и прочих, какие мы встречали раньше.

И действительно, если странные барабаны из дуплистого ствола, туго перетянутого двумя просушенными на огне кожами куагги, производили адский шум, если паутина, затягивающая небольшую дырочку сбоку, служила для того, чтобы звуки получались надтреснутыми, то инструмент, который Альбер назвал переносным пианино, казался еще необычнее и по виду и по звучанию.

Туземцы этой части Южной Африки называют его «маримбо» и пользуются им только в исключительных случаях. Он состоит из двух параллельных брусков, согнутых в полукруг. Поперек на расстоянии сантиметров двадцати один от другого положено пятнадцать деревянных клавишей длиной сантиметров в сорок и шириной от шести до восьми сантиметров каждая. От толщины клавиши зависит высота звука. Под каждой клавишей находится пустая тыква. На ее верхней части сделаны надрезы, так что оба бруска входят в них, как в пазы. И наконец, величине каждой тыквы соответствует тональность звука, который должна дать соответствующая клавиша. Тыква является резонатором, наподобие полого тела наших струнных инструментов.

По маримбе бьют двумя маленькими барабанными палочками. Звук она издает мягкий, довольно приятный, и исполнитель нередко достигает виртуозности. Сейчас на маримбе играл музыкант, красная шевелюра которого пылала, как огромный пион. Он закончил свою серенаду головокружительной трелью и сразу перешел к мелодии, в которой Альбер и Александр не без глубокого удивления узнали английский государственный гимн: «God save the queen». [34]