— А не пошли как бы в жо… — резко замолкает, сжимая руки в кулак.

— Предсказуемо, конечно, для наивной провинциалки. И глупо.

— Я вообще крайне глупая. Давайте я угадаю, вы сейчас мне скажете, что я не сдам зачет, а потом практику, экзамены и прочее, потому что у вас есть связи. С должности медсестры вы меня тоже ясное дело попрете. Дальше меня выгонят с универа, и я все равно приду к вам только уже на коленях? Все так или что-то упустила? — зло бросает Женя.

— Из.

— Что? — непонимающе уставилась на меня.

— Правильно говорить «из» университета. И нет, я не настолько предсказуем. Мое дело — предложить, твое — отказаться. А потом согласиться. Добровольно, конечно.

Я был уверен, что после этого Женя вскачет с места и сбежит, послав меня в жопу уже до конца. Но нет. Вместо этого она меня снова удивила.

— А вы ровесницам не думали делать такие предложения?

— Нет. Они меня пугают.

— А что так?

— Смотрю на них и думаю какие старые…то ли дело я в их возрасте.

— Парень хоть куда, — саркастично отмечает Женя, вставая с дивана.

— Точно. Ну так что решила?

— Шли бы вы, Алексей Викторович, в жо…желудей купили. Говорят, они полезны для потенции. До свидания, — направляется к двери, прихрамывая на одну ногу.

— До завтра, Женя. И не забудь про три недели. Раньше не приходи, даже, если сильно захочется. Этика все-таки, со студенткой ни-ни.

Кажется, в какой-то момент она таки хотела показать мне средний палец, но сдержалась, этика все-таки. Вместо этого громко хлопнула дверью. Усмехаюсь в голос, усаживаясь на диван. Да, жизнь определенно заиграла новыми красками.

Глава 6

Настроение такое, что хочется одного — выпить обезболивающее вместе со снотворным и крепко заснуть. До самого утра. Чтобы не думать и не анализировать то, что произошло в его кабинете. А дальше, будь что будет. И я бы так и сделала, если бы на своем этаже не увидела сидящую на подоконнике сестру.

— Ты что тут делаешь?!

— В гости к тебе пришла, — улыбаясь, произносит Тая и спрыгивает с подоконника. Стискивает меня в объятьях, от чего моментально становится лучше.

— Ты почему не предупредила, что придешь? А если бы я сегодня не вернулась?

— Ну ты же говорила, что работаешь завтра, значит сегодня до шести должна была прийти.

— Железная логика, — забираю рюкзак с подоконника. — Никогда так больше не делай. Тем более не сиди в этом подъезде одна.

— Я подумаю. А твоя соседка сегодня дома? — мысленно перебираю в памяти дни.

— Нет. Сегодня она на сутках. Заходи, — открываю дверь и пропускаю Таю в квартиру. — Я пока переоденусь, а ты помой руки на кухне.

Скидываю с себя одежду, отлепляю пластыри и надеваю длинную футболку. Хотелось бы надеть штаны, но я вовремя себя одергиваю — нет здесь никого, а ранки на коленках должны подсыхать. Ополаскиваю лицо холодной водой и перевожу взгляд на свое отражение в зеркале. Так и тянет полоснуть себя чем-нибудь острым по лицу. Глубоко. Чтобы навсегда остался толстый рубец. Что ж вам всем от меня надо? Ненавижу. Всех ненавижу. Делаю глубокий вдох и вновь ополаскиваю лицо водой до тех пор, пока не прихожу в себя. Ерунда это все. И не с таким справлялась.

— Слабая — снаружи, сильная — внутри. Слабая — снаружи, сильная — внутри.

Несколько раз повторяю про себя хорошо заученные слова и выхожу из ванной.

— Ты что упала? Еще и хромаешь.

— Ага. Шмякнулась на асфальт. Ноги не в ладах с головой.

— Надо, чтобы наладилось.

— Надо, — смотрю на улыбающуюся Таську и не могу не улыбнуться в ответ.

Вот он мой источник эндорфинов. Так повелось с самого ее рождения. И пусть поначалу я воспринимала ее как спасательный круг, который отпугивал по ночам громким плачем маминых гостей, это быстро изменилось, как только Тасе стукнул годик. Кажется, она уже тогда была смышленым ребенком. Моим, по сути, ребенком.

— Кушать хочешь?

— Ага, — кивает и тут же усаживается на стул, подложив под себя ноги.

— Тогда я картошку пожарю. Мама была не против, что ты ко мне придешь? Или ты ей не сказала?

— Не против. Она сама мне предложила у тебя переночевать, — кажется, я сейчас слюной поперхнулась.

— С чего бы это? — наконец отмираю я.

Уж кого-кого, но маму я знаю как облупленную. Как только я съехала из квартиры, общение с Таей перешло исключительно в режим «втихушку», ибо «я плохо влияю на сестру и настраиваю ее против мамы и вообще всех вокруг, кроме себя неблагодарной эгоистки».

— У них со Стасом какой-то там юбилей. Мама с утра была добрая, все мне разрешила, даже денег дала. И не только. Загляни в пакет, — с загадочной улыбкой произносит Тая.

Копченая колбаса, сыр с какими-то коричневыми вкраплениями, мясная нарезка трех видов в вакуумной упаковке, оливки, упаковка с пирожными… Да, я точно поперхнулась слюной, правда уже по причине банального голода. Фу, продажная душонка. Сначала за конфеты отделения сдала, а теперь что?

— Это нам с тобой на стол, пока мама устраивает себе романтик. Но я за жареную картошку, а ты это все потом сама съешь, — вот оно чудо мое, к счастью, не испорченное мамой. — Ну разве что одну пироженку съем.

— Да хоть все. Ты уверена, что хочешь картошку?

— Кто не хочет жареную картошку?

— Твоя правда.

***

Вот уж не думала, что сегодняшний день окончится вот так. Беззаботно и хорошо, несмотря на ноющие коленки и чувство тревоги за то, что будет завтра.

— Жаль, что у тебя телика нет. Сейчас бы киношку посмотрели.

— Половина одиннадцатого, спать давно пора.

— И диван скрипучий, — не унимается Тая, ерзая на постели.

— И крошки от того, что ела на нем пирожное.

— И ноги у тебя колючие, — смеюсь в ответ.

— Я их просто две недели назад побрила. А волосы взяли, да и начали заново расти, — Тая резко раскрывает одеяло.

— А и не заметила. Волос даже не видно. Прикольно. А нет, вот кусик есть, — секунда и она проводит рукой по моей ноге. Дежавю, блин. — Надо теперь постоянно брить.

— Разбежалась. Это была разовая акция.

— Ну и зря. Это ж некрасиво и платьишко не надеть.

— Ты не сказала, дома у вас все нормально?

— Нормально. Мама, правда, надоела со своими банками.

— Какими банками?

— Ну маски там всякие, масла, крема. Даже Стас уже злится, что она по всей квартире все это раскидала.

— Ясно.

Мама хоть и красивая, но надо быть объективной — не молодеет. Сколько еще продержится Стас? Пару тройку лет и найдет себе другую дуру непременно с дочерью. Перевожу взгляд на Таю. А может не пару лет. Зачем кого-то искать, если перед тобой растет девочка. Сколько мне было, когда на меня начали обращать внимания мамины мужики? Десять. Столько же, сколько и Таське сейчас. И пусть мне было на несколько лет больше, чем сейчас Тае, когда на меня обратил внимание Стас, но это же не помешало ему увлечься ребенком. Худым, нескладным, подстриженным под мальчика. Что уж говорить про мою красивую Таську с длинными волосами.

Наверное, сейчас она выглядит даже старше, чем я в свои тринадцать, ибо я специально ела так, чтобы нигде и ничего не росло. Плоскодонка, проще говоря, но смазливое лицо все же, как ни крути, было не убрать. Это только для меня Тая маленькая, а что творится у этих мразей в голове? Пусть сейчас их нет в жизни мамы, но есть же Стас. Да, с виду очень даже приличный мужчина, но все же такая же мразь, как и все остальные. А может, и хуже. Потому что умнее. Что ему мешает прийти вот однажды ночью к Тае в комнату, когда мама уйдет в ночную смену?

— Тась, а Стас к тебе… — замолкаю. Что сказать? Пристает? Трогает? Тая бы мне о таком сказала. Ведь сказала бы?

— Что?

— Нормально к тебе относится? В смысле не ругает?

— Нормально.

— Ясно, — что ничего не ясно. Вновь перевожу взгляд на сестру. Может, у меня паранойя, но… — А ты не хочешь подстричься? — перебираю в руках ее волосы.