— Ну вот…— сказала Пегги. — Сейчас. Всем оставаться на своих местах.

— Подожди! — раздался резкий голос Ральфа. — Начнется ускорение, и, если мы не позаботимся о своей безопасности, мы просто выпадем сквозь дыры в обшивке — и на том все закончится.

— Так позаботьтесь, — согласилась Пегги.

Я сместился в ту сторону, где она стояла, обхватив одной рукой стойку, другой — ее талию. Другие тоже заняли подходящие позиции. Пегги, высвободив обе руки, открыла два клапана. Из отверстий повалил белый пар. А потом ее правая рука двинулась к переключателю, и вдруг белый пар превратился в столб пламени.

«Не сработает, — думал я. — На этот раз — не сработает».

Я отчаянно вцепился в стойку, борясь с силой тяжести, вызванной ускорением. Пытался не смотреть вниз через пробоины, пытался не обращать внимание на пламя, вырывающееся из дюз ракеты. Только что было сил держался за стойку, а еще сильнее держал Пегги, которой требовались обе руки для манипуляций.

С ростом ускорения мои руки налились свинцом, и это было невыносимо, но я знал, что ни за что не должен разжимать их.

А потом почувствовал сильную вибрацию, которая начала сотрясать стойку.

За спиной у нас вспыхнул ослепительный сноп искр — то была планета, впереди — раскаленный диск — Солнце. Мы сделали все так, как нужно — хоть технически и не слишком эффективно. Перед глазами все еще стояла тускло светящаяся линза галактики туманно-желтого цвета в беспросветной ночной темноте. Я ощущал в своей левой руке сильнейшее напряжение, слышал треск ломающейся стойки. Было ли это реальностью или всего лишь сном? И что за мир, к которому мы направляемся: может быть, это Валгалла старинных преданий — рай (или ад) для душ заблудших космонавтов?

Но пока мы делали все правильно — то сворачивали, то расправляли паруса, направляя их под разными углами к световому потоку. Мы достаточно замедлили ход, чтобы посадка была безопасной.

— Пусть так, но кто мне объяснит, что это за мир? — заговорил Ральф. — Что это может быть такое?

Я приблизился к большому бинокулярному телескопу, укрепленному на прежнем месте. «Я играю эту роль, как будто все — реально, — подумал я. — Но оно должно быть таковым. Должно ли?» Я медленно и тщательно навел фокус. То, что всего несколько часов назад было лишь яркой точкой, теперь превратилось в огромную сверкающую сферу. Я тупо уставился на нее. Около трети планетного ландшафта покрывали облака, особенно в области полюсов. Ясно различались моря и континенты — синие, коричневые и зеленые; снежные вершины гор ярко белели. Все эти моря и континенты имели абсолютно незнакомые очертания.

— Что же это за мир? — повторил свой вопрос Ральф, адресуясь на этот раз непосредственно ко мне.

— Не знаю, — пожал я плечами. И добавил с неестественной улыбкой: — Но навигация на таких кораблях — практически забытое искусство…

— Хотя, к несчастью, не на ракетах… — вставила Сандра.

— Молчать! — взревел Ральф. — Молчать! Мы все прошли через испытание и все вернулись, как и было вначале, на «Летящее облако». И теперь нам нужно только совершить посадку.

— Но где, о господин и повелитель? — задала вопрос Сандра. — Где же именно?

— Какая разница? — снова взревел он. — Этот мир выглядит весьма привлекательным. Говоря откровенно, я буду просто счастлив посадить эту посудину в любой тихой заводи. Когда отдохнем, подсчитаем наши потери…

— В пространстве или во времени? — спросила она. — Или и в том, и в другом?

— Какая разница? — он уже просто кричал. — Настало время послушать, что скажет наш придворный телепат.

— Похоже, его усилитель сгорел, — заметил я.

— Надеюсь, он хотя бы на что-то способен, — сказала Сандра. — В противном случае непонятно, зачем он нам вообще нужен. Хотя Питер мог бы сделать из него карри.

— Но я не повар, — холодно проговорил я. — Не на этом временном траке. А ты, моя милая, не капитан.

Ральф окинул нас беглым взглядом, затем повернулся к журналистке:

— Ну хоть ты-то счастлива, Марта?

— Да, — ответила она, поигрывая кнопками на своем приемнике. — Здесь есть люди, потому что радио работает. Их язык — чужой для меня, но музыка вполне человеческая, даже слегка старомодная, на мой вкус. — Она переключила звук на динамик. Раздалось пение, пел мужчина, у него был приятный баритон, в качестве аккомпанемента использовался струнный инструмент. В мелодии слышалось что-то смутно знакомое, хотя слова звучали непонятно. Затем я вдруг стал различать ритмические группы и постепенно до меня дошел смысл песни:

«Прощай, я улетаю навсегда —

Туда,

Где, может быть, найду

Ту самую звезду,

Где ждут меня и любят…»

— Да это же «Марш приграничников»! — воскликнул я.

— Может быть, ты и прав, — с сомнением произнес Ральф. Затем он повторил: — Ты можешь быть прав. Даже в этом случае, музыка этой песни не является эксклюзивной собственностью приграничников. Она очень и очень старая — никто не знает, сколько раз к ней подбирались новые слова. Но раз мы слышим ее, слышим их радио, значит, земные корабли вступали в контакт с этим миром. Видимо, Служба разведки или случайные звездолеты. И я думаю, что мы можем рассчитывать на дружественный прием, даже помощь… — Он слегка успокоился и повеселел. — Хорошо. Мы начинаем посадку. Это место идеально, здесь сейчас солнечная сторона планеты. Вы все знаете правило буравчика. Разворачивайте паруса — черной стороной к солнцу, отражающей — к источнику отраженного света. Включайте помпы, как только начнутся слои атмосферы.

Его сильные, умелые руки играли с кнопками на панели управления. Я наблюдал за контрольным табло. Далеко впереди был виден корабль, огибающий солнце. Его окружало множество турбин и лонжеронов — одни ослепительно белые, другие — черные. Я наблюдал, но в их расположении ничего не менялось. Я услышал, как Ральф тихо ругается и обернулся к нему. Панель управления ожила и загорелась красным.

Интерком затрещал, и мы услышали голос Пегги:

— Провод поврежден. Энергия поступает прямо к моторам тримминга. Все горит.

— Ручной тримминг, — резко приказал Ральф. — Все в отсек триммингового механизма. Быстрее.

Я покинул рубку управления первым. Сандра поспевала за мной. Док Дженкинс и Марта бежали позади. Мы на всех парах миновали соединяющий коридор, сохраняя контакт магнитных сандалий с полом, понимая, что в невесомости это самый быстрый способ передвижения. Похоже, авария разрасталась с ужасной быстротой. Когда мы миновали отсек псионного радио, то встретились с Клодом Сметвиком, вышедшим нам навстречу. Я схватил его за руку и потащил за собой, отказываясь слушать то, что он пытается сообщить.

Отсек тримминговых моторов был наполнен запахом горящей изоляции, разогретого и плавящегося металла и озона. Пегги уже была там, быстро отрывая панели от перегородок, оставляя поврежденный провод открытым.

— Если бы вы сделали это первым делом, мисс Симмонс, — ядовито заметила Сандра, — вместо изготовления самодельных хлопушек…

— Заткнись! — заорал я. И, обращаясь к Пегги: — Включай ручное управление!

— Питер, — забормотал Клод Сметвик. — Я вышел на контакт. Этот мир…

— Позже, — оборвал его я. — Расскажешь позже. Нам нужно разобраться с кораблем.

— Но…

— Все взялись за колесо, слышите, все! А теперь… теперь… повернули! — Механизм ручного управления был слишком громоздким, а наши усилия — неловкими и нескоординированными. — Все вместе! — снова закричал я.

Хуже всего было то, что работать приходилось в условиях невесомости. Нас удерживали лишь подошвы сандалий. Оттолкнуться было не от чего. Наконец нам удалось повернуть гигантское колесо — очень, очень медленно. Интересно, сколько времени нам еще осталось, прежде чем мы, раскаленным метеоритом, пролетим сквозь атмосферу планеты.

— Довольно, слышите. Довольно! — я бросил быстрый взгляд на индикатор.

Все налаживалось. Главные двигатели обезврежены. Основные турбины все еще отражали солнце в большей степени, чем главные паруса отражают свет планеты, но все уже под контролем и кошмар позади.