— А, забудьте такие мелочи, детка, — сказал я. — Я ведь отнюдь не опасен для таких парней, как ваши друзья. Я могу представлять опасность только лично для вас, в случае, если вашего Ларви привяжут где-нибудь в подземелье Китая и он не сможет помешать мне приволокнуться за его очаровательной женой, а она до того хороша, что я готов отдать за нее свою двухгодовую зарплату, большой палец правой ноги и еще в придачу старый граммофон фирмы Роберт Ли.

И добавил более серьезным тоном.

— Бэби, — сказал я. — Я любовался здесь многими женщинами. Надо сказать, что француженки очень хорошенькие. Но когда я сегодня вошел в эту хату и увидел вас, у меня сердце дважды конвульсивно стукнуло и приостановилось на целую минуту. Вам когда-нибудь говорили, до чего вы хороши, когда сидите вот так на высоком табурете, в баре?

Ее глаза заблестели. Кажется, я выбрал правильный путь к этой девчонке.

— Нет, малыш, — сказала она. — Никто не говорил. Ну-ка, скажи мне.

Я сказал. Когда она кончила смеяться, я подхватил наши стаканы, и мы пошли за маленький столик в укромном уголочке, чтобы можно было спокойно поговорить.

— Слушай, любовь моя, — сказал я. — Не стоит попусту терять время на всякие там подходы. Давай перейдем сразу к делу.

Я дал ей прикурить.

— Чарли и Антони Грацци ограбили банк в Оклахоме, — сказал я ей. — Они отлично это сделали. Удрали сюда с двадцатью тысячами в кармане и не оставили никаких улик. До тех пор, пока они здесь, они в абсолютной безопасности. Если они вернутся, их немедленно засадят, поводов для этого найдется сколько угодно.

Такое же чистое похищение у Вилли Гила и его кузена. Югенхаймера разыскивают, правда, не по столь крупному делу, так что вряд ли будут просить у французского правительства его выдачи. Нет ничего серьезного и на Панзинелли.

Я минутку помолчал. Я видел, как у нее затрепетали ресницы. Она ждала, когда я заговорю о Ларви.

— У Ларви дела плохи, — сказал я. — Я вел дело Ассоциации западных банков. Такие аферы в юрисдикции федеральных властей. В то время у нас было недостаточно оснований приписать это дело ему.

Я помолчал еще минуту, а потом начал заливать историю, которую только что выдумал.

— Три недели назад, — заливал я, — Сален Джеймс, который с Ларви участвовал в этом деле, попал в тюрьму. Ему хотели приписать заодно и дело банковской ассоциации. Он ужасно испугался, это грозило ему двадцатью годами тюрьмы.

Он заговорил. Он наговорил достаточно, чтобы Ларви получил по крайней мере лет 50 каторги по четырем различным делам.

Я снова помолчал, нарочно долго возился с прикуриванием сигареты, чтобы мои слова хорошенько дошли до ее сознания.

— Я считаю, что Ларви может повлиять на остальных ребят, — сказал я, — так же, как и ты можешь повлиять на самого Ларви.

Сейчас я сделаю тебе предложение, и это вполне серьезно. Не веришь? Взгляни в мои честные красивые глаза.

Ларви и все ребята осуждены на вечное изгнание. Ни один из них не может вернуться на родину, не боясь, что вдруг из-под земли вынырнет коп и загребет их. Но рано или поздно у них появится охота вернуться на родину. Они рискнут и попадут в тюрьму. Ты отлично знаешь, что я говорю правду. Так всегда бывает. Им никогда не удастся уйти от наказания.

О'кей. Если ты уговоришь этих парней помочь мне, я обещаю тебе навеки вечные отложить исполнение приговоров на основании особых услуг, оказанных ими федеральному правительству. Так будет, если они согласятся помочь мне. Если нет, то я, конечно, не буду возиться с остальными парнями, но могу тебя заверить, я выхлопочу выдачу Ларви. Учитывая новые показания, он пробудет на каторге до той поры, когда ты будешь играть в кегли со своими правнучками. Поняла?

— Поняла.

Она сурово посмотрела на меня.

— Слушай, мне говорили, что ты прямой, честный парень, хотя ты и федеральный шпик.

О'кей. Так вот, я заставлю Ларви и его ребят помочь тебе. Как я это сделаю, никого не касается. Надеюсь, все выйдет хорошо.

Она уткнулась в чернобурки и встала.

— Но если ты обманешь Ларви, — продолжала она, улыбаясь довольно мило, — если он согласится тебе помочь, а ты предашь его, я сама лично, собственными руками пристрелю тебя, и это верно так же, как то, что мое имя Джуанелла, и я сделаю это, даже если меня за это поджарят на стуле. Понял?

Я улыбнулся ей и протянул руку.

— Понял, — сказал я.

— А сейчас я выпью еще один мартини на дорожку, — сказала она.

Я вернулся к стойке, заказал два мартини.

— Смотри только, веди себя пристойно в такси. Потому что, хотя за мной есть кое-какие грешки, я всегда храню верность Ларви… Ну, скажем, почти всегда… Хотя мне страшно любопытно, как это обниматься с коном в такси. А я, между прочим, слышала, что у тебя отличная техника в этом деле.

— Ах, не обращай внимания, золотко, — сказал я. — Все всё врут. Я из тех парней, которые с большим уважением относятся к женщинам. А моим успехам у дам я обязан тем, что от корки до корки прошел заочный курс «Как научиться читать мысли возлюбленной» и, кроме того, бифштекс всегда ем без лука.

А когда я бываю в обществе такой красотки, как ты, я немного нервничаю.

— Оно и видно, — сказала она. — Бедняжка, весь дрожишь! Но мне очень хочется вернуться в Нью-Йорк и чтобы Ларви помог тебе, а потому мне нельзя заявиться перед ребятами с видом «Свобода для всех», а то Ларви бог знает что подумает.

— Не беспокойся, Джуанелла, — сказал я. — Подобная мысль даже не приходит мне в голову. Уверяю тебя, когда в Париже по ночам езжу в такси с такими красотками, как ты, я всегда сижу скрестив пальцы.

— Догадываюсь, — довольно печально ответила она. — Вот чего я и боюсь.

Мы вернулись в отель «Веллингтон» без четверти одиннадцать. Сай Хинкс в восторге от самого себя и от того, что ему удалось заставить ребят выполнить мой план.

Он ломал голову, как ему удастся все организовать. Я посоветовал ему обратиться утром к Варнею в посольство, может быть, у него найдется пара предложений о путях и способах выполнения нашего плана.

Когда мы проходили мимо конторки портье, он помахал нам рукой. Я подошел, и он закатил интересную речугу с ужасно смешным акцентом. Я слушал с широко открытыми глазами.

— Сегодня вечером, мсье, — говорил он, — сюда приходил какой-то человек и спрашивал мсье Тони Скала. Он сказал, что у него есть какое-то поручение для мсье Скала.

Мы сказали ему, что вас сейчас дома нет и нам неизвестно, когда вы вернетесь. Мы предложили ему оставить записку. Он сказал, нет. Он снова придет к вам после полуночи, поговорить с вами.

Я спросил его, что это за парень? Он не знает, известно только, что шофер грузовика. Он каждую ночь привозит фрукты и овощи на рынок. Он сказал, что непременно придет в отель «Веллингтон», как только разгрузит свой лук и прочую ерундовину.

Я сказал о'кей. Как только он придет, пошлите его немедленно ко мне наверх.

Я пригласил Сая к себе в номер выпить по маленькой, и мы проболтали примерно час. Болтали мы о предприятии Ларви Рилуотера и о том, смогут ли эти ребята достаточно быстро справиться с работой.

В самый разгар нашей беседы к нам ввалился портье и этот овощной парень.

Отослав клерка, я предложил луковому парню выпить. Это славный, неотесанный деревенский парень, с приветливой улыбкой на широкой роже. Ему примерно 35 лет, и виски он глотает, как воду. Осушив стаканчик, он начал деятельно вертеть в руках свою кепчонку и через некоторое время извлек оттуда кусочек голубой бумаги. Протянул его мне с широчайшей улыбкой и начал что-то быстро-быстро болтать на своем непонятном языке, можно было подумать; что он сошел с ума.

Я посмотрел на бумажку. Уголок, вырезанный не то из обложки журнала, не то еще откуда-то. С одной стороны бумажка красивого голубого цвета, с другой — внутренней — белая.

На белой стороне довольно неразбочиво, как будто парень, который писал эти слова, ужасно нервничал, была написана по-французски какая-то чепуха.