— Говэ, Клерже, Куртуа, Моризо… Я сейчас уже могу перечислить всех, кто будет на этом балу, дорогая сестрица. Так и вижу лица всех этих новоиспеченных выпускников школы Святого Франциска Сальского, гордо поглаживающих первые усики. Потом начнется феерия зимних развлечений, какие только возможны в Дижоне. Бал Красного Креста! Бал Сен-Сир! А там и благотворительные базары, концерты и… поскольку Ева превосходно ездит верхом, приглашения на охоту в леса Шатильона! Ощущение безумной свободы! У девочки закружится голова от такого счастья!
— Смейся сколько хочешь, Мари-Франс. Многие девушки отдали бы все за такое будущее, — с чувством превосходства произнесла мадам Кудер. В конце концов, все-таки Ева ее дочь.
— Когда она придет? — спросила баронесса, взглянув в окно на темнеющее небо.
— С минуты на минуту. Мадемуазель Элен попросит профессора Дютура отпустить их сегодня пораньше, чтобы они вернулись домой до наступления сумерек.
— Он по-прежнему считает, что у Евы замечательный голос?
— Да. Но он пригодится ей исключительно для музыкальных вечеров в кругу семьи и собственного развлечения за фортепиано. Я сомневалась, не будут ли эти уроки напрасной тратой времени, но Дидье настоял, — проговорила мадам Кудер так, словно вышла замуж за деспота, Обе сестры нередко прибегали к такому тону, говоря о своих вышколенных мужьях.
— Тетя! — радостно вскрикнула Ева, врываясь в комнату. Пока она покрывала Мари-Франс горячими поцелуями, парижанка отметила про себя, что естественным краскам личика племянницы позавидовала бы любая модная кокотка и что отброшенные на спину густые кудрявые волосы Евы приобрели тот необыкновенный оттенок, который никогда не поблекнет, как это часто случается у рыжих и брюнеток. Такие блестящие ярко-золотистые волосы превратили бы и дурнушку в красавицу! А каковы глаза, похожие на пылающие угли!
Ева сильно выросла и была теперь на голову выше матери, заметила Мари-Франс. Ее наметанный глаз безошибочно уловил в племяннице привлекательную раскованность и бесшабашность. В юбке до щиколоток и простой блузке Ева была так грациозна, что скорее походила на молодую герцогиню, чем на шестнадцатилетнюю девчонку. Она просто обязана привезти Еву в Париж до восемнадцатилетия. Девочка модно оденется у Пакена, бальное платье они сошьют ей у Ворта, и Ева вполне может составить блестящую партию! Да, и даже лучшую, чем она сама. Определенно, этот бриллиант пропадет ни за что в чересчур консервативном обществе старомодного Дижона.
— Мое сокровище, — пробормотала Мари-Франс, целуя племянницу, — смотреть на тебя — одно удовольствие.
— Мари-Франс, ты ее испортишь, — одернула ее сестра. — Ева, сегодня, раз уж у нас в гостях твоя тетя, можешь поужинать с нами, но это только сегодня.
— Спасибо, мама, — застенчиво сказала Ева.
— Теперь, Ева, можешь нам что-нибудь спеть, — добавила мадам Кудер, радуясь возможности поразить свою заносчивую сестрицу.
Ева села за небольшое пианино, стоявшее в углу, и после минутного раздумья, с легкой лукавой улыбкой, запела:
— Ева! Неужели этому учит тебя профессор Дютур? — вскричала тетка, так же шокированная вибрирующим чувственным низким голосом, как и словами песни.
— Конечно нет. Он хочет, чтобы я пела арии из «Богемы». А это я услышала на улице по дороге домой. Правда, забавно? Тетя, вам понравилось?
— Нет, вовсе нет, — ответила баронесса, с неудовольствием подумав, что Шанталь, пожалуй, не зря беспокоится по поводу Евы. Незамужней девушке и слушать танго неприлично, не то что петь! Да еще таким… таким… вызывающим голосом!
— И дюжину дюжин батистовых платочков, с вышитыми ее будущими инициалами, — весело перечисляла Луиза, горничная Кудеров, прогуливаясь с Евой в старом ботаническом саду весенним субботним днем 1913 года.
— А если она ни разу в жизни не чихнет? — спросила Ева, прервав это подробное описание приданого, которое было недавно заказано к свадьбе Дианы Говэ, дочери соседей Кудеров.
Луиза пропустила ее слова мимо ушей. Она везде сопровождала Еву после того, как четыре месяца назад мадемуазель Элен неожиданно уволилась и вышла замуж за овдовевшего продавца из «Повр Диабль», самого большого магазина в городе.
— Шесть дюжин кухонных полотенец, столько же полотенец для протирания хрусталя, четыре дюжины фартуков для слуг, а уж сколько скатертей, вы и вообразить себе не можете…
— Могу, уверяю тебя, — терпеливо сказала Ева. Она полюбила Луизу больше всех в доме с тех самых пор, как та появилась у них десять лет назад. Тогда Луизе было столько же лет, сколько сейчас Еве, но, стремясь получить работу, она скрыла свой истинный возраст и солгала, что ей уже двадцать четыре года. Крепкое тело позволяло ей без устали работать по шестнадцать часов в сутки, а непроницаемое выражение круглого лица не позволило тогда обнаружить обман.
Ева мгновенно почувствовала в новой служанке душевную теплоту и доброе сердце, и у них с Луизой с первого же дня завязалось нечто вроде дружбы, крайне необычной в мире, где дети проводят большую часть времени дома, но редко видят своих родителей. Их объединил тайный союз против всемогущей мадемуазель Элен. В доме, где ими постоянно командовали, они все поверяли друг другу и стали близкими подругами на долгие годы, ибо каждая из них нуждалась в ком-то, кому можно свободно открыться.
— Не понимаю, почему Диана так торопится замуж, — задумчиво промолвила Ева, нежно прикасаясь к едва распустившемуся цветку ириса. — Ее жених такой урод!
— Просто мадемуазель Диана разумная девушка и прекрасно понимает, как важно выбрать подходящего мужа и что красота в мужчине — не главное.
— И ты туда же! Луиза, даже не верится, что это говоришь мне ты. Подходящее в нем только одно — это состояние его папеньки. Неужели ты станешь утверждать, что подходящий муж — любой состоятельный мужчина с двумя руками, ногами и без бородавок?
— Я бы не отказалась и от такого, даже с бородавками, — пошутила Луиза, смирившаяся с тем, что у двадцатисемилетней служанки нет шанса выйти замуж.
— А я не хочу выходить замуж. Лучше уж стану монахиней, сиделкой, миссионеркой, суфражисткой… ах, не знаю! — горячо воскликнула Ева.
— Вы вступите в брак, хотите вы этого или нет. Ваша мать выдаст вас замуж еще до того, как вам исполнится девятнадцать. А если не она, то об этом позаботится ваша тетушка. Поэтому постарайтесь свыкнуться с этой мыслью, бедная моя госпожа.
— Ну почему, почему? — вскричала Ева, сердито срывая хрупкий желтый цветок. — Почему я должна выходить замуж, если мне этого не хочется? Почему меня не оставят в покое?
— Если бы в вашей семье было пятеро или шестеро детей, ваши родители, возможно, смирились бы с вашим желанием. Каждой семье нужна старшая незамужняя тетушка, чтобы заботиться о мелочах, до которых у остальных просто не доходят руки, но вы — единственная дочь, и, если вы не выйдете замуж, у ваших родителей не будет внуков. Зачем противиться неизбежному?
— Ах, Луиза, меня пугает даже мысль прожить всю жизнь так, как моя мать, — ничего, кроме приемов и ответных визитов. Жизнь, в которой меняется только мода на туфли. Да разве можно примириться с будущим, если оно сулит лишь надежду осчастливить родителей внуками… Неужели мне предназначено только это?
— Став матерью, вы и не вспомните то, о чем сейчас говорили, и будете довольны жизнью, как это происходит с большинством женщин, — ответила Луиза. — Если через три года я напомню ваши теперешние слова, вы и не поверите, что это говорили вы. Не сомневаюсь, вы совершенно о них забудете.
— Как несправедливо, если время заставляет человека любить то, что прежде было ему ненавистно… тогда я скажу: жить не стоит! Я должна совершить что-то необычайное… серьезное и удивительное… превосходящее самые смелые фантазии!
