За сотни лет до того, как по всему свету распространились французские духи и французская мода, естественным стремлением человечества пить шампанское в огромных количествах и как можно чаще воспользовалась группа молодых аристократов из Шампани, владевших виноградниками во времена коронации Людовика Четырнадцатого в 1666 году.

Объединившись, маркиз де Силери, герцог де Мормар, виконт де Лансель, маркиз де Буа-Дофен и маркиз де Сант-Эвремон в числе других отправились в Версаль, где представили собственное вино из Шампани, намеренно навлекая на себя ярость двора, потому что только двор диктовал во Франции моду на все, начиная от пуговиц и кончая архитектурой.

После триумфального успеха в Версале они решили завоевать Англию, где потребность в шампанском вскоре так возросла, что оно сразу сильно поднялось в цене. Не менее предприимчивые сыновья и внуки аристократов из Шампани отправились за тысячи миль продавать шампанское великому князю России и основателям новой республики Соединенных Штатов. Не менее крупные рынки сбыта появились в Южной Америке и Австралии. Весьма дальновидным оказался и месье Моёт. Когда армии России, Австрии и Пруссии вторглись в Шампань после поражения Наполеона под Ватерлоо, император всячески поощрял разграбление винных погребов, полагая, что это привьет войскам оккупантов вкус к шампанскому, а, как говорится, «тот, кто однажды напился, выпьет еще». Действительно, возвратясь домой, офицеры остались постоянными заказчиками шампанского.

Наряду с духом предпринимательства и рекламы, который был в крови у владельцев виноградников, развилось совершенно не типичное для французов гостеприимство. Так как в Шампани всегда было не много отелей, французы сотни лет принимали в своих домах и замках визитеров из всех уголков земли, где пили шампанское. Редко производителю шампанского, обычного или ценной марки, случалось ужинать в одиночестве, кроме, конечно, пяти холодных зимних месяцев.

— Ты только послушай, Жан-Люк. — Виконтесса де Лансель была так взволнована, что, читая вслух письмо от Евы, проглатывала целые строчки. — «…Необходимо для Дельфины познакомиться… с миром, где такую важную роль играют традиции и к которому она тоже принадлежит… Совершенно очевидно, это невозможно в таком молодом городе, как Лос-Анджелес… Оба чувствуем, что она еще очень молода… Визит к вам может коренным образом изменить ее не вполне установившийся характер…»

— Визит? Разумеется, но когда?

— Прямо сейчас. «Нормандия» отплывает из Нью-Йорка через три дня. Видимо, она немедленно вылетает туда. Все это выглядит несколько поспешным, но с нынешней молодежью!.. Ева интересуется, сможем ли мы оставить Дельфину на все лето, — как она может сомневаться! Конечно, придется внести некоторые изменения в наши планы, но я что-нибудь придумаю. Жан-Люк, мы должны немедленно позвонить. Сколько сейчас в Калифорнии?

— Одиннадцать вечера? — прикинул он, отсчитывая время назад, но его жена уже горделиво проследовала в холл, к столу, на котором стоял телефон, прокручивая в голове варианты нового размещения гостей.

«Неустановившийся характер». Безусловно! А что Ева ждала от этого славного ребенка?

В каждом уважающем себя преуспевающем частном банке непременно есть служащие, от которых вовсе не требуют знания банковского дела. Их задача сродни искусству японских гейш: они должны привлекать и всеми способами удерживать богатую клиентуру.

Распрощавшись в 1935 году с военной службой, Бруно де Лансель понял, что необходимо подыскать какую-то работу. Как ни досадно, но ему приходилось расплачиваться за то, что он не принадлежал к числу тех Сен-Фрейкуров, единственной задачей которых было беззаботно проводить время и получать как можно больше удовольствия. К несчастью, никаких доходов он не имел, а продолжать жить с дедом и бабкой не хотел.

Поступив на службу в банк братьев Дювивье, он вскоре обнаружил, что его обязанности мало чем отличаются от времяпрепровождения маркиза Сен-Фрейкура перед революцией. Ему надлежало как можно чаще охотиться во время охотничьего сезона; хорошо, но не слишком, играть в карты, занимаясь этим с нужными людьми в престижных клубах; посещать оперу, балет, театр и присутствовать на открытии крупных художественных выставок; непременно бывать на скачках на ипподромах Франции, Англии или Ирландии и ни в коем случае не пропускать значительных событий в жизни парижского общества. Банк оплачивал все расходы на это и, кроме того, выплачивал ему небольшое жалованье плюс комиссионные за каждого привлеченного им клиента.

При стольких обязанностях Бруно вряд ли смог бы теперь, в июне 1936 года, провести в банке больше пяти минут, если бы даже захотел. Все три брата Дювивье были им очень довольны. Он с лихвой оправдывал расходы, связанные с его занятиями: Бруно удалось привлечь нескольких новых клиентов, о которых, если бы не он, банк не мог бы и мечтать.

Одним из его достоинств, которое братья не без удовольствия отметили, нанимая его на работу, было то, что он пока оставался холостяком. Как заметил младший из братьев Дювивье, это вдвое повышало его ценность. «Втрое», — поправил старший, а средний, как обычно, заявил, что оба они не правы: «Лансель бесценен до тех пор, пока не женится. Тогда мы произведем переоценку».

Будет ли его избранница принадлежать к обедневшему, как, увы, Сен-Фрейкуры, роду или он предпочтет деньги знатному происхождению? Но для банка, конечно, лучше, если ему удастся заключить альянс с какой-нибудь богатой наследницей, тоже принадлежащей к знатной семье. Ее родители, возможно, захотят, чтобы она вышла замуж за такого же аристократа, как она сама.

Размышляя, к каким результатам могут привести их вложения в Бруно, братья Дювивье не ведали, что имеют союзника в лице маркизы Сен-Фрейкур, которая каждый день задается теми же вопросами. Единственным человеком, которого совершенно не интересовали все эти тонкости, был сам Бруно. Он, казалось, был настолько уверен в своем исключительном праве на идеальную жену, что совершенно не беспокоился о будущем. Поскольку ему исполнился всего двадцать один год, его будущая жена, вероятнее всего, училась еще в какой-нибудь монастырской школе, одолевая премудрости, которым учили там девочек.

О своей будущей жене Бруно знал наверняка одно: она должна непременно унаследовать землю. Одних денег ему недостаточно. Ради приличного землевладения и фамильных земель Бруно женился бы на дочери самого дьявола… если, конечно, тот был бы французом. Сен-Фрейкуры потеряли свои древние земли и большую часть доходов, когда в 1882 году лопнул банк Финансового Союза. Что касается земли Ланселей, то она будет поделена между Бруно, женой отца и остальными детьми. С точки зрения финансового благополучия, было утешительно знать, что в один прекрасный день, хотя и в очень отдаленном будущем, ибо и дядя Гийом и его отец происходили из семьи долгожителей, ему светят доходы от шампанского Ланселей, он один никогда не унаследует виноградники. Поэтому точно так же, как некоторые мужчины вынуждены жениться на деньгах, ему придется жениться на земле. Бруно мечтал владеть лесами, полями и замками, сотнями и сотнями гектаров земли, по которым он мог бы скакать верхом как единственный и бесспорный хозяин.

Между тем его повседневная жизнь, загруженная столькими неотложными делами, не оставляла времени даже на то, чтобы пойти к портному и выбрать ткань для новых рубашек. Ему не хватало времени ни на сапожника, ни на примерку нового вечернего костюма.

Есть то, что за него не может сделать никто, даже самый лучший слуга, думал Бруно, нетерпеливо ожидая, пока портной исправлял шов на плече его пиджака. Он вспомнил о Сабине де Ковиль и слабо улыбнулся. Ее ни в чем нельзя упрекнуть.

Бруно размышлял о том, какую неоценимую услугу она оказала ему, тогда семнадцатилетнему: ведь он еще не знал женщин. Он продолжал встречаться с ней время от времени, ибо с ней чувствовал себя легко и просто. Может быть, он пригласит ее сегодня на чай. А может, и нет. Существовали и другие женщины, не такие непритязательные, как Сабина, но не менее привлекательные… и не менее… пикантные. Сколько радости доставляли ему неожиданные сюрпризы, которые они преподносили: восхитительно уродливые фигурные пирожные княжеской дочери; мазохистские наклонности надменной хозяйки литературного салона… и слабость Сабины де Ковиль к слугам. Деградация его занимала.