— Клянусь кровью Серинлета, несчастный Донал! — выдохнул Роберт. Он взглянул на Дженн. — Нэш знает, что мы затеяли. Он пытается отпугнуть всех, кто может меня поддержать. Мы слишком задержались. Надеюсь, хоть Мика в безопасности. Поехали!

Окружавший замок Бликстон лес был так хорош весной, что, когда солнце наконец немного согрело землю, госпожа Маргарет не смогла удержаться от соблазна выйти за каменные стены, миновать лагерные костры — постоянно прибывающим отрядам места в замке уже не хватало — и побродить среди деревьев. Почти каждый день она, выбрав направление наугад, выезжала на прогулку, останавливалась в каком-нибудь живописном уголке и ходила по лесу, пока не уставала. После пяти лет, проведенных в пещерах Анклава, свобода казалась особенно драгоценной.

Какая жалость, что Финлей, Фиона и девочки не могут сюда приехать! Финлей жил в Анклаве уже почти семь лет, и хотя он не жаловался, добровольное заточение наложило на него свой отпечаток. С детства он был непоседой и не мог, в отличие от Роберта, оставаться на месте больше нескольких минут: Финлей вечно куда-то бежал, ввязывался в неприятности, ломал вещи, ссорился со слугами, спорил со своими учителями и родителями. Всю жизнь он был подвижен и деятелен, и не приходилось удивляться, что все его занятия в Анклаве не могли полностью удовлетворить его кипучий темперамент.

Маргарет направила коня по тропинке, вьющейся по берегу ручья. Добравшись до окруженной скалами заводи, она спешилась и отпустила коня пастись на молодой травке, растущей между камнями. Она собралась присесть у воды, но тут заметила, что укромную ложбину выбрал и кто-то еще. По тропинке к ней приближалась высокая фигура. Человек шел, сложив руки на груди и опустив голову, погруженный в раздумья, не обращая внимания на красоту природы.

Увидев пасущегося коня, он остановился и огляделся; было ясно, что до сих пор госпожа Маргарет оставалась незамеченной.

— Доброе утро, леди Маргарет! — с улыбкой помахал ей рукой епископ Маккоули.

— И вам доброе утро, отец Эйден.

Священник подошел к берегу заводи, присел на корточки и опустил руку в прохладную воду. Одет он был просто: в коричневые штаны и куртку и сапоги. Единственным знаком его сана оказался деревянный триум, висящий на груди.

— Трудно поверить, что лишь несколько дней назад тут все было еще в снегу, — начал он, обводя взглядом деревья с начавшими распускаться почками. — Я приходил сюда в день своего приезда, и тогда заводь покрывал толстый лед. Я пересек ее, и даже ни одной трещинки не появилось.

Маргарет, сидя на камне, смотрела на епископа. Поколебавшись, она спросила:

— Интересно, насколько вам сладка свобода после двух лет, проведенных в тюрьме? — Эйден удивленно взглянул на нее, и Маргарет поспешила уточнить: — Я вот что имею в виду: вы ведь не смогли вернуться к своей прежней жизни. То, чем занимаетесь вы теперь, имеет мало отношения к обязанностям священника. Вы не можете вернуться на родину и вновь надеть мантию епископа. Хоть вы и вырвались из темницы, достаточно ли вам такой свободы?

— Свобода, — ответил Эйден, тоже опускаясь на камень, — понятие субъективное. — Очень часто она совсем не то, что мы думаем. Для ребенка свобода — это возможность целый день играть, не думая об уроках и поручениях родителей, об ответственности и работе. Всегда есть определенная степень свободы: человеку бывает позволено делать одно, но запрещено делать другое.

— Значит, такой вещи, как абсолютная свобода, попросту не существует?

— Ну, — Эйден слабо улыбнулся, — все зависит от того, что хотелось бы сделать. Мне кажется, если человек дисциплинирован и способен ограничить свои амбиции тем, что, как ему известно, он способен совершить, то он может чувствовать себя абсолютно свободным. Впрочем, я никогда не встречал такого человека. Похоже, в представлении о свободе есть что-то такое, что заставляет желать того, чего не можешь достигнуть, по крайней мере в ближайшем будущем.

— А чем бы вы занялись, если бы были абсолютно свободны? — мягко спросила Маргарет.

Эйден свел брови.

— Не знаю. Не очень честно задавать такой вопрос священнику. Еще в молодости я выбрал жизнь, при которой свобода ограничена; теперь я едва ли могу от этого отречься.

— Но вы стали старше и мудрее… Эйден начал тихо смеяться.

— И вы уже не тот молодой человек, которым были когда-то.

— Если вы хотите спросить, по-прежнему ли я выбрал бы жизнь в монастыре, то я отвечу «да».

— Почему? — спросила Маргарет.

— Потому что… — Эйден помолчал и перевел взгляд с леди Маргарет на заводь, — потому что я таков, каков есть, — глубоко внутри. Может быть, сейчас даже больше, чем раньше.

Маргарет сцепила пальцы на колене.

— Вы очень серьезно относитесь к своим обязанностям. Эйден улыбнулся в ответ:

— Вот в этом я как раз обладаю абсолютной свободой.

— Все ли ответы вам известны?

Улыбка погасла, и Эйден испытующе посмотрел на собеседницу.

— Теперь я вижу, от кого ваш сын унаследовал свою проницательность.

Маргарет слегка покраснела и в свою очередь улыбнулась:

— Простите меня. Я не хотела…

— Нет, просить прощения следует мне. Однако позвольте спросить… Я знаю о том, что вы несколько лет провели в обители Святой Хилари, и о вашей приверженности церкви. К каким ответам пришли вы сами? Должно быть, для вас оказалось тяжелым ударом узнать, что оба ваши сына — колдуны.

— Не думаю, — сказала госпожа Маргарет, поднимаясь с камня, — что это можно назвать ударом.

Эйден следом за ней прошел к тому месту, где пасся ее конь, и они вместе направились обратно к замку.

— По какой-то причине Роберт решил, что я давно обо всем догадывалась, и боялся мне сказать только из-за моей верности церкви. Он, как обычно, старался защитить меня.

— Да, таков один из его недостатков, признаю.

— Честно сказать, когда прошел первый испуг, мне оказалось довольно легко примириться с фактами. В конце концов, я получила ответы на очень многие вопросы — в особенности касающиеся Роберта и его отношений с Финлеем. Вы и представить себе не можете, как они всегда препирались. Иногда после ссоры холодное молчание могло длиться месяц, а то и больше. Пока был жив Тревор, он пытался примирить их — давал невероятно трудные задания, которые можно было выполнить только вдвоем. Мне кажется, что это только ухудшало их отношения.

— Каким образом?

— Финлей очень требователен, непоседлив и всегда стремится к немедленному результату. Роберт, как вы, несомненно, заметили, совсем другой. У него терпение, в котором мне никогда не удастся с ним сравняться, но именно это терпение всегда раздражало Финлея и заставляло его провоцировать брата. Находиться с ними вместе было очень утомительно.

— Не сомневаюсь. Впрочем, мы с вами опять говорим только о ваших сыновьях. Как насчет вас самой?

Выйдя на опушку, Маргарет посмотрела на своего спутника.

— Не очень честно задавать такой вопрос матери. Я довольно скоро обнаружила, что не имеет никакого значения, способна ли я совместить свою веру со знанием о том, что мои сыновья — колдуны. Я люблю своих мальчиков, кем бы они ни были.

— Однако, — Эйден остановил Маргарет, коснувшись ее руки, — все же кто они?

— Не знаю. Делает ли колдовство человека греховным? Это вы должны мне сказать — ведь вы знаете Роберта очень хорошо, лучше, чем я. Роберт — олицетворение зла?

— Еще несколько лет назад я не колеблясь сказал бы «да».

— А теперь?

— В Люсаре есть люди, которые поклялись бы в этом, несмотря на то что знают его не хуже меня.

— Но что думаете вы? — настаивала Маргарет. — Вы ведь были в Элайте, когда он произнес Слово Уничтожения. Было ли это греховным деянием? Тогда многие погибли — но и многим оказалась сохранена жизнь. Не хотела бы я, чтобы мне пришлось делать подобный выбор.

— В этом-то и дело. Роберт не делал выбора — выбор произошел сам собой. Если бы меня там не было, если бы я не видел все собственными глазами… после этого, понимаете ли, очень многое изменилось. — Эйден несколько мгновений помолчал, глядя вокруг невидящими глазами, потом снова пошел вперед, заложив руки за спину. — Вы и представить себе не можете, сколько часов я провел, обдумывая все это. А теперь мое время истекло. Не пройдет и недели, как мне придется возглавить священников-бунтовщиков, которые начнут задавать мне те же вопросы — вопросы, ответов на которые я так и не знаю. Однако что-то сказать им мне нужно — они будут считать, что после пяти лет, проведенных бок о бок с могущественным колдуном, я должен был во всем разобраться. Нравится мне это или нет, они будут рассчитывать на мое духовное руководство. Что же мне им сказать?