Но она должна была жить, и сама знала это. У нее были дети, и Кейт не могла их бросить. Что ж, оставался один способ как-то пережить потерю: притвориться, будто Джо умер. Впрочем, в каком-то смысле так и было…

— Вы с детьми можете оставаться в квартире столько, сколько вам нужно, — сказал Джо. — До конца года я все равно буду работать в Калифорнии… И вообще, я считаю, что головной офис пора переносить в Лос-Анджелес: в ближайшем будущем он обещает стать одним из крупнейших деловых центров страны.

— Значит, ты уже давно все распланировал? — ужаснулась Кейт. — Когда, Джо?! Когда ты понял, что я тебе больше не нужна?

— Я понял это… некоторое время назад. Наверное, еще летом… Просто я решил, что сейчас — самый подходящий момент для… Ведь мне в любом случае пришлось бы уехать очень надолго. Да и бессмысленно продолжать мучить друг друга.

Кейт машинально кивала, с удивлением глядя на Джо. У него было такое лицо, будто она причинила ему ужасную боль, предала его, совершила что-то еще более страшное. Но ничего такого Кейт не делала — разве что вышла за него замуж. Это было единственным, на что Джо никогда бы не пошел по собственной воле, но, когда они поженились, он даже был как будто доволен. Во всяком случае — в первое время… Кейт, во всяком случае, была уверена, что интересна ему, она чувствовала, что восхищает его, приводит в восторг, в трепет, его влекло к ней, как бабочку к огню. Но это было, пожалуй, все. Джо не нужно было ее тепло, ее нежность и забота — ему нужно было только небо, и в него он возвращался теперь, побыв на земле ровно столько, сколько смогло выдержать его созданное для полета сердце.

На этом разговор практически закончился, и они легли спать. Джо заснул почти сразу, а Кейт еще долго не спала. Она плакала, гладила его по голове, вглядывалась в его лицо в слабом свете ночника и наконец поняла, что не может сейчас быть рядом с ним — иначе у нее разорвется сердце. Тихонько поднявшись, она перешла в детскую и остаток ночи провела там.

Прощаясь с Кейт утром перед тем, как ехать в аэропорт, Джо тщательно выбирал слова, чтобы не будить в ней ненужных надежд. Он ясно дал ей понять, что не передумает и что он не просто улетает в длительную командировку. Джо уходил от нее навсегда, и Кейт поняла это, почувствовала каждой клеточкой своего тела, каждой частицей своей души.

— Я люблю тебя, Джо, — сказала она ему на прощание, и на мгновение Джо снова увидел перед собой ту семнадцатилетнюю девушку, которую встретил однажды на званом вечере, — юную и свежую, в атласном голубом платье, с шапкой густых темно-каштановых волос. Он до сих пор помнил ее глаза — большие, голубые, словно озера. Глаза остались те же, но сейчас их, как будто дымом, затянуло пеленой невыразимой муки.

— Я всегда буду любить тебя, — проговорила Кейт.

Она вдруг подумала, что, скорее всего, они с Джо никогда больше не встретятся. Никогда не встретятся, никогда не будут вместе… Только теперь Кейт поняла, почему все три недели, что Джо прожил в Нью-Йорке, они не занимались любовью. Он хотел, чтобы у нее не осталось никаких иллюзий, никаких надежд… Впрочем, очень могло быть так, что ему просто не хотелось! Она была ему больше не нужна, и он отсылал ее, чтобы без помех заняться собой и своей жизнью.

— Будь осторожна, береги себя, — негромко сказал Джо, бросая на Кейт последний, долгий взгляд. Ему было нелегко отпускать ее от себя, потому что по-своему он тоже любил ее и хотел бы любить меньше. — Все-таки я был прав: это была мечта, несбыточная мечта…

— Нет! — резко сказала она. Ее голубые глаза ярко сверкнули, и Джо невольно подумал, что даже теперь, когда Кейт так страдала, она была очень красива — красивее, чем ему хотелось. — У нас все могло получиться. И сейчас еще может. Мы… каждый из нас мог бы иметь все, чего всегда хотел, и даже больше!

Джо нахмурился: она так и не поняла, что он больше не может, не должен причинять ей страдания. От этого он всегда начинал испытывать боль и острое чувство вины.

— Я больше не хочу… ничего не хочу, — ответил он намеренно жестко.

Кейт ничего не ответила, и Джо вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Как он и собирался, Джо полгода прожил в Калифорнии, а оттуда поехал в Лондон, где провел еще пять месяцев. Он предложил выплачивать Кейт внушительное содержание, от которого она, поблагодарив, решительно отказалась. У нее были свои деньги, и она не хотела ничего брать у него.

Это было единственное, что смущало Джо, — в остальном он считал, что поступил правильно. Кейт причинила ему слишком много боли, заставила чувствовать себя бесконечно виноватым перед ней, и в конце концов он не выдержал и сбежал. Он нуждался в ней больше, чем в ком бы то ни было, любил сильнее, чем когда-либо осмеливался, он отдал ей больше, чем считал себя способным, но ей этого было мало. На протяжении всего времени, что они были вместе, Джо постоянно чувствовал, что Кейт требует, хочет от него все больше, и больше, и больше. В конце концов в нем проснулись, ожили все его старые страхи, так что каждый раз, когда Кейт о чем-то его просила, он слышал голоса своих троюродных дяди и тети, которые то по очереди, то хором выговаривали ему, какой он скверный, непослушный, никчемный мальчишка, и как они в нем разочарованы. Вскоре Джо уже не мог видеть Кейт без содрогания. Каждый раз, когда он возвращался домой после очередной деловой поездки, ему сразу вспоминались все его детские ощущения, и он переставал чувствовать себя нормальным человеком и нормальным мужчиной, превращаясь в полное ничтожество, в неудачника, в «горе луковое». От этого-то он и старался убежать, как бегал всю жизнь. Даже огромная, мощная корпорация, которую Джо создал практически в одиночку, не вдохнула в него ни капли уверенности. Боль, которую он замечал в глазах Кейт, мгновенно отбрасывала его на много лет назад, в далекое детство, и он снова принимался вспоминать все свои действительные и воображаемые грехи.

В конце концов Джо пришел к выводу, что ему лучше оставаться одному, чем мучить Кейт и себя, потому что каждый раз, когда ему казалось, что он обидел или огорчил ее, он тоже испытывал ни с чем не сравнимые муки. Впрочем, Джо готов был признать, что не последнюю роль в его решении сыграл и самый обыкновенный мужской эгоизм. Он не хотел ни под кого подстраиваться, предпочитая, чтобы окружающие — и в первую очередь Кейт — подстраивались, приспосабливались к его желаниям и нуждам.

Кейт понадобилось несколько месяцев, прежде чем она разобралась, что же, собственно, с ними случилось. К этому моменту они уже жили врозь около года и могли подать заявление о разводе. Весь год Джо отказывался видеться с ней, и лишь время от времени звонил, чтобы узнать, как у нее дела, или присылал подарки для детей. Впрочем, как пролетел этот год, Кейт не заметила — большую часть времени она жила словно в тумане, бессмысленно бродя по комнатам огромной квартиры, которая когда-то была их с Джо домом. Ей никак не удавалось научиться жить без него: это было так же трудно, как жить без воздуха.

Прошло много времени, заполненного одиночеством и отчаянием, прежде чем Кейт стала понемногу прозревать. Она поняла: Джо напугало ее постоянное стремление достучаться до его сердца, ее желание проводить с ним как можно больше времени. Не понимая, для чего ей это надо, не зная, как ее остановить, Джо не видел никакого другого выхода, кроме скорейшего расставания. Они должны были расстаться, это было предопределено — теперь Кейт видела это ясно. Джо меньше всего хотелось причинять ей боль, просто он раньше нее понял, что им обоим будет стократ хуже, если он останется.

В первое время Кейт могла думать только о том, что она потеряла, и паника охватывала ее все сильнее. Часто она вспоминала смерть Джона Бэррета, то, что ей пришлось пережить тогда, — и ей казалось, что впереди уже не будет ничего, кроме отчаяния, боли, пугающего ощущения полной оставленное™ и одиночества.