— Ты точно знаешь? Может быть, тебе все же стоит лечь в больницу на обследование? — предложил Энди. — Вдруг у тебя мозги все еще набекрень?

— Очень смешно! — фыркнула Кейт. — Да нет, в самом деле, мне уже гораздо лучше.

— Если это называется «лучше», то как же ты выглядела в понедельник? Погляди на себя: краше в гроб кладут! — Энди никак не мог успокоиться.

— Да, краше в гроб кладут… — эхом отозвалась Кейт.

Она явно думала о чем-то своем, и Энди почувствовал, как жалость стиснула его сердце. Он изо всех сил пытался развеселить ее, но, уезжая, вовсе не был уверен, что ему это удалось.

На самом деле его приезд действительно подбодрил Кейт, и когда она вернулась к себе в комнату, то чувствовала .себя не такой подавленной и угнетенной, как раньше. Правда, от усталости у нее буквально подгибались ноги — она уже отвыкла спускаться и подниматься по лестницам, — но Диана сказала, что это естественное следствие обильной кровопотери и что ей надо есть побольше телячьей печенки.

К концу второй недели Кейт чувствовала себя уже почти человеком и даже начала ходить на занятия. Никто не догадывался, что с ней на самом деле случилось, и постепенно она сама стала забывать о происшедшем. Или, во всяком случае, приучилась не думать о нем слишком часто. Джо она об этом так ничего и не написала.

Весь остаток учебного года Кейт посвятила занятиям, и у нее почти не оставалось свободного времени. Письма от Джо продолжали приходить регулярно, однако ни о каком отпуске по-прежнему не было слышно. Стояла весна сорок третьего года, и Кейт старалась не пропускать ни одного выпуска новостей. А новости были обнадеживающими. Британские ВВС продолжали бомбить Берлин, Гамбург и другие германские города, английские войска освободили Тунис, а американцы захватили стратегически важный порт Бизерту на севере Африканского континента. На Восточном фронте продолжалась позиционная война: весенняя распутица мешала и немцам, и русским вести наступление, однако уже летом следовало ожидать решающих событий.

Каждый уик-энд Кейт ездила домой, чтобы повидаться с родителями. Иногда она обедала или ходила в кино с Энди, у которого к тому времени появилась постоянная девушка (та самая блондинка из Уэллсли), и поэтому Кейт не считала, что поступает нечестно. Джо она по-прежнему писала чуть не каждый день. Когда же настало лето, Кейт, сдав экзамены, опять поступила на работу в госпиталь Красного Креста.

В конце августа она отправилась с родителями на мыс Код, но на этот раз Джо не появился на прощальном барбекю, который снова устроили соседи, ни за что не желавшие расставаться с такой замечательной традицией. Джо не был дома уже больше восьми месяцев — с прошлогоднего Рождества, когда они встретились в Вашингтоне, — и Кейт, отправившаяся прогуляться в одиночку вдоль берега, не могла не думать о том, что сейчас у нее, возможно, уже родился бы ребенок…

Ее родители так и не узнали о выкидыше. Элизабет по-прежнему беспокоилась из-за того, что Джо даже не захотел объявить об их помолвке. Несколько раз она заговаривала об этом с Кейт и даже хотела сама написать Джо, чтобы узнать о его намерениях. Ей было очень не по себе от того, что ее дочь хочет связать свою судьбу с человеком, который не обещал ей ровным счетом ничего — ни брака, ни будущего. Между тем Кейт уже исполнилось двадцать — по мнению Элизабет, это был самый подходящий возраст, чтобы выйти замуж и создать свою семью.

— Тридцатилетний мужчина должен знать, чего он хочет и что ему нужно в жизни, — говорила она Кейт. — Следует спросить у него прямо, что он думает делать после войны. Я боюсь, когда Джо вернется, может оказаться, что ты ему не нужна.

Элизабет заводила эти разговоры всякий раз, когда дочь приезжала домой на выходные, но они, как ни странно, очень мало трогали Кейт. Так прошел сентябрь, и наступил октябрь. Кейт как раз готовилась к экзаменам за первый триместр, когда в ее комнату заглянула знакомая студентка и сказала, что к ней посетитель. Все еще держа в руке учебник, Кейт сбежала вниз в полной уверенности, что это Энди, и вдруг увидела Джо. Высокий, подтянутый, он был невероятно красив в своей отутюженной форме, и у Кейт невольно перехватило дыхание. На мгновение она замерла на нижней ступеньке лестницы, но уже в следующий момент отшвырнула прочь книгу и бросилась к нему. Не говоря ни слова, Джо крепко прижал ее к себе. Некоторое время они стояли молча, и по тому, как он ее обнимал, Кейт догадалась, что все это время ему тоже приходилось нелегко. Джо никак не мог найти слова, но она знала, что он нуждается в ней точно так же, как и она в нем.

— Я ужасно рада видеть тебя, — пробормотала Кейт, закрывая глаза и продолжая прижиматься щекой к синему сукну его мундира.

— И я тоже рад, — ответил он после небольшой паузы.

Слегка отстранившись, Джо бережно взял ее за подбородок и заставил поднять голову. По его глазам Кейт сразу поняла, что он смертельно устал. Наверное, он не вылезал из боев, возвращаясь на аэродром, только чтобы дозаправиться и пополнить боекомплект. В последнее время немцы терпели поражение за поражением и сражались отчаянно.

И он снова чувствовал себя с ней скованно! Его письма были такими откровенными, такими искренними, что Кейт совершенно забыла, каким неуверенным, почти робким он может быть. Очевидно — как и всегда после долгой разлуки — ему требовалось время, чтобы снова привыкнуть к ней. Но времени у них как раз и не было.

— У меня только двадцать четыре часа, Кейт, — сказал он. — Завтра во второй половине дня я должен быть в Вашингтоне, а уже вечером лечу обратно.

Джо прибыл в США с секретным заданием, однако Кейт он об этом рассказывать не имел права. Она, впрочем, ни о чем его не расспрашивала: что-то в его глазах подсказало ей, что Джо все равно ничего не скажет.

— Ты могла бы завтра не ходить на занятия? — спросил он.

— Конечно. Хочешь, поедем к нам? — предложила она.

Кейт не хотелось оставаться в общежитии: им пришлось бы сидеть в специальной гостиной для посетителей, поскольку на территории студенческого городка все обязаны были придерживаться установленных правил.

Джо замялся. После десяти месяцев разлуки он хотел побыть с Кейт наедине. Он хотел смотреть на нее, чувствовать ее рядом с собой, обнимать и целовать, но у него не было слов, чтобы высказать все, о чем он думал.

Кейт поняла его без слов.

— Может, поедем в отель? — спросила она чуть слышно, и Джо с облегчением кивнул.

Кейт лихорадочно соображала, что нужно сделать.

— Здесь снаружи есть телефонная будка, — сказала она. — Позвони пока в «Палмер Хаус» или в «Статлер», а я сейчас вернусь.

Джо вышел, а Кейт бросилась разыскивать заведующую общежитием, чтобы сообщить ей, что сегодня ночевать не будет. Потом она позвонила Элизабет и предупредила, что собирается заночевать у подруги, с которой они вместе готовятся к экзаменам, чтобы мать не волновалась, если вдруг выяснится, что ее поздно вечером нет дома. Она знала, что Элизабет все равно ничего дурного не заподозрит, и ей стало очень стыдно за свою ложь, когда мать поблагодарила ее за внимание.

Когда через десять минут Кейт снова спустилась вниз, Джо уже ждал ее. Кейт захватила с собой небольшую сумочку, в которой лежали зубная щетка, смена белья и кое-какие необходимые мелочи. В отдельном пакетике у нее была противозачаточная мембрана. Ее Кейт приобрела по совету Беверли, у которой был знакомый врач, и хранила на такой вот случай. После того, что произошло в прошлый раз, она не хотела рисковать.

— Я снял номер в «Статлере», — неуверенно сказал Джо.

Он тоже чувствовал себя неловко оттого, что они отправлялись в отель через десять минут после встречи. Но времени действительно было в обрез, а они торопились насытиться друг другом.

У Джо была взятая напрокат машина, так что по пути в отель им удалось немного поговорить. И всю дорогу Кейт не могла отвести от него глаз. Джо был таким же красивым, как и всегда, только еще больше похудел, а в уголках губ появились жесткие складки. Они делали его старше, но Кейт подумала, что это пустяки. Главное, он здесь, с нею, а ведь она хотела сказать ему так много! Далеко не всё Кейт осмеливалась доверять бумаге, и не потому, что это был такой уж большой секрет — просто ей было неловко писать о вещах, которые обычно говорят друг другу наедине, тихим шепотом.