Когда часы показали половину второго ночи, Кейт сказала, что ей пора идти к себе. Но прежде, чем она успела подняться, Джо обнял ее за плечи и поцеловал. Это был долгий, медленный поцелуй, наполненный всей печалью и тоской, которую они пережили в последние месяцы; но была в нем и радость встречи, и восторг от простого ощущения близости любимого человека. Когда Джо наконец оторвался от ее губ, он слегка задыхался, да и грудь Кейт тоже вздымалась часто-часто. Несколько мгновений они сидели неподвижно, глядя друг другу в глаза и чувствуя, как внутри них нарастает странный голод. Казалось, в эти минуты на них вдруг снова обрушились все тяготы, скорби и лишения первого военного года, и оба испытывали непреодолимое желание немедленно вознаградить себя за пережитые страдания.

Ничего подобного Джо никогда прежде не испытывал. Не в силах думать ни о чем, кроме близости этой бесконечно дорогой ему женщины, он бережно уложил ее на кровать и поцеловал, а потом осторожно лег сверху.

Кейт не мешала ему. К собственному удивлению, она не сделала ничего, чтобы остановить Джо, хотя знала: для этого было бы достаточно одного ее слова. Но она не хотела его останавливать. Больше того, слушая слова любви, которые Джо хрипло нашептывал ей на ухо, она страстно желала того, что должно было произойти, и мысленно торопила его.

— Я тоже люблю тебя! — прошептала она.

В эти сладостные секунды ей хотелось только одного: прижимать его к себе, целовать, чувствовать тяжесть его крепкого тела. Не думая больше ни о чем, Кейт принялась непослушными пальцами расстегивать пуговицы его мундира. Она позабыла о родителях, о своих обещаниях матери, обо всем на свете — сейчас ей хотелось только прикасаться к его коже, прижиматься к ней лицом, ощущать на губах ее сухой, солоноватый вкус.

— Что… что ты делаешь? Зачем?! — прошептал Джо, но Кейт уже справилась с последней пуговицей, распахнула его мундир и рубашку, и Джо начал расстегивать на ней блузку. Уже через несколько мгновений она почувствовала его руки на своей груди, которую он жадно целовал, слегка покалывая отросшей щетиной.

Когда Джо сорвал с нее блузку и лифчик, Кейт негромко застонала. Он уже стянул через голову майку, и ощущение, которое рождалось в ней от прикосновения к его широкой груди, подействовало на Кейт как шампанское, которое они пили несколько часов назад. У нее даже закружилась голова, и она прижалась к Джо всем телом.

— Кейт, любимая… Мы должны остановиться… — прошептал он, тщетно стараясь сохранить контроль над ситуацией. Но одного взгляда на ее запрокинутое лицо и полуоткрытые губы ему было достаточно, чтобы забыть обо всем.

— Я знаю, но… не хочу, — ответила Кейт в промежутке между поцелуями, которыми он покрывал ее лицо, шею и грудь.

Она действительно не хотела и… не могла. Слишком долго она сдерживала себя. Быть с ним — только этого Кейт страстно желала сейчас. Она уже готова была вручить ему себя целиком, когда Джо вдруг отстранился и посмотрел на нее с едва сдерживаемой болью и страданием.

— Кейт, послушай… Не надо. Мы не должны, потом ты пожалеешь об этом…

Кейт понимала, что это была его последняя попытка спасти ее. Но она не хотела, чтобы ее спасали. Только не от этого. Она хотела любить его — любить и быть любимой.

— Я так люблю тебя, Джо! И я… хочу тебя!

Кейт с ужасом подумала о том, как мало времени у них осталось, и твердо решила, что должна заняться с ним любовью до того, как он снова вернется на фронт. Сегодня, во время приема у президента, она с особенной остротой поняла, какая эфемерная, зыбкая, непрочная штука — жизнь и как легко можно ее потерять. Быть может, Джо уедет, чтобы никогда не вернуться, но тогда у нее останется хотя бы память о том, что сейчас произойдет.

Услышав ее слова, Джо почувствовал, что больше не может сдерживаться. Они поспешно помогли друг другу раздеться и снова улеглись на кровати рядом. Джо нежно ласкал ее тело, целовал, наслаждаясь этими долгожданными ощущениями, а она негромко постанывала под его прикосновениями. Когда он вошел в нее, Кейт, как ни странно, совсем не почувствовала боли. А потом ее закружил, завертел вихрь эмоций и ощущений — незнакомых, чуть-чуть пугающих и бесконечно приятных. Страсть захватила их обоих, все барьеры рухнули. Они отдались друг другу всеобъемлюще и полно, никак не сдерживая себя, и в первые секунды это даже напугало обоих. Но они отринули все страхи, растворяясь друг в друге и чувствуя, как соединяются, сливаются в одно их тела и души…

Когда все кончилось, оба чувствовали себя выжатыми досуха, опустошенными физически и эмоционально. Они долго лежали неподвижно, остывая, отдыхая, потом Джо приподнялся на локте и посмотрел на Кейт с такой нежностью в глазах, какой она никогда у него не видела.

— Я люблю тебя, Кейт, — прошептал он, пряча лицо в ее волосах.

Потом он накрыл ее одеялом, и Кейт, сонно улыбнувшись в ответ, погрузилась в блаженную полудрему. Она ни о чем не жалела и не испытывала ни разочарования, ни стыда. Еще никогда она не чувствовала себя такой счастливой.

Этой ночью Кейт так и не вернулась к себе в номер. Они проспали до утра на узкой гостиничной кровати, а когда же наступил рассвет, Кейт сама потянулась к нему, и они без труда нашли друг друга, словно старые любовники. Кейт показалось, что в эту ночь их любовь обрела какое-то иное, высшее качество. И она еще раз убедилась в этом, когда, встав с постели, поглядела на него и поняла, что отныне их связывает нечто большее, чем обычная влюбленность, обычное физическое влечение. Отныне не имело никакого значения, где — далеко или близко от нее — находился Джо. Кейт знала, нет — инстинктивно чувствовала, что отныне он всегда будет принадлежать только ей одной, а она будет принадлежать ему. И хотя Кейт не могла найти слов, чтобы сказать об этом Джо, она сумела выразить все, что чувствовала, в одном долгом, долгом поцелуе. И Джо ответил ей с такой глубокой страстью, что Кейт поняла: они — одно целое, отныне и навсегда.

Новое расставание с Джо далось Кейт еще тяжелее. В сентябре, четыре месяца назад, когда она только начинала понимать, что любит его, Кейт провожала Джо просто как очень близкого друга. Теперь же он стал частью ее души, и это делало мысли о предстоящей разлуке особенно тягостными.

На этот раз не он уезжал от нее, а она возвращалась в Бостон, оставляя Джо в Вашингтоне дожидаться самолета на Лондон. По пути на вокзал Юнион-Стейшн он раз двадцать просил ее быть осторожнее, беречь себя, не делать никаких глупостей и обязательно писать ему. Джо очень хотелось проводить Кейт до дома, но он не мог, поскольку через час уже должен был быть в аэропорту.

— Пиши мне, обязательно пиши! И помни, что я люблю тебя! — сказал он, поцеловав ее на прощанье.

Джо выскочил из вагона, когда поезд уже трогался, но тут же появился у окна купе. Он бежал рядом с вагоном и что-то кричал, но стук колес и натужное сопение паровоза заглушали его слова. Поезд постепенно набирал ход, Джо начал отставать, и Кейт, провожая его взглядом, чувствовала, что ее сердце буквально разрывается пополам. Стоя на самом конце платформы, он махал ей фуражкой, а она не в силах была даже поднять руку, чтобы вытереть слезы, катившиеся по лицу. Кейт не представляла, как она теперь будет жить без него, и была совершенно уверена, что если он погибнет, то и она тоже умрет — умрет в тот же час, в ту же минуту.

Почти всю дорогу до Бостона Кейт просидела у окна зажмурившись и крепко сжав зубы, чтобы не разрыдаться. Был самый канун Рождества, и она знала, что Джо встретит праздник в полете. Самой Кейт было даже страшно подумать о том, чтобы сесть за стол и веселиться. Ее отчаяние было так велико, что она едва могла говорить.

Когда Кейт вошла в дом, Элизабет, встречавшая ее в прихожей, побледнела и сделала шаг навстречу дочери, протягивая к ней руки. Она решила, что случилось что-то страшное, и для Кейт действительно так и было. Необходимость еще несколько месяцев жить в разлуке с Джо пугала ее как самая страшная пытка. Ждать, тосковать и бояться — каждый день бояться, что с ним может что-то случиться… Что могло быть хуже этого?