Уже это не могло не привести к голоду. А тут еще вымирание знакомых животных, привычной охотничьей добычи. Вымирание скорое – не как продолжительный процесс уменьшения численности поголовья.

Но и до того, и после шла быстрая, кардинальная перестройка всех существующих ландшафтов, ломка экологических систем, связей между видами, изменение миграционных путей и образа жизни сообществ.

Прежние ареалы мамонтовой фауны и всех вообще зверей плейстоцена по обе стороны Атлантики распались. Вместо сплошной зоны обитания возникло множество изолированных маленьких убежищрефугиумов. Возможно, вид как таковой сохранялся, но число его представителей снижалось в десятки и сотни раз. Вместо громадных стад – отдельные группки. И не везде. Пусть мамонта и большерогого оленя находят потом и в голоцене – число этих зверей таково, что прокормить население бывшей приледниковой зоны они уже не могли.

В таких условиях человек мог «помочь» мамонту вымереть окончательно. Голодающие люди уничтожали зверей и в рефугиумах, доедая остатки богатств Великого Оледенения. И дорубая сук, на котором сидят. Звери исчезали, и голод вспыхивал с новой силой.

«Отныне природные факторы значили в вымираниях мегафауны меньше, чем человек, лишь ускоряя или замедляя развитие кризиса»46.

Мы привыкли думать, что глобальные изменения климата и ландшафтов привели к вымиранию мамонтовую фауну, и уже потом это отразилось на человеке.

Нет. Все строго наоборот. Деятельность человека вызвала гибель мамонтовой фауны и затем – перестройку ландшафтов. Не понимать этого, не осознавать этого, тешить свои сознание и совесть приятными иллюзиями – означает уверенно вести свой корабль на встречу с айсбергом.

Первую биосферную войну человек выиграл ценой мамонтовой фауны. Впереди еще много «побед» такого же рода.

Возможно, появление аграрной цивилизации стало наиболее значительным событием в истории рода Homo.

Начало земледелия – начало массированного, интенсивного изменения человеком ландшафтной оболочки Земли. Причем изменения, намного более щадящего биосферу, чем массовые охоты.

Земледелие и скотоводство могли возникнуть только на определенных ландшафтах. Строго говоря, охваченная деятельностью человека биосфера – это уже антропогеосфера, поскольку энергетические, информационные и эволюционные процессы в ландшафтной оболочке земли определяет уже не совокупность живых организмов, а совокупность разумных существ. Как сказал бы В.И.Вернадский, не «живым веществом», а «мыслящим веществом»47.

Итак, земледелие и скотоводство возникают в нескольких областях антропогеосферы: там, где встречаются животные, которых можно одомашнить, и растения которые можно культивировать.

Таких ландшафтных участков крайне мало. На периферии ландшафтной оболочки – Австралия, Мадагаскар и т.д. и на большей части территории Евразии, Африки и обеих Америк земледелие и скотоводство не могло бы возникнуть.

Николай Иванович Вавилов предположил существование шести основных «очагов возникновения земледелия»: Передний Восток, северо-восточная Африка, Юго-Восточная Азия, Китай, Мексика, Перу48. Гипотезу, высказанную в 1930-е, до сих пор только подтверждали и подтверждают все данные археологии и палеоботаники49.

Неравенство уровней развития биосферы с появлением в ее части разума значительно возрастает. Сообщества людей оказываются на полярных стадиях развития. Это неравенство формируется на протяжении всей истории распространения человека по Земле, фактически формируя антропогеосферу. Центры ее приурочены к особо контрастным зонам ландшафтной оболочки планеты. Соответственно, возникают понятия «центра» и «периферии» антропогеосферы. Эти два объективных фактора еще увеличивают неравномерности развития системы.

С момента появления земледелия появляется и чудовищное неравенство: люди в одно и то же время живут в качественно разных эпохах – как исторических, так и развития антропогеосферы.

Это сообщества разных уровней экологического освоения пространства. Это сообщества людей, самой судьбой обреченных на выяснение общественных отношений в области контроля и распределения ресурсов биосферы. Потеря контроля над биосферными ресурсами – остановка в развитии, деградация, поглощение или гибель. Законы политической экологии суровы.

Считается, что когда отступал Великий Ледник, на Земле еще не жили земледельцы и скотоводы. Есть и другие мнения, но изучать их в нашей книге нет никакой необходимости. Скажем, 16 тысяч лет назад, или за 14 тысяч лет до н.э., в Египте существовали поселения примитивнейших земледельцев. Эти люди научились не только регулярно собирать и сохранять дикорастущий хлеб. Они умели сохранить часть урожая, и на другой год высевать, когда воды Нила отступали.

Но таких было мало, они еще почти не отличались от охотников и рыболовов. Только в 9–8 тысячелетиях до н.э. появилось много подобных сообществ. И все – в Египте и на Переднем Востоке. В 7–6 тысячелетиях до н.э. отдельные поселки сливаются в целые области, населенными земледельцами.

Этот эволюционный процесс получил на редкость неудачное название «неолитической революции»50. Этот термин ввел англо-австралийский ученый Гордон Чайлд, понимая под ним переход к земледелию и скотоводству. Строго говоря, сам неолит – лишь технология обработки камня. Неолитические народы могут быть и собирателями, и охотниками, и земледельцами, и скотоводами.

Сообщества охотников очень малы, потому что для прокормления им нужны огромные пространства. На территории, где могут прокормиться несколько племен численностью от 20 до 70 человек, земледельцев может жить несколько тысяч, а иногда и десятков тысяч.

Шел тот же процесс, что и при вытеснении более примитивных животных более сложными и совершенными. Во внутривидовой борьбе побеждал тот, кто мог кормиться в большем числе на меньшей территории.

Земля, которая кажется охотникам плотно населенной, земледельцам представляется пустой. Австралия и Северная Америка пусты для европейцев, хотя туземцы вовсе так не думали.

Из первоначальных центров земледелия, а потом из любых земледельческих регионов постоянно шли волны переселенцев – настолько многочисленные, что вытесняли охотников почти незаметно для себя.

Крестьяне были сыты намного чаще, чем охотники и собиратели. Их труд давал гораздо более стабильный доход. К тому же зерно можно было накапливать. Кукуруза, рис, пшено и пшеница могут, не портясь, лежать и 20, и 30 лет. Если откладывать даже самую небольшую часть урожая, этого хватит на черный день.

Бродячие охотники хотели бы поживиться этими запасами, но в городах и селах жили сотни и тысячи людей, а охотники не могли собрать в одном месте больше ста или двухсот воинов – большему числу попросту не хватило бы пищи. Крестьяне могли не бояться за свое достояние.

Крестьянское население затапливало Передний Восток, Балканы, Средиземноморье. За считанные сотни лет там, где кормились тысячи, стали кормиться сотни тысяч.