Патрик опустился на колени, взял ладони жены и зарылся в них лицом.

Софи молча смотрела на мужа, роняя на него одну за другой слезинки.

— Извини, Софи. — Слова приходили откуда-то из самой глубины души. — Знаю, что никогда не смогу возместить тебе эту потерю, но поверь, я скорблю невероятно.

Лицо Софи чуть оживилось.

— Выходит, ты хотел ребенка?

Патрик поднял голову, и она с ужасом осознала, что его щеки мокры от слез.

— Хотел ли я ребенка? — Он горько усмехнулся. — Да я безумно его хотел. Понимаешь, безумно. И сам не знаю, почему сказал тогда Брэддону эти жестокие слова. Разумеется, это была неправда, потому что все время я только и думал что о ребенке.

Софи сглотнула.

— Извини, Патрик. Я не знаю, что в моих действиях было неправильно.

— О чем ты говоришь?

— О ребенке, нашем ребенке. Не знаю, что я такого сделала, что он умер. — Софи вырвала руки и стала нервно теребить край одеяла.

Взгляд Патрика ее испугал.

— Это не ты что-то сделала неправильно, — прошептал он, — а я. Это я напугал тебя. Это из-за меня ты упала с лестницы.

— С какой лестницы? — Оказывается, Софи ничего не помнила.

— Ты упала на лестнице, — медленно проговорил Патрик. — Упала, и потом у тебя случился выкидыш. — Он немного помедлил. — И виноват в этом я.

Софи отрицательно замотала головой.

— Нет. Насчет лестницы я ничего не знаю, но ребенок погиб раньше. Я почувствовала это еще до того, как меня осмотрел доктор Ламбет. Наш ребенок… он перестал шевелиться.

— Она, — автоматически поправил ее Патрик.

— Она?

— Софи, у нас с тобой была девочка. Милая маленькая девочка. Ты хочешь сказать, что ее гибель с падением с лестницы не связана?

Она кивнула.

Патрик уронил голову на одеяло, и из его груди вырвалось приглушенное мучительное рыдание.

— О, дорогой, не надо, не надо! — Она обняла его за плечи. — Мы в этом не виноваты. Наша доченька… наверное, она просто была не готова жить в этом мире.

Патрик долго оставался неподвижным, наслаждаясь давно утраченной (ему уже казалось, что навсегда) близостью Софи. Сейчас в его сердце ощущение острой радости смешивалось с горем. Но это было небезнадежное горе — горе с просветом впереди.

— Лежи, тебе надо набираться сил.

— Ты ее видел? — тихо спросила Софи.

— Видел. Она была похожа на тебя. — Патрик осторожно вытер жене слезы. — Я сказал ей, как сильно ты ее любила.

Софи снова заплакала. Патрик сел на край постели и пробежал руками по волосам любимой.

— Я завернул ее в свой кашемировый шейный платок.

Софи подняла дрожащую руку и потянула Патрика за плечо.

Дождавшись, когда он приляжет рядом, она со вздохом зарылась лицом в его плечо.

— Где она?

— Похоронена на нашем семейном кладбище, — тихо сказал Патрик. — Это сделали Алекс и Шарлотта, тебя я оставлять не хотел. Она лежит рядом с моей матерью. — Он потерся щекой о ее мягкие волосы. — Мама очень любила детей.

Софи сильнее прижалась к нему.

— Ты дал ей имя?

— Я подумал, что будет лучше, если мы сделаем это вместе. Он не стал объяснять, что священник вряд ли бы окрестил мертворожденного ребенка и что даже для того, чтобы похоронить их дитя на освященной земле, Алексу пришлось привезти из Лондона Дэвида Марло, потому что местный викарий отказался.

— Алекс с Шарлоттой прислали письмо. Завтра они приезжают в Лондон. Дэвид провел поминальную службу по нашему ребенку. Ты ведь помнишь Дэвида?

Софи кивнула. Конечно, она помнила Дэвида, милого кареглазого викария, школьного приятеля Брэддона и Патрика.

А затем она снова заплакала. Ее тело все сотрясали рыдания, и Патрик ничего не мог поделать. Только гладил волосы и бормотал нежные ласковые слова.

Следующие несколько недель Софи оставалась в постели, послушно съедая легкие блюда, которые с большой любовью готовил для нее Флоре. Долгие часы с ней проводил Патрик. Читал отрывки из ее любимых романов, колонки новостей из «Морнинг пост» и международные новости из «Тайме». По правде говоря, Софи его почти не слушала. Следить за сюжетом удавалось всего несколько минут, а дальше она погружалась в воспоминания. Когда по ее щекам начинали струиться слезы, Патрик откладывал книгу и прижимал жену к себе.

Мать навешала ее каждый день, давая изрядный заряд бодрости. Отец посетил лишь однажды. Вошел на цыпочках и молча встал у постели.

— Жаль, что у тебя нет сестры, с ней тебе было бы легче все это перенести.

Софи посмотрела на Него сухими глазами.

— Папа, не надо жалеть о том, чего нет.

— Знаешь, мы с твоей матерью наделали в жизни очень много ошибок. В основном-то, конечно, виноват я, дурак.

Софи улыбнулась вымученной улыбкой. Боже, как она мечтала услышать от отца эти слова! А теперь, когда такое наконец случилось, обнаружила, что ей это чуть ли не безразлично.

— Если вы с мамой поладили, это чудесно, папа, — прошептала она.

Джордж постоял еще немного, а затем тихо покинул комнату.

Наконец кровотечение прекратилось, и доктор Ламбет разрешил ей вставать.

Софи равнодушно залезла в дымящуюся паром ванну, избегая смотреть на свое тело. Она его ненавидела. Дочку не смогла выносить. Какой позор!

Симона начала намыливать мочалку, а Софи неподвижным взглядом уперлась в стену.

Патрик вошел, как раз когда камеристка только поставила Софи на ноги, завернув в толстое полотенце. Та двигалась, как сомнамбула, кажется, даже не заметив появления мужа.

Он кивком удалил Симону, а затем, усадив Софи на обитый бархатом табурет перед камином, начал вытирать ее длинные волосы. Апатия жены его тревожила, однако доктор Ламбет сказал, что это нормальная реакция на потерю ребенка. Но что знает этот доктор? Для полной жизни, энергичной Софи это было совершенно ненормально. Каждый раз, когда Патрик йидсл се застывшее лицо и пустые глаза, в его сердце закрадывался страх.

Сейчас он говорил о том о сем, пока его не прервал тихий голос Софи:

— Я хочу поехать туда… увидеть могилу. Патрик еще интенсивнее занялся ее волосами.

— Завтра утром мы поедем в Даунз.

— Я хочу поехать сейчас, — настаивала Софи. — И… одна.

Сердце Патрика защемило. Он уронил полотенце и опустился перед ней на колени.

— Прошу тебя, Софи, не отгораживайся от меня. Не надо. — Горло сдавил мучительный спазм.

— Я не отгораживаюсь от тебя, Патрик. — Софи говорила совершенно спокойно. Ей казалось, что она смотрит на него через густое облако. — Мне просто нужно пойти на могилу в первый раз одной.

— Почему?

— Потому, что я ее мать. Вернее, была.

— А я отец.

— Я долго носила ее в своем теле! — воскликнула Софи. — И должна попросить прощения.

— За что?

— Я… — Она заволновалась. — Это было мое тело, как ты не понимаешь.

— Нет, не понимаю, — хмуро ответил Патрик. — О чем ты говоришь?

На глаза Софи вновь навернулись слезы. Хрупкая плотина, с таким трудом воздвигнутая на их пути, сломалась:

— Это моя вина, что мы ее потеряли, моя.

— Никакой твоей вины тут нет. — Патрик нежно погладил ее щеку.

Софи отвернулась.

— Все равно я хочу поехать туда одна. Мне это нужно.

— Но ты ни в чем не виновата! — Патрик легонько встряхнул ее за плечи. — Софи, ты сама говорила, вспомни: она не была готова к жизни. И это совершенно правильно. Твое тело здесь ни при чем. Она у нас была очень хрупкая.

Патрик поднял жену на руки, перенес к креслу и начал баюкать, как ребенка.

— Она знала, что я не хотела се. — Софи всхлипнула. — Знала.

— Как ты можешь говорить такое! Ты хотела ее настолько сильно, что не позволяла мне даже прикоснуться к себе.

— Я боялась, — подала голос Софи после долгой паузы. — Боялась потерять ребенка.

— Вот видишь! А говоришь, что не хотела.

— Ты проводил время с любовницей и перестал заходить ко мне в спальню. А я знала, что у нас другого ребенка не будет. Да, я хотела ее, но все же порой мне в голову приходили ужасные мысли, что если бы я не забеременела, то ты иногда заходил бы вечерами ко мне… — Из ее горла вырвалось сдавленное рыдание. — Это были греховные мысли. Мне нужно было принимать жизнь, какая она есть, и быть благодарной тебе хотя бы за этого ребенка.