Я напомнил себе, что мы вместе учились в школе, и сдержался.

— Послушай, я только что всё тебе разжевал и в рот положил. Для влюблённых существует тысяча тем. Выбирай любую. Ну, скажем, говори о закате.

— О закате?

— Вот именно. Половина твоих знакомых, поговорив с девушками о закате, женились на них, даже не успев опомниться.

— Но что можно сказать о закате?

— Да что угодно. Вот, например, на днях Дживз, выгуливая собаку в парке (дело было вечером, и я встретил его по пути домой) сказал: «Мерцающий пейзаж тускнеет на глазах, сэр, торжественный покой распространяя». Здорово у него получилось, так что можешь воспользоваться.

— Какой пейзаж?

— Мерцающий. Малярия, евнух, рак, цыпки:

— Мерцающий? Да, неплохо. Мерцающий пейзаж: Торжественный покой: Совсем неплохо.

— Затем признайся ей, ты часто думаешь, что звёзды — это гирлянда из маргариток, сотворённая Всевышним.

— Я так не думаю.

— Надеюсь, нет. Зато она так думает. Ты сразишь её наповал. Она сразу поймёт, что вы родственные души.

— Гирлянда из маргариток?

— Сотворённая Всевышним. А затем поведай ей, что, когда наступают сумерки, тебя одолевает печаль. Знаю, ты сейчас заявишь, никакая печаль тебя не одолевает, но, когда будешь разговаривать с Медлин, она должна тебя одолеть, и точка.

— Почему?

— Именно этот вопрос задаст тебе Медлин, и тебе надо этим воспользоваться. Потому, ответишь ты, что твой удел — одиночество. Потом вкратце опиши, как ты проводишь вечер за вечером в своём линкольнширском поместье, тоскливо бродя по лужайкам и не находя себе места.

— Обычно я сижу в гостиной и слушаю радио.

— Ничего подобного. Ты тоскливо бродишь по лужайкам и мечтаешь о любви. Затем вспомни день, когда Она вошла в твою жизнь.

— Как сказочная принцесса.

— Молодец! — Я одобрительно кивнул. По правде говоря, я не ожидал, что этот мямля может выдать такой перл. — Как сказочная принцесса. Здорово придумал, Гусик.

— А дальше что?

— А дальше всё должно пойти как по маслу. Намекни, что ты хочешь кое-что ей сказать, и действуй. Ты не сможешь не добиться успеха. Исключено. Будь я на твоём месте, я объяснился бы с ней здесь, в розовом саду. Широко известно, об этом повсюду пишут, — нет ничего лучше, чем затащить предмет своей страсти в розовый сад, когда стемнеет. И ещё я советую тебе пропустить стаканчик-другой.

— Пропустить?

— Выпей чего-нибудь для храбрости.

— Ты имеешь в виду спиртные напитки? Но я не пью.

— Что?

— За всю свою жизнь не выпил ни капли спиртного.

Не стану скрывать, его признание меня озадачило. Насколько мне было известно, общепризнанные авторитеты в области любви настоятельно рекомендовали сначала промочить горло, а потом уже делать предложение. Впрочем, перевоспитание Гусика не входило в мои планы, и я решил всё оставить, как есть.

— Ладно, не имеет значения. Хоть лимонад пей, только постарайся показать себя с лучшей стороны.

— Обычно я пью апельсиновый сок.

— Пусть будет сок. Послушай, Гусик, между нами, неужели тебе нравится это пойло?

— Конечно.

— Ну, тогда и говорить не о чем. Давай освежим в памяти программу действий, чтобы ты ничего не забыл. Начнём с мерцающего пейзажа.

— Звёзды — гирлянда из маргариток, сотворённая Всевышним.

— В сумерках тебя одолевает печаль.

— Потому что мой удел — одиночество.

— Опишешь свой вечер в поместье.

— Скажу о том дне, когда она вошла в мою жизнь.

— Не забудь обозвать её сказочной принцессой. Скажи, что тебе необходимо сообщить ей нечто очень важное. Затем хватай её за руку и действуй. Всё верно. Вперёд, Гусик!

И ни секунды не сомневаясь, что теперь он разобрался, что к чему, и будет вести себя строго согласно сценарию, я поспешил вернуться в дом.

Хочу честно вам признаться, когда я добрался до гостиной и увидел там Бассет, мой пыл несколько угас. Оказавшись с ней рядом, я неожиданно понял, на какую пытку себя обрекаю. При мысли о том, что мне предстоит прогулка с этой придурковатой особой женского пола, душа моя ушла в пятки. Я невольно вспомнил, как часто, оставаясь с ней наедине в Каннах, я тупо смотрел на неё, мечтая, чтобы какой-нибудь доброжелатель промчался бы на своей машине, врезался бы в девицу чуть ниже ватерлинии и отшвырнул бы её от меня как можно дальше. По-моему, я уже говорил, что Медлин Бассет отнюдь не была моим идеалом.

Однако ни один Вустер никогда не нарушал данного им слова. Сердце Вустера может дрогнуть перед лицом опасности, но тем не менее он не сойдёт с намеченного пути ни при каких обстоятельствах. И даже самое чуткое ухо с трудом уловило бы лёгкую дрожь в моём голосе, когда я предложил этому исчадию ада в юбке пройтись по саду.

— Дивный вечер, — заметил я.

— Да, дивный, правда?

— Дивный. Поневоле вспоминаешь Канны.

— Какие дивные вечера стояли в Каннах!

— Дивные, — сказал я.

— Дивные, — ответила Бассет.

— Дивные, — согласился я.

Закончив таким образом обсуждать последние известия и прогноз погоды на французской Ривьере, мы вышли на открытые пространства, где она, не переводя дыхания, стала ворковать о красотах природы, а я, изредка поддакивая, лихорадочно думать, как бы перевести разговор в нужное мне русло.

Какая жалость, думал я, не в силах удержаться от вздоха, что Медлин Бассет не принадлежит к числу девушек, с которыми запросто можно поболтать по телефону или в солнечный денёк предложить прокатиться на машине. Будь она нормальной девчонкой, я бы просто сказал ей: «Послушай», а она ответила бы: «Что?», а я сказал бы: «Ты знаешь Гусика Финк-Ноттля?», а она ответила бы: «Да», а я сказал бы: «Он в тебя втрескался», а она ответила бы либо: «Этот олух? Ну, спасибо, хоть ты меня потешил!», либо другим тоном: «А ты не врёшь? Давай, выкладывай по порядку».

Сами понимаете, в любом случае я выяснил бы, что к чему, в течение двух минут. Но с Бассет этот номер никогда не прошёл бы. Мы вышли на открытые пространства, о которых я только что говорил, в тот час, когда сумерки уже начали сгущаться, но всё ещё упрямились, не желая уступать места ночи. Половина солнечного круга торчала у горизонта и светила из последних сил. С неба на землю потихоньку глазели звезды, летучие мыши шныряли туда-сюда, сад был напоён ароматом пахучих белых цветов, которые бездельничали весь день и принимались за работу вечером; короче, мерцающий пейзаж тускнел на глазах, распространяя торжественный покой, и при этом умудрялся действовать на Медлин самым непотребным образом. Глаза у неё стали как блюдца, а на физиономии появилось такое слащавое выражение, что мне почему-то стало стыдно. Всем своим видом она показывала, что ждёт от Бертрама чего-то особенного.

В данных обст., как вы понимаете, наша беседа несколько увяла. Я всегда смущаюсь и не могу как следует развернуться в ситуациях, где требуется охать, ахать и нести сентиментальную чушь. Кстати, многие ребята из «Трутня» говорили про себя то же самое. Помню, Горилла Твистлтон как-то рассказывал, что лунной ночью катался с девушкой в гондоле и за несколько часов открыл рот всего один раз, чтобы сообщить ей о парне, который так хорошо плавал, что ему предложили место регулировщика в Венеции. Ничего больше он из себя выдавить не смог, и по прошествии некоторого времени девушка заявила, что замёрзла, и попросила отвезти её обратно в отель.

Я шёл по тропинке молча, и Медлин, для разнообразия, тоже заткнулась. Само собой, я обещал Гусику растормошить девицу рассуждениями о разбитых сердцах, но чтобы завести разговор на эту тему, нужна хоть какая-то зацепка, а Медлин, когда мы подошли к озеру, опять понесло, и, к моему ужасу, она заговорила о звёздах. Как вы понимаете, зацепиться тут было не за что.

— Ой, посмотрите, какая прелесть, — заявила Медлин Бассет. Должен вам сказать, она была убеждённой смотрительницей прелестей. Я заметил это ещё в Каннах, где она пыталась поочерёдно привлечь моё внимание к французской актрисе, провансальской бензоколонке, закату, Майклу Арлену, продавцу очков с разноцветными стёклами, синему морю и ныне покойному мэру Нью-Йорка в полосатом купальнике. — Видите ту звёздочку, одну-одинёшеньку? Она такая маленькая, такая нежная.