Тем не менее я считал, что Гусик один был виноват в том, что произошло. Я ещё понимал, что его понесло, но почему он вовремя не остановился? Убедившись, что язык помимо его воли мелет о тритонах, он просто обязан был заткнуться. Уж лучше б он молчал, чем изображал шута горохового. Не мог он не видеть, что выставляет себя перед Медлин на посмешище. Когда девушка трепетно ждёт, что мужчина начнёт изливать перед ней свою душу и страстно объясняться в любви, вряд ли она придёт в восторг, услышав взамен рассуждения о водных представителях отряда саламандр.

— Плохо дело, Дживз.

— Да, сэр.

— Как долго продолжалось это безобразие?

— Насколько мне удалось понять, довольно продолжительное время, сэр. Согласно мистеру Финк-Ноттлю, он весьма подробно проинформировал мисс Бассет не только о простых тритонах, но об их разновидностях с гребешком или плавательной перепонкой. Он описал ей, как тритоны во время брачного периода живут в воде, питаясь головастиками, личинками насекомых и мелкими ракообразными; как спустя определённый период они выходят на сушу, начиная поедать слизней и червей; и как у новорожденных тритонов снаружи имеются три пары жабер, похожих на плюмаж. Далее мистер Финк-Ноттль принялся объяснять, что тритоны отличаются от остальных представителей класса саламандр формой хвоста и ярко выраженным половым диморфизмом, но в эту минуту молодая леди прервала его речь, сказав, что желает вернуться в дом.

— А дальше?:

— Она ушла, сэр.

Я глубоко задумался. Всё больше и больше я убеждался, что Гусик относится к числу тех редких типов, которым помогай не помогай, всё без толку. Когда за что-то берёшься, надо доводить дело до конца, а он, похоже, не был на это способен. С неимоверными усилиями я протоптал ему тропинку, да что там тропинку, дорогу, устланную цветами, а он, вместо того, чтобы пойти по ней, свернул куда-то в сторону и заблудился в трёх соснах.

— Тяжёлый случай, Дживз.

— Да, сэр.

При других обст. я, безусловно, поинтересовался бы его соображениями на этот счёт, но, после того как он невзлюбил мой клубный пиджак, я скорее повесился бы, чем обратился бы к нему за советом.

— Тут надо хорошенько всё обдумать.

— Да, сэр.

— Придётся мне пошевелить мозгами.

— Да, сэр.

— Спокойной ночи, Дживз.

— Спокойной ночи, сэр.

И он растворился в воздухе, оставив Бертрама Вустера наедине с самим собой. По правде говоря, на меня столько всего навалилось, что я не знал, за что хвататься.

Не стану гадать, происходило с вами такое или нет, но за собой я неоднократно замечал одну странность: если с вечера меня мучила, казалось бы, неразрешимая задача, то, всласть выспавшись, я находил её решение в два счёта.

Так произошло и на этот раз.

Насколько мне известно, великие умы, изучающие данную проблему, уверяют нас, что тут дело в подсознании, и, весьма возможно, они не врут. Я, конечно, не могу утверждать наверняка, что у меня имеется это самое подсознание, но ничуть не удивлюсь, если оно всё-таки присутствует, а я просто об этом ничего не знаю. И если моё последнее предположение верно, значит оно, подсознание, трудилось всю ночь в поте лица, пока тело Вустера спало сладким сном и в ус не дуло.

А говорю я это потому, что не успел я утром открыть глаза, как увидел свет. Нет, вы меня не поняли. Само собой, я увидел свет, утром в комнате всегда светло, но я имел в виду, что увидел свет истины. Проблема, казавшаяся мне с вечера неразрешимой, как выяснилось, не стоила выеденного яйца. моё доброе старое подс. во всём разобралось и преподнесло мне решение на блюдечке с голубой каёмочкой, так что теперь я абсолютно точно знал, какие шаги надо предпринять, чтобы вернуть Гусика в ряды недремлющих Ромео.

Мне бы хотелось, чтобы вы уделили мне минутку вашего драгоценного времени и вспомнили бы наш с Гусиком разговор, когда я натаскивал его перед свиданием с Медлин Бассет. Поймите меня правильно, я говорю не о закатах, сказочных принцессах и прочей белиберде, а о том моменте, когда я предложил ему пропустить рюмку-другую, а он ответил, что не выпил за всю свою жизнь ни капли спиртного. Тогда я не стал настаивать, хотя про себя подумал, что делать девушкам предложения, не заложив за воротник, глупость, каких свет не видывал.

И, сами понимаете, я оказался абсолютно прав. Последующие события показали, что, накачавшись по горло одним апельсиновым соком, Гусик опозорился, хуже не бывает, и потерпел фиаско. В ситуации, когда безумные, страстные слова должны были пронзить сердце девицы, как раскалённый нож пронзает масло, он решил развлечь её лекцией о тритонах.

Такую романтичную особу, как Медлин Бассет, не завоюешь с помощью тритонов. Совершенно очевидно, прежде чем продолжить осаду, Огастесу Финк-Ноттлю следовало отказаться от дурной привычки, приобретённой в детстве, и как следует заправиться, если вы меня понимаете. Во втором раунде он должен был смело и решительно отправить свою избранницу в нокаут. Таким образом он устроил бы свои дела и заодно дал бы возможность «Морнинг пост» заработать десять шиллингов, которые ему пришлось бы заплатить за брачное объявление.

После того как я пришёл к данному выводу, мне стало спокойнее на душе, и, когда Дживз принёс мне утренний чай, моя программа действий была разработана в мельчайших подробностях. Я даже собирался посвятить в неё непокорного малого и уже произнёс: «Послушай, что я тебе скажу», когда появление Тяпы нарушило мои планы.

Он вошёл в комнату тяжёлой походкой, и я с первого взгляда понял, что прошедшая ночь не принесла страдальцу облегчения. Как ни странно, сегодня Хильдебранд Глоссоп выглядел ещё более измученным, чем вчера, и был похож на побитую собаку, которая, убедившись, что кошка сожрала его законную еду, попыталась уворовать со стола кусок мяса и получила за это хорошего пинка под рёбра.

— Привет, Тяпа, старая развалина, — сказал я. — Какая муха тебя укусила?

Дживз, по своему обыкновению, незаметно ускользнул ужом, а я жестом предложил бренным останкам Тяпы сесть в кресло.

— Что с тобой, старичок? — участливо спросил я.

Он плюхнулся на мою кровать и начал разглаживать покрывало.

— Я побывал в аду, Берти.

— Где ты побывал?

— В аду.

— В аду? Зачем тебя туда понесло?

Он мрачно уставился перед собой, и, проследив направление его взгляда, я убедился, что он смотрит на фотографию дяди Тома в каком-то неприличном масонском облачении, стоявшую на каминной полке. Я много лет подряд пытался уломать тётю Делию либо сжечь это безобразие, либо, если оно так дорого её сердцу, по крайней мере вынести из комнаты, где я живу, приезжая в Бринкли-корт. Но тётю Делию вразумить невозможно. Она каждый раз мне отказывала, ссылаясь на то, что поступает так ради моего же блага. Данная фотография, утверждала тётя Делия, должна была, во-первых, дисциплинировать мой дух, а во-вторых, беспрестанно напоминать мне, что жизнь вовсе не так весела и легка, как я думаю.

— Если тебе больно на неё смотреть, поверни её лицом к стене, посоветовал я.

— Что?

— Я имею в виду фотографию дяди Тома в мундире пожарника.

— Я пришёл к тебе не для того, чтобы тратить время на пустую болтовню. Я пришёл за сочувствием.

— И ты не ошибся адресом. Что у тебя стряслось? Мучаешься из-за Анжелы, верно? Боишься её потерять? У меня созрел потрясающий план по обузданию твоей строптивицы. Гарантирую, она бросится тебе на шею ещё до захода солнца.

Он то ли хрюкнул, то ли тявкнул.

— Держи карман шире!

— Тяше, Типа.

— А?

— Я хотел сказать: «Тише, Тяпа». Угомонись. Я всё обдумал. Как раз перед твоим приходом я собирался рассказать Дживзу, какие шаги я намерен предпринять. Хочешь послушать мой план?

— Не хочу. Твои идиотские планы сидят у меня в печёнках. Никакие планы мне не помогут. Она меня бросила и влюбилась в кого-то другого. Плевать ей на меня с высокой колокольни.