— Брат, возможно, само наше присутствие стало достаточным оскорблением.

Солнце стояло довольно высоко, когда браться оказались на северной стороне расселины и уложили вещи на сани. День выдался ясным, ветра не было, но все равно стоял жуткий холод. Сверкающий шар солнца окружали два уменьшенных подобия — более яркие и четкие, чем в прошлый раз, словно за поведенную внизу ночь мир закончил трансформацию, став каким-то незнакомым, странным, запретным, враждебным жизни.

Они отправились в путь, вновь под водительством Зерадаса.

Лед с хрустом и треском ломался под сделанными из рогов полозьями, и еще был какой-то звук, сразу и далекий, и близкий, будто стала слышимой сама тишина — звук, который, наконец понял Тралл, есть биение его собственной крови, вплетенное в ритм дыхания и стук сердца. Отраженный свет слепил глаза. Легкие вздрагивали с каждым морозным вдохом.

Эдур не привыкли к таким просторам. «Оплот Льда. Страх летерийцев. Похититель жизни. Зачем Ханнан Мосаг послал нас сюда?»

Зерадас внезапно остановился и обернулся. — Волчьи следы, — сказал он. — Достаточно тяжелые звери, чтобы проломить твердый наст.

Остальные сгрудились за ним, остановили сани. Тралл сбросил ремень с горящего плеча.

Следы шли наискосок, забирая к западу. Действительно, громадные.

— Они принадлежат таким тварям, каких мы заметили прошлой ночью, — сказал Бинадас. — На кого они охотятся? Мы никого не видели.

Фир хмыкнул. — Брат, это не удивительно. Мы издаем много шума, ведь идем с санями.

— Даже если так, — ответил Бинадас, — добыча оставляет следы. Должны же мы были найти хоть что-то?

Странствие продолжилось.

Вскоре после полудня Фир объявил остановку на обед. Ледяная равнина простиралась во все стороны, одинаково пустая и безжизненная.

— Здесь нечего опасаться, — сказал Рулад, присаживаясь на сани. — Мы увидим, когда кто-то… или что-то подойдет. Скажи, Фир, как далеко нам идти? Где ждет своего нахождения дар Ханнана Мосага?

— Еще день на север.

— Если это действительно дар, кто предлагает его? — спросил Тралл.

— Я не знаю.

Остальные промолчали.

Тралл с нарастающим беспокойством смотрел на плотный снег под ногами. В неподвижном, холодном воздухе висело какое-то предзнаменование. Одиночество вдруг стало угрожающим, отсутствие следов — обещанием неведомой опасности. Но он же среди родичей, воинов Хирота.

«Так что… И все же почему дар пахнет смертью?»

Еще одна ночевка. Натянуты шатры, приготовлен ужин, выставлена охрана. Первым выпало стоять Траллу. Он обходил периметр лагеря, держа в руке копье — непрерывное движение, чтобы не заснуть. Набитый желудок навевал дремоту, тупая пустынность окружающих ледяных полей, казалось, излучала крадущую бдительность силу. Небо над головой наполнилось странными движущимися полотнищами, вздымавшимися и опадавшими, образуя беспорядочные узоры. Он видел такое прежде, на самом севере земель племени Хирот, но никогда — таким четким, бурным, напевающим неземную шипящую песню, словно звук крошащегося под стопой льда.

Когда окончился срок, Тралл разбудил Зерадаса. Воин вылез из шатра, подогнал шубу, пока не укутался плотно и надежно, затем обнажил меч. Поглядел в живое небо, но ничего не сказал.

Тралл забрался под полог. Воздух был спертым, сырым, на стенках шатра скопился иней, нарисовав на пропитанной воском ткани карты неведомых земель. Снаружи доносилась твердая поступь обходящего лагерь Зерадаса. Звук сопровождал отход Тралла ко сну.

Сны оказались бессвязными. Он увидел Майен: голой в лесу, сидящей на спине мужчины, а затем извивающейся в алчном сладострастии. Он подбирался ближе, желая заглянуть в лицо мужчине, понять, кто это — но вместо этого нашел себя потерявшимся, лес непостижимым и неузнаваемым; чувство, которого он никогда прежде не ведал. Оно оставило ощущение ужаса. Он стоял на коленях, на сырой глине, а откуда-то издалека разносились вопли удовольствия, звериные и ритмичные.

И в нем родилось желание. Не Майен, но того, что она нашла, этого дикого освобождения, слияния с мигом, с настоящим, когда прошлое и будущее ничего не значат. Миг, равнодушный к своим последствиям. Алчущее чувство росло, становилось болью, словно вонзенный в грудь сломанный нож, оно ранило с каждым вдохом, и он кричал во сне, словно отвечая крикам Майен, и слышал ее понимающий смех. Смех, зовущий влиться в ее мир.

Майен, нареченная брата. Некая часть разума оставалась холодной и беспристрастной, почти сардонически блюдя его целостность. Понимающей природу этой сети, зависти и навалившихся страстей.

Эдур — мужчины медленно дорастали до такого. Вот почему обручение и брак происходили лет через десять или более после срока, в который их женщины обретали свой голод. Среди мужчин ходили слухи, что женщины часто пользуются рабами — летерийцами, но Тралл сомневался. Это казалось невообразимым.

Холодная часть разума презрительно потешалась над такой наивностью.

Он проснулся заледеневшим, слабым от сомнений и стыда, и долго лежал в предрассветном сумраке, созерцая, как выходящее изо рта дыхание становится белым плюмажем. Его что-то грызло, но не сразу он сумел понять, что же. Не слышно шагов.

Была очередь Рулада. Вот, у ближайшего костра — скорченная, неловкая фигура младшего брата, закутавшегося в шубу и капюшон.

Тралл подошел, встал позади. От осознания того, что тот просто спит, его охватила внезапная ярость. Он поднял обеими руками копье и опустил тупой конец на голову брата.

Глухой стук — и Рулад повалился на бок. Испустив дикий визг, распластался на снегу, перекатился на спину, ища рукой меч.

Кончик копья был у его шеи. — Ты спал на посту! — зашипел Тралл.

— Нет!

— Я видел это! Я подошел к тебе!

— Не спал я! — Рулад встал на ноги, держась рукой за висок.

Все выскочили из шатров. Фир уставился на братьев, и сразу отвернулся к саням.

Тралл дрожал, дыхание с трудом вырывалось из груди. На миг он подумал, что такая ярость непропорциональна преступлению, но потом мысль о риске снова воспламенила его кровь.

— У нас были гости, — объявил Фир, осматривавший наст. — Они не оставили следов…

— Так откуда же ты знаешь? — спросил Рулад.

— Пропала вся еда, Рулад. Похоже, нам придется голодать.

Зерадас выругался и начал ходить вокруг лагеря, отыскивая следы.

«Они были среди нас. Жекки. Могли перебить во сне… Все потому, что Рулад так и не понял, что значит быть воином». Сказать было нечего, все это понимали.

Кроме Рулада. — Я не спал. Клянусь! Фир, поверь! Просто я на миг уселся погреть ноги. Никого не было видно!

— Если веки закрыты, — пробурчал Зерадас, — такое случается.

— Думаешь, я лгу! Нет! Клянусь, я говорю правду!

— Ладно, — сказал Фир. — Что сделано… Отныне будем стоять на страже по двое.

Рулад подошел к Мидику. — Но ты мне веришь?

Мидик Бун отвернулся. — Это была битва — просто разбудить тебя на дежурство, — сказал он горько и устало.

Рулад стоял как ударенный. Боль от того, что показалось ему предательством, ясно читалась на лице. Губы сжались, мышцы напряглись. Он отвернулся.

«Ублюдки пробрались в лагерь. Вера Ханнана Мосага в нас…»

— Давайте складывать шатры, и в путь, — сказал Фир.

Тралл заметил, что непроизвольно оглядывает бесконечный простор. Ощущение уязвимости перешло все границы. За ними следят, их загоняют. Пустота окрестностей оказалась ложью. Каким-то видением. Может быть, работа магии, хотя это не оправдывает — не должно оправдывать — небрежности Рулада.

Доверие потеряно. Тралл знал, что будущее Рулада заполнится попытками его вернуть. Один промах — и молодец вступил на широкий, неотвратимый путь. Одинокое странствие в битвах, каждый шаг осажден войском сомнений, подлинных и воображаемых — отныне разницы нет. Рулад будет видеть в лицах братьев и друзей лишь бесконечную череду обвинений и сомнений. В каждом жесте, каждом взгляде. Каждом слове. В том и трагедия, что он будет недалек от истины.