Другой коридор для слуг, идущий так же, как и нижний — план дворца не отличался разнообразием. Она обнаружила дверь в дальнем конце коридора, как и ожидала. Еще одна проволочка. Дверь открылась. Неосвещенный проход — очень умно. Три двери вдоль стены, ни за одной не видно света.
Она уверилась, что нашла личные апартаменты Геруна Эберикта. Над ближайшей дверью — плохо различимая в темноте масса охранных знаков.
Шерк подошла поближе, чтобы изучить символы. И замерла от звука скучного голоса, раздавшегося из коридора: — Некомпетентность. Или он так сказал. И теперь я, кажется, должен ему служить.
Воровка медленно повернулась. Сидящая фигура, откинутая назад спина, вытянутые ноги. Голова склонена к плечу.
— Ты мертва, — сказал мужчина.
— Это обещание или наблюдение?
— Просто то, что мы с тобой разделяем. Давно мне не случалось говорить.
— Понимаю, что ты чувствуешь. Герун посадил тебя охранять комнаты.
— Это мое наказание.
— За некомпетентность.
— Да. Герун не сжигает людей, знаешь ли. Он их убивает, а потом… или хоронит, или оставляет на время при себе, смотря насколько зол. Надеюсь, когда-нибудь он меня зароет.
— Не освобождая души?
— Об этом он частенько забывает.
— Я здесь, чтобы украсть у него всё.
— Будь ты живой, я, конечно, убил бы тебя каким-либо ужасным, зверским способом. Я встал бы со стула, простирая руки, щупая пальцами воздух. Я издал бы страшные завывания, стоны и бормотания, и жадно погрузил бы зубы в твое горло.
— Этим можно было бы отпугнуть любого вора. То есть живого вора.
— Да. И меня бы это развлекло.
— Но я же не живая?
— Да. У меня есть к тебе вопрос, и это важный вопрос.
— Отлично. Задавай.
— Почему ты так хороша собой, раз умерла? Кто подстригает тебе волосы? Почему ты не гниешь, как я? Тебя набили травами, так ведь? Ты применяешь макияж? Почему белки твоих глаз так белы? Губы так сочны?
Шерк помолчала. — Это и есть твой вопрос?
— Да.
— Если хочешь, я познакомлю тебя с людьми, сделавшими меня новой. Уверена, они сделают то же и для тебя.
— Точно? И маникюр?
— Точно.
— А как насчет подпиливания зубов? Знаешь, сделать их острыми и страшными.
— Ну, не знаю, будешь ли ты страшным в макияже, с сочными губами и красивыми ногтями.
— Но острые зубы? Разве они не пугают людей?
— Тогда почему бы тебе не оставаться прежним? Большинство людей боятся гниющих трупов, кишащих червями и воняющих, словно вскрытая могила. Желтых зубов, отросших словно когти ногтей.
— Мне это нравится. Такой образ мыслей.
— Рада слышать. Кстати, как мне разобраться с чарами?
— Да ладно. Я могу тебе показать все охранные механизмы.
— А это тебя не выдаст?
— Выдаст? Я же пойду с тобой. Если верить, что ты сможешь нас вытащить наружу.
— О, понятно. Уверена, что мы справимся. Как тебя зовут?
— Харлест Эберикт.
Шерк склонила голову набок. — О! Но ты же умер десять лет назад — так твой брат объявил.
— Десять лет? Всего-то?
— Он сказал, что ты упал с лестницы. Кажется, так.
— С лестницы. Или с балкона выпал. Может, все сразу.
— И чем ты заслужил такое наказание?
— Сам не помню. Вот разве что был некомпетентным.
— Это случилось задолго до спасения Геруном жизни короля. Как он смог оплатить магию, способную привязать тебя к телу?
— Думаю, выпросил в долг.
Шерк обернула голову к двери. — Эта ведет в кабинет?
— Нет, в комнату для любовных утех. Не хочешь заглянуть?
— Есть ли вероятность, Харлест, что наш разговор кто-то слышит?
— Нет. Стены толстые.
— И последнее, — сказала Шерк, не сводя глаз с Харлеста. — Почему Герун не навел на тебя чары верности?
На бледном, покрытом пятнами лице выразилось недоумение: — Как же? Мы братья!
Сняв чары, неупокоенные встали на пороге кабинета Геруна Эберикта. — Здесь он не хранит много денег, — сказал Харлест. — Все больше акции и доли. Распределяет свое богатство, чтобы обезопасить.
— Очень мудро. А где его печать?
— На столе.
— Не очень мудро. Сделай одолжение, собери все бумаги. — Воровка подошла к столу и схватила тяжелую резную печать, а также лежавшие рядом листы воска. — У этого воска особенный цвет?
— О да. Он много заплатил за него. — Харлест стоял у стены, отодвигая тяжелый гобелен. За ним обнаружился встроенный шкаф. Отцепив несколько «тревожных проволочек», он открыл дверцу. Внутри лежали груды свитков и маленькая шкатулка, усыпанная каменьями.
— Что в ней? — спросила Шерк.
Харлест бросил ей шкатулку. — Наличность. Я же говорю, он много при себе не держит.
Воровка изучила замочек. Уверившись, что тут нет ловушки для дураков, она откинула крючок и сдвинула крышку. — Немного? Харлест, она полна бриллиантов.
Неупокоенный подошел, прижимая к груди кучу свитков. — Да ну?
— Похоже, он реализовал часть своих акций.
— Должно быть. Но почему?
— Чтобы использовать на что-то очень дорогостоящее. Но придется ему без этого обойтись.
— Герун так разозлится, — закачал головой Харлест. — Да он с ума сойдет. Начнет нас выслеживать, и не остановится, пока не отыщет.
— А потом что? Будет пытать? Мы не чувствуем боли. Убьет? Мы уже мертвые…
— Отберет сокровище…
— Не сможет, если оно исчезнет.
Харлест нахмурился. Улыбающаяся Шерк задвинула крышку и закрыла замок. — Похоже, таким, как мы, сокровища без надобности. Но скажу тебе: это все равно что сбросить Геруна с балкона или спустить с лестницы, хотя скорее финансово, чем физически.
— Он же мой брат.
— Который тебя убил и на этом не успокоился.
— Тоже верно.
— Так что — давай уходить через балкон. Мой компаньон готов начать вторую диверсию. Ты со мной, Харлест?
— Так я получу клыки?
— Заметано.
— Отлично. Тогда идем.
Было уже раннее утро. Земля парила. Чашка сидела на горбатом корне, смотрела, как дергается человеческая нога, медленно погружаясь в грунт. В пылу борьбы сапог слез с ноги, и девочка увидела пальцы — за миг до того, как темная земля проглотила все.
Он сражался храбро; но когда оторвана нижняя челюсть и рот полон крови, долго сопротивляться нельзя. Чашка лизнула свою руку.
Хорошо, что дерево все еще испытывает голод.
Плохие начали подземную охоту, роясь, ползая и убивая всех, кто слабее. Скоро их останется горстка, но это будет горстка самых отъявленных злодеев. И тогда они выйдут наружу.
Она не хотела дождаться такого. Всю ночь искала на улицах жертву, кого-нибудь, замышляющего недоброе, кого-нибудь, шляющегося там, где люди с хорошими помыслами не появляются.
Найти такого было все труднее. Она только сейчас поняла. Девочка откинулась назад и провела грязными пальцами по волосам, гадая, куда же подевались все преступники и шпионы. Странно это и тревожно.
Ее друг, тот, что похоронен под самым старым деревом, сказал, что он в ловушке. Не может пройти дальше, даже с ее помощью. Однако спасение было близко, хотя он сам сомневался, поспеет ли оно вовремя.
Она подумала о том мужчине, Теоле, что приходил сюда прошлой ночью. Приятный человек. Она надеялась, что он появится вновь. Может, он знает, что делать — она повернулась на корне и поглядела на старую башню — да, вдруг он знает, что делать теперь, когда башня умерла.
Глава 11
На горизонте тусклый парус
Так далеко, что не прочесть
Письмен ужасных
Пятнающих собою выцветшую ткань.
Я знаю те слова, они мои
Они мои,
Следы, оставленные зверем
Что мною был тогда, сейчас, и завтра,
Во все мгновенья между. Паруса
Вдали летят на ветре онемелом
Что вновь окружит сердце — камень
Ураганом слез —
Которых никогда мне не пролить.
Горят глаза
От вида парусов
Что рвутся выше
Пределы мира заслоняя, ведь
Я одинок и не смогу ответить
Идут суда ко мне или бегут
Идут или бегут в бессчетный раз.
А брюхо моря полнится
Неслышным криком
Так далека, так далека та даль.
Слепое желание,