— Тогда так, — хреновый я был бы генерал, не умея принимать решений быстро. — разрешаю использовать пленных специалистов для переделки трофейной техники. Это первое. Второе. Привлеките сельских специалистов для той же работы. Из МТС. Дадут людей — получат трактор. Примерно так. Сколько при таких условиях можете сделать тракторов?

— А можно сделать чуть по-другому? — видя вопросительный взгляд, Михайлин торопливо объясняет. — Дело в том, что трофейная техника обычно превосходит по своим характеристикам наш Т-26. Мы могли бы на них ставить зенитные пулемёты, в том числе, трофейные. Или даже пушки…

— С пушками ты не загибаешь? Там конструкторскую документацию не один месяц готовить надо.

— Есть танки, на которые зенитная платформа ставится целиком…

— Хорошо. Можно и так. А Т-26 ты хочешь переделывать в трактора?

— Да. Снимаем вооружение, радиостанцию, башню, часть бронезащиты, изменяем передаточный коэффициент и получаем вполне бодрый трактор.

— Ты понимаешь, что командиры частей отдадут тебе машины с истраченным моторесурсом?

— Мы научились делать капитальный ремонт двигателей, — усмехается Михайлин чуть гордо, а я демонстративно делаю запись в блокноте «Поощрить Михайлина и его службу за успехи».

— И сколько вы можете сделать тракторов всего? С учётом всех возможностей?

— Зависит от количества дополнительных работников…

— Просто скажи по минимуму и по максимуму.

— Самое меньшее — двадцать, если всё сложится — пятьдесят.

— Значит, можно ожидать тридцать-сорок машин, — смотрю на Пономаренко, тот удручённо вздыхает.

— Армия забрала у села три тысячи тракторов.

Опять прибедняется…

— И дала полторы тысячи лошадей, — это мы с Украины пригнали, ещё полтысячи, тех, что покрепче, я забрал на нужды фронта. И сколько-то себе Рокоссовский оставил. Говорит, что пятьсот, но подозреваю, что раза в полтора больше.

Сам понимаю, что маловато будет, но полторы тысячи лошадей это тоже не мелочь. Однако на уступки приходится идти ещё. Сбор урожая тоже стратегическая задача.

— Сделаем так, — решение зреет быстро. — Трактора от Михайлина пойдут в районы боевых действий. Исключительно в зоны ответственности 13-ой и 11-ой армий. Во всех остальных местах армия примет посильное участие в уборочной. Колхозам мы можем облегчить жизнь просто: при их содействии, войсковые части самостоятельно собирают ту часть урожая, которая отходит им по плану поставок. С использованием своей техники. Насколько знаю, обеспеченность тракторами и машинами сейчас не меньше восьмидесяти процентов от штатного. Вполне хватит.

Пономаренко взял бы и больше, только кто ему даст.

— Трактора от Михайлина останутся у меня?

— Да.

— 13-ая и 11-ая армии помогать не будут?

— Нет. Они воюют. Если только пленными вас обеспечат.

— Побольше бы…

На это пожелание Пономаренко вслед за мной хохочет весь Совет со всеми специалистами.

— Ты не поверишь, Пантелеймон Кондратич. Сам этого очень хочу…

После разрядки совещание пошло веселей, хотя есть и неприятные дела. Помимо всего прочего отмечаю Рокоссовского, который даже боеприпасов не просит. Удовлетворяется присылаемым. И все попутные дела вершит собственной волей. Чисто маркграф средневековый. Хм-м, кажется, я ему позывной придумал.

— Нам, товарищи, придётся подумать об эвакуации…

— Товарищ Павлов, неужто отдадим немцам Минск?! — вскидывается Пономаренко.

— Немцы очень хотят захватить нашу столицу, — пожимаю плечами, — удастся или нет, не могу сказать. Силы они собрали превосходящие, и командование фронтом может попасть в положение Кутузова в 1812 году. Или отдать город или погубить армию. Если вопрос встанет именно так, то я поступлю согласно этому историческому примеру.

Молчание могло быть стать ещё тяжелее, если бы не предыдущая вспышка веселья.

— Не надо огорчаться, товарищи. Самое вероятное, немцы подойдут слишком близко, чтобы горожане могли продолжать прежнюю мирную жизнь. Начнутся артобстрелы, бомбёжки… поэтому!

— Вы, Пантелеймон Кондратич, пошлите человека в Смоленск. Пусть подберёт вам помещения для хранения архивов. Их можете вывозить хоть с завтрашнего утра. Вывозите вообще всё, без чего можете обойтись при оперативном управлении.

— Далее. Детей, детские учреждения и школы эвакуировать в первую очередь. Продумайте куда и как. Зоны эвакуации, куда немцы гарантированно не дойдут: Смоленская, Витебская, Могилёвская, Полесская, Пинская, юг Минской области. Все остальные регионы мы тоже не собираемся отдавать, но там велика вероятность бомбёжек.

— Далее, — надиктовываю готовое решение, причастные к этому записывают. — Вслед за детьми и образовательными учреждениями эвакуировать семьи комсостава и все учреждения чисто гражданского назначения.

— Это какие? — интересуется третий секретарь ЦК Белоруссии.

— Не знаю. Дома культуры, например, частично торговые организации. Медицинские учреждения, кроме полевых медсанбатов. Учебные заведения. Если немцы подойдут близко, эвакуировать будем всех гражданских.

— И самое важное уже для меня. Самуилович!

— Я здесь, товарищ генерал!

— Ты свой радиозавод начинаешь эвакуировать немедленно. В Барановичи. То есть, сразу ты всего не сделаешь, но эвакуационные мероприятия начинай немедленно. Готовь в Барановичах площадку и тому подобное.

Оглядываю присутствующих. Директор авиазавода Анисимов тоже здесь.

— То же самое касается авиазавода, — Анисимов встаёт под моим взглядом. — Вам — в Смоленск, на тамошний авиазавод. Наверняка придётся новый цех строить, поэтому поторопитесь. Если нужна будет помощь, обращайтесь напрямую ко мне.

На самом деле, я не собираюсь просто так отдавать Минск немцам. Ещё чего! Я его немцам продам. Задорого! И плату приму только кровью. Потоками немецкой крови.

14 августа, четверг, время 18:55.

Смоленск, частный сектор рядом с вокзалом.

Борис.

— Руки у тебя из заднего места растут, но по сравнению с этим жидёнком ты — великий мастер, — бурчит старуха, тыча в Яшу узловатым пальцем.

Занозистая старуха, высокая, худая и ещё крепкая. Сам видел, как привычно мешок с места на место переставила. Неполный, но руки оттягивает.

Это хозяйка, к которой мы напросились на ночь. Запросила всего три рубля, а сейчас мы ужин зарабатываем. Поленницу уже переложили, забор худо-бедно укрепили, сейчас покосившийся туалет поправляем. Яша натурально ничего руками не умеет. Хозяйка, Пелагея Петровна, верно говорит. Раньше думал, что это я ничего не умею, но нет, оказалось, что дело не настолько безнадёжно. Вот у Якова на самом деле всё грустно и тоскливо. Гвозди забивать ему не позволил, по первой же хватке определил, что впереди нас ждут кровопролитие и травмы при отсутствии полезного результата.

Заводим снизу под кабинку балку, по виду крепкую, и возимся с уровнем, чтобы важное строение стояло ровно. К разрытому месту у балки подходит курица, что-то высматривает, затем энергично начинает разгребать землю.

— Кыш! Зараза! — Петровна отгоняет возмущённо кудахчущую птицу. Старуха притаптывает за ней землю.

— Вроде нормально? — отхожу в сторону, смотрю с разных точек. Петровна что-то бурчит, ставлю себе зачёт. Бабуська из той породы людей, что никогда довольными не бываю, тут надо ориентироваться на уровень злости и досады. Сейчас уровень приемлемый, соответствует благодушному удовлетворению нормального человека.

Когда бабуська отлучается в хату, Яков, оглядываясь, негромко говорит:

— Может, лучше было где-нибудь в рошице переночевать?

— На голой земле спать? Есть опыт ночёвок в лесу?

По лицу понимаю, что нет. У меня есть, спасибо активному пионерскому детству. И устройство лежбища в лесу, какого-нибудь шалаша, приготовление пищи и всё остальное заняло бы больше времени и сил, чем посильная помощь запрягшей нас престарелой хозяйке.

За ужином Петровна окончательно добреет, когда к её варёной картошке добавляю банку тушёнки из своего НЗ.