На остальных участках фронта бои местного значения».

29 сентября, понедельник, время 08:15.

Минск, штаб фронта. Генерал Павлов.

— Чего-о-о! — Вхожу в режим полного офигевания, вертя в руках записку с коротеньким сообщением. Мои генералы вытягивают головы, безуспешно пытаясь рассмотреть текст. Бросаю записку на стол.

— Фон Бок совсем с ума сошёл! Ударил в сторону Лиды!

Генералы негромко гомонят, обсуждая новость. Хм-м… вообще-то смысл в этом есть. Фон Бок, если ему повезёт взять Лиду, сильно мне логистику испортит. Не фатально, но серьёзно.

— Владимир Ефимович, срочно готовь два приказа и отправляй немедленно. 70-ый корпус отдай под оперативное командование Никитину. Иван Иваныч, 59-ую авиадивизию закрепи за 13-ой армией. А я пойду с Никитиным переговорю.

Спускаюсь вниз на радиоузел. 71-ый стрелковый корпус, оказавшийся под ударом, почти весь из новобранцев. Тут и плюс и минус. Плюс в том, что скоро получу обстрелянное соединение. Минус в том… понятно, в чём.

— Дивизии ополчения мне отдашь? — Семёныч молодец, конечно. Ждал его не больше десяти минут и сразу берёт быка за рога. Подгребает себе всё, что можно.

— Первую и вторую могу в резерв отдать. Полностью столицу не буду оголять.

Эти две дивизии самые боеспособные. Интенсивнее всех воевали.

— И, Семёныч, слушай внимательно. Если что, Рычагов тебе в помощь, но сам знаешь, он и так небо крепко держит. Лиду не то, что запрещаю отдавать, а на пушечный выстрел чтобы не подпустил! Вмешиваться не буду, тебя учить только портить. Сделай так, чтобы неприятными новостями меня с этого направления не беспокоили.

— Не волнуйся, Грыгорич. Усё будет путём.

Поднимаюсь успокоенный. Мне есть чем заняться кроме Лиды. На Никитина можно положиться. Не зря же я его единственного постоянно только по отчеству зову. И он меня.

Окончание главы 18.

1 октября, среда, время 14:25.

Позиции 70-го стрелкового корпуса близ местечка Бастуны (на пути от Вильнюса к Лиде).

Полковник Ильичёв, комкор.

Полковника потряхивало. Не дай бог никому так вляпаться. И грозное начальство рядом, в полном составе. Кузнецов (командарм 3-ей армии) далеко, и он сейчас не совсем начальник. Новый, вот он, чуть позади генерала Павлова, генерал-лейтенант Никитин…

Мы же всё сделали, как надо! Как фрицы смогли взломать в течение нескольких часов трёхслойную оборону? По словам комдива-23, собственным впечатлениям и докладам вырисовывается удручающая батальная сцена.

Поначалу неторопливые немецкие танки резко ускоряются, не дожидаясь конца артподготовки. И успевают проскочить минный заслон. Ну, пусть пять танков из шести, один всё-таки попался. Первая линия обороны смята, минный заслон взорван, дежурный взвод окончательно растоптан следующей волной атаки. Еще семь танков при поддержке пехоты.

Танковый авангард громит миномётное прикрытие и позиции лёгкой артиллерии. Только и успели сорокопятки «разуть» один танк. Рыча и фыркая, «тройка» крутится на заглублённом миномётном гнезде, превращая в фарш не успевшего удрать вслед за товарищами красноармейца.

Удары дальнобойных гаубиц почти не причиняют наступающим вреда, танкам нет нужды держать дистанцию между собой меньше пятидесяти метров. Своё слово сказали зенитчики, спалив пару танков, и тут же были уничтожены ответным огнём. Вторая ЗСУ на другом фланге успела уйти, и полковник не знал, наказывать их за это или хвалить. Надо разбираться.

Разворачивание примыкающих к прорыву подразделений проходит в целом успешно, но разрыв линии обороны увеличивается. Если бы не…

Генерал Павлов.

— Если бы не парни с 122 ИАПа, тебя бы до самой Лиды гнали.

В моих словах ни капли упрёка. Это ж война, дело житейское. Корпус из новобранцев, чего от них ждать? Столкнулись с профессионалами войны. Тут не успели, тут чуток замешкались, вот и результат.

И хоть нет в голосе ни грамма обвинений, полковник ещё больше сникает и смурнеет. Впечатлительный какой. Тоже необстрелянный, как и его бойцы.

— Нэ тушуйся, Фомич! — Никитин заходит к полковнику с другой стороны и хлопает того по плечу. А я не удерживаюсь от того, чтобы подкинуть перцу на свежие раны.

— Почти на двадцать километров за сутки отступили. Это у нас рекорд, да, Семёныч? У тебя какой самый плохой результат?

— До восьми километров, Григорыч. Это когда вы мне приказали отступать шибче…

Делаю страшные глаза и затыкаюсь. Семёныч тоже понимает, что сболтнул. Хотя, что уж теперь?

— Тогда нам их надо было заманить. Видишь, Егор Фомич? Семёныч намеренно фрицев в ловушку втягивал, и то, больше восьми километров в сутки не мог сделать.

Ильичёв то краснеет, то бледнеет, но в целом обсуждение идёт спокойно. А чего нам? 20-ая танковая дивизия вермахта, обидчица полковника, изрядно потрёпанная, сейчас, истекая кровью, отчаянно пытается выдраться из бульдожьей хватки 13-ой армии. Чудом вырвались из котла, ещё раз промяв оборону 70-ого корпуса.

— Григорыч, корпус надо усилить, — Никитин заводит ту же песню под названием «дай-да-дай, дай побольше!», — полсотни танков подбросишь?

— Танковый батальон хочешь организовать?

— А то ж…

— Пока своими силами обойдись. Первые же поставки танков — твои. Как раз кадры подготовишь, пока технику получишь.

Он прав. Корпус надо делать моторизованным. Танковый батальон в резерве сильная штука. Сам же Никитин доказал сегодня утром. Немецкие танки рванули от атакующих тридцатьчетвёрок, как черти от ладана. Во встречном бою им ничего не светит. Ни по калибру пушек, ни по толщине брони.

— Только учти, 21-ый стрелковый корпус (17, 24, 37 сд) я у тебя забираю в резерв фронта. 2-ой корпус, так и быть, оставляю тебе. — Как-то незаметно вышло, что Никитин сконцентрировал в своих руках огромную мощь за счёт соединений, ранее бывших под непосредственным командованием фронта. Как бы ни больше 10-ой армии.

Сейчас, если вооружиться биноклем, наверное, можно углядеть, как над горизонтом клубятся мошки. Соколы полковника Туренко и генерала Рычагова устроили весёлую воздушную резню с остатками 1-го флота люфтваффе. Бои идут над отступающей 20-ой панцердивизией.

— Семёныч, а тебе потом не жалко будет корпус Кузнецову возвращать?

На моё лёгкое ехидство Никитин досадливо шевелит усами. Ухмыляюсь. И сразу новую вводную:

— Ты в курсе, что я тебя на своё место целю? Так что учись думать обо всём фронте, а не только своей армии.

— Мэня?! — судя по степени удивления, Никитин такой коленкор не обдумывал.

— Есть три кандидатуры. Даже для преемников нужен резерв. Ты, Климовских и Рокоссовский. Ты на первом месте.

— А ты, Грыгорыч? — Никитин чешет затылок.

— Товарищ Сталин пока ничего не говорит, но чую, прикидывает, какую дыру мной заткнуть.

Мы помаленьку двигаем к броневику. Это не мой, Никитин выделил. Ильичёв тихонечко топает сзади. Кажется, полковник приходит в себя. Это он сначала думал, что всё пропало. А затем увидел мою ухмылочку и то, как резко Никитин задвинул фрицев на место.

В последнее время всё яснее простая истина. Спокойствие командующего порождает огромную уверенность у подчинённых. От генералов до рядовых. Никогда и никто не видел и не увидит меня суетящимся и нервничающим. Огромный плюс, сам начинаю понимать. А чего мне? Даже если фон Бок разгромит мой фронт целиком, что это даст Германии? Да ничего особенного. К зиме вермахт разгромит три приграничных, — всего лишь приграничных! — округа и расстанется с мечтами о блицкриге. А блицкриг их единственный шанс победить СССР. И попробуй ещё разгроми мой фронт! Все зубы обломаешь. Потому я и спокоен, как обожравшийся удав. Прокололся, крупно прокололся корпус. Понёс заметные потери, — до тысячи человек убитыми и ранеными, три миномётные батареи, две гаубичные, ну, и по мелочи, — и что? Комфронта никакой трагедии не видит. Издевается над неумехой, ехидничает, но прямо на месте голову не откручивает. Пострадавшие части на пополнение и довооружение, перевод под другого начальника, создание мобильного танкового резерва…