11 сентября, четверг, время 10:35.

Северная часть Шимонисского леса. Лесничья заимка.

Старший сержант Нефёдов.

Всегда приходится быть настороже, мы во вражеском окружении. Но если не брать во внимание, как бывает, когда привыкаешь и не замечаешь постоянного неприятного запаха, то чувствуем себя, как на курорте. На небольшие эпизоды можно не обращать внимания. Как сейчас, например…

С лёгким шелестом, — Йонас молодец, смотрит за хозяйством, ворота не скрипят, — распахиваются створки ворот. Въезжает телега, однолошадная. На секунду пара парней, голых до пояса, что колют дрова, останавливается. Затем снова начинают лихими ударами раскалывать чурбаки. Нас никто не заставляет, и на Йонаса плевать, но хоть как-то размяться хочется.

— Трудности были? — спрашиваю пятёрку парней, спрыгивающих с телеги.

— Да какие там трудности…

Ну, да. Обычное дело. Притворились кустами у дороги. Когда телега сравнялась с ними, взяли всех без шума и пыли. И почти без крови. Вслед за Никоненко запрещаю своим ребятам резать горло, враг не скотина, чтобы кровь из него сливать. Это не брезгливость, обычные меры предосторожности. Меньше крови — меньше следов.

— Припрятали надёжно?

— Так точно! — ефрейтор Кондратьев отдаёт немецкие документы. Про себя вздыхаю, но иду в избу, писать очередной доклад. Что, где и как.

Этих немчиков командование сутки точно не хватится. Ребята ушли на охоту. Пока найдут живность, пока набьют. Освежевать опять же надо. К завтрашнему обеду их ждут. И до вечера особо волноваться не будут. Только послезавтра, и если командование мух ловит, тогда с утра приедут узнать, куда подевались заготовщики. Заодно понимаю, почему коровёнку хозяина не тронули. Зачем им его обижать, когда они с его помощью небольшое стадо наколотят. И двум его поросятам есть в лесу замена в виде кабанов.

Сижу на кухне, кабинетов с письменным столом здесь не водится. Заходит Фельдман, но терпеливо ждёт, пока не закончу. Больше всего мне это не нравится в командирском деле, писанина. Но Никоненко часто говаривал: не записанный подвиг не существует. А тут доклад и приложение — немецкие солдатские книжки.

— Что у тебя, Саш? Радиограмма? — укладываю бумаги в планшет, немецкий, кстати.

— Да. Приказано через четыре дня быть на месте назначения и ждать сигнала.

Так-так, дождались счастья. Никоненко ещё нам точку прибытия указал, штаб подтвердил, но сроков пока не ставил. Там лесов нет, прятаться негде. Так что прибывать надо точно, как к обеду. Четыре дня нормально, только выходить нужно сразу. По прямой километров сто, значит, протопать придётся все сто пятьдесят.

— Всё?

— Нет, — радист слегка мнётся, — аккумуляторы разряжаются. На пару сигналов хватит и всё.

— А по времени? — такая шебутная жизнь чему только не научит. Знаю, что аккумуляторы просто от времени «садятся», разряжаются.

— Неделя, не больше, — вздыхает Саша.

— Что делать будем? — прежде чем самому голову ломать, спроси подчинённого, вдруг он знает. Ещё одна наука от Никоненко.

— Дайте мне человек пять, — Фельдман объясняет идею. Есть у нас электрическая машинка, сапёрная. Она двенадцать вольт выдаёт. Ток переменный, но выпрямитель есть. Нашлись умники, предусмотрели аварийный вариант. Там надо ручку крутить, только она довольно тугая, а крутить не меньше часа надо. Как Саша утверждает.

— Аккумулятор на двадцать четыре вольта, но я с клеммами поиграю…

— Не надо меня подробностями мучить, — машу на него руками, — действуй.

Команду по переводу мускульной силы в электрическую располагаю у баньки. Парней вызывается семеро, застоялись ребята.

Собираю командиров отделений, объявляю выход через четыре часа. Дорога предстоит длинная.

11 сентября, четверг, время 15:30.

Северная часть Шимонисского леса. 15 км на запад от лесничьей заимки.

Старший сержант Нефёдов.

Кондратьев сдёргивает повязку с глаз Йонаса, развязывает руки. Наши уже разобрали поклажу с трофейной телеги и ушли вперёд.

— Будем прощаться, Йонас. Забирай телегу и дуй домой.

Мрачный он всё-таки мужчина. Никакой радости не вижу на лице. Как будто причин нет. Все живы-здоровы, неприятные гости уходят. Уходу даже желанных гостей хозяева радуются, если поговоркам верить, а это хмурится, ёлы-палы.

— Теперь слушай меня внимательно. Если почувствую за собой погоню, сообщу командованию место твоего дома и скажу, что там важная немецкая часть. Сам-то ты может с семьёй и спасёшься, а вот от домишки твоего одна воронка останется. Ты хорошо меня понял?

— Фрицам скажешь, что лошадку с телегой рядом с заимкой нашёл. Лошадка же сама могла прийти?

Кивает еле заметно, берётся за поводья.

— Куда мы ушли, ты знать не знаешь. Понятное дело, тебе придётся им доложить. Скажешь, что нас семеро было. Понял? — На вопрос опять хмуро кивает.

Уходим.

Погони мы не боимся, куда мы идём, знать он не может, но осторожность лишней не бывает. Не сам придумал, чем его пугнуть, честно говоря. Фельдман насоветовал, хитрый еврейский жук. Иначе надо всю семейку под нож, а поднимется ли рука? Ну, и зазор часа в два у нас есть. Даже если он галопом к дойчам помчится. Мы за это время далеко уйдём. Ищите ветра в лесу.

Окончание главы 14.

10 сентября, среда, время 07:10.

Северная окраина Минска. Борис.

Сидим с Колей Фомичёвым, младшим сержантом и моим помошником в недостроенном доме на верхнем четвёртом этаже. Самый крайний многоэтажный дом, дальше частная застройка, где иногда попадаются двухэтажные старорежимные дома. Добротные, купеческие, наверное, какие-нибудь.

Немцы ударили ночью, сломав собственные шаблоны. Сейчас бой кипит в паре километров от нас. Насколько я знаю, оборона нашей первой дивизии начиналась дальше. Значит, фрицы смяли первую линию. Почему-то сердце сжимается, где-то там занимает позиции не меньше батальона.

— Ну! Что там? — толкает в плечо Фомичёв. Бинокль у нас один, мне, как корректировщику, положен, но на всех сержантов не напасёшься.

Мы сидим на импровизированной лавке, широкой доске на стопках кирпичей. Сидим, глядим в окно, и что-то мне не нравится. Молча отдаю бинокль напарнику.

Коля из строевых, подозреваю, без могучей руки моего папаши не обошлось. Из регулярных частей, да с боевым опытом, да диверсант. Сам смоленский, шатён с шалыми глазами. Не высокий и не низкий. Как он сам как-то сказал, крупняка среди разведчиков нет. Чем больше габариты, тем легче словить пулю и труднее прятаться. Сильно мелких берут только за особую шустрость, в рукопашной им трудно. Короче, гармония — основа всего.

— А почему мы огонь не открываем? — карие глаза Коли требовательно смотрят на меня. — Им же помочь надо!

— Во-первых, команды нет. Во-вторых, куда стрелять, неизвестно.

Фрицы вошли в плотное соприкосновение, возможно, рукопашная вовсю идёт. Куда там стрелять? Надо бить по путям подхода подкреплений к немцам, но отсюда не видать. Танки мы бы заметили, но фрицы напрямую атакуют без танков, которые поддерживают своих из-за укрытий. А укрыться среди домишек, сараев и прочих строений пара пустяков.

Забираю бинокль. Хм-м, немцы продолжают атаковать и что-то неприятно сжимается в желудке. Первый раз у меня такая возможность наблюдать вживую. Сверху, с большой высоты всё выглядит, как на карте. Оттуда отдельных солдат не различишь, да мы на пехоту особо внимания не обращали. Так что для меня это впервые. И мне… не могу сразу разобраться. И со страхом приходится бороться и с… восхищением.

Фрицы идут волнами, цепь за цепью. И не в полный рост и не все разом. То один вскакивает и перебегает, то другой. Остающиеся лежать стреляют, прикрывая своих… сослуживцев. Не хочется применять слово «товарищей», хотя сейчас оно самое удачное. Самое неприятное, у них получается. Ротные слабые миномёты не эффективны, артиллерия тоже. Есть где от неё спрятаться, не в чистом поле бой идёт.