Ладно. И что теперь делать? Минск не сдавать? Неожиданно меня смех разбирает, хорошо никто не видит. Никитин подыграл приказу Сталина не сдавать Минск, лишил меня второстепенного, но приятного мотива впустить немцев в город.

Другие новости не плохи. Гудериан заблокировал 603-й полк, но штурмовать их позиции нахрапом не стал. Сейчас там бушуют воздушные бои. Рычагов своих птенцов тренирует. И хорошая новость есть, тоже во время совещания получил. До наших рано утром, когда немецкие асы привыкли смотреть сладкие сны, добрался ДБ-3, который доставил им новые миномёты взамен разбитых. С запасом мин и прочих боеприпасов. Да ещё обратно прилетел, на что я уж вовсе не рассчитывал. В том районе аэродромов не было. То есть, был какой-то старый тренировочный, ещё с мирных времён. Так они засыпали воронки, разровняли полосу, этот авиационный грузовик сел, выгрузился, принял на борт несколько тяжелораненых и спокойно улетел.

Но это чрезвычайная мера. Так-то мы им припасы на парашютах будем сбрасывать. Продовольствия им почти не надо. Местный колхоз кормит.

Прогнозирую затишье на фронте, так что можно к Рычагову слетать…

— Товарищ генерал, — заглядывает Саша, — вас Москва требует по ВЧ.

Раз требует, надо идти. По интонации адъютанта понимаю, что звонит Иосиф Виссарионович.

Угадал. В тесной подвальной комнатушке из эбонитовой трубки слышу голос с узнаваемым сотнями миллионов акцентом.

— Как у вас дэла, товарищ Павлов? — спрашивает вождь после приветствий. — И пачему вы так долго к телефону добираетесь?

— Нормально у нас дела, Иосиф Виссарионович. Добираюсь долго, потому что ВЧ-связь у нас в подвале, по трём этажам приходится скакать. Ближе нельзя, контрразведка ругается.

— Гаварите нормально дела, но накануне вы Молодечно отдали.

— Мало что значит этот Молодечно. Оборонять его сложно и необходимости не вижу. Да и не просто так немцы туда вошли. Заплатили за вход полноценным батальоном.

— А за сколько Минск отдадите? — как-то опасно голос у вождя напрягается. В пику ему отвечаю беззаботно:

— Ну, если вермахт поставит на кон с десяток штурмовых дивизий, моторизованными и пехотными, то буду считать цену приемлемой. Но, конечно, поторгуюсь ещё, товарищ Сталин.

— Нэльзя Минск отдавать, — не повышая голос, но твёрдо заявляет Сталин.

— Почему? Рядовой город, это ж не Москва и не Ленинград…

— Сталица республики — не рядовой город.

— Вильнюс, Рига, Львов, Кишинёв — такие же провинциальные столицы, как и Минск. Одесса в стратегическом плане значит намного больше, чем Минск.

Язык мой — враг мой! Только брякнув про Одессу понимаю, что зря это сделал.

— Пачему не помогли Приморской группировке? Вас же прасили…

— Почему не помог? Помог! Авиагруппа сбила, дай бог памяти, по-моему, восемь юнкерсов, помогли местным отбить какие-то позиции у того лимана, забыл его название. И кое-как вернулась. Там же далеко, топлива в оба конца никак не хватает. Кое-как их вытащили, целую операцию для этого пришлось соображать…

— Мне как-то по-другому докладывали…

— Приморская группировка принять мои самолёты не может. У них аэродромов нет. Есть только местный аэропорт, про который немцы прекрасно осведомлены. Разбомбят в два счёта, если наши там приземлятся. По радио они нашим лётчикам не ответили, хотя частоты были оговорены, авиационных боеприпасов наверняка у них нет… не, посылать к ним авиагруппы, это давать им билет в один конец. Туда прилетят, обратно не вернутся. А почему Жуков не организует авиаподдержку? С Крыма намного ближе лететь, да есть места и поближе.

— У Жюкова авиации кот наплакал.

— Пришлите мне ещё молодых лётчиков и самолёты. Сформируем авиаполк и перебросим на юг.

— И сколько ви их будете готовить?

— Сегодня лётчики и самолёты — через месяц Рычагов даст полк.

На этот раз намеренно упоминаю Пашку. Какой-то зуб у Сталина на него растёт. Одна его фамилия вождя раздражает. Потому и поминаю Пашку в положительном ключе. Зависает пауза.

— А раньше нельзя? — всё-таки спрашивает вождь.

— Можно, но только за счёт других. Только не понимаю, неужто у Жукова даже авиаполка нет?

Хитренькая память Кирилла Арсеньевича подбрасывает фамилию Покрышкина, который как раз на Юго-Западном фронте колобродил. Так что есть у него и лётчики, и авиация в целом. Но называть эту фамилию не могу, сразу нарвусь на вопрос, откуда я знаю. И Жукова понимаю, на таком клочке, который занимает Приморская группировка, аэродром в условиях степи спрятать трудно. И с самых близких мест расстояние всё равно больше двухсот километров. Не разгонишься. Оптимальное расстояние до линии фронта тридцать-пятьдесят камэ, никак не двести пятьдесят. Но мне-то ещё хуже, у меня — пятьсот. Авианосцев у нас ещё долго не будет.

— Есть ещё вариант, товарищ Сталин, — закидываю удочку, вдруг клюнет.

— Какой?

— Дайте мне армию, хотя бы из трех-четырех корпусов с полутысячей танков, и Рокоссовский ударит в сторону Одессы от Полесья.

— Думаете, дойдёт до самой Одессы?

— Ему даже на побережье выходить не надо. Если приблизиться к Одессе хотя бы за сто километров, то моя авиация потом всю румынскую армию в порошок сотрёт.

Вождь задумчиво хмыкает.

— А у вас, товарищ Павлов, нет в запасе резервной армии?

— В стадии формирования, товарищ Сталин. Нужны ещё танки, автомобили и всё прочее.

На самом деле лукавлю. 24-ая ударная армия на основе политического корпуса, командный состав которого сформирован из политруков, уже перебрасывается на территорию Анисимова (11-ая армия). И у них уже больше сотни танков, трофейных и свежевыпеченных Т-34.

Но Сталин меня на слове не поймает.

— У мэня складывается впечатление, — вождь возвращается к избитой теме, — что ви хотите отдать Минск.

— Неправильное впечатление, товарищ Сталин, — отвечаю бодро и без запинки, — дело в том, что меня радует абсолютная прозрачность намерений фон Бока. Не надо гадать, куда он ударит. Он открыто рвётся к Минску, давая мне время подготовить контрудар в другом месте…

Не успеваю закончить.

— Ви готовите контрудар?! Где? Пачиму молчали? — Сталин заметно возбуждается.

— А разве это было непонятно? Конечно, готовлю. Давайте не буду говорить, где. У меня насчёт этого суеверия, товарищ Сталин.

— Ви всё-таки скажите, хотя бы примерно.

Просящему тону вождя отказать невозможно.

— Гм-м… товарищ Сталин, вы наверняка знаете, что 24-ую армию перебрасываю северо-восточнее Вильнюса, поближе к городку Швенчонис. Где-то там и ударю. Планирую оторвать кусочек Литвы и Латвии, такой треугольничек с вершиной в Даугавпилсе. Совместно с Северо-Западным фронтом.

— Ви ж говорили, что 24-ая армия не готова.

— 11-ая поможет, из своих резервов что-то подброшу. На поставки надеюсь. Боеготовность к тому же подразумевает обстрелянность войск.

— Сколько вы будете готовить контрудар?

— Недели полторы-две. Сроки не только от меня зависят.

— А от кого?

— От вас и от немцев, — из трубки сочится удивление, — от вас — поставки, от немцев — степень их резвости. Если будут и дальше так же рваться к Минску, то быстрее начну, если потеряют темп, то… ещё быстрее.

— Всё-таки Минск удержите?

Вот натурально надоедает мне этим вопросом. Он там что, с Рузвельтом пари заключил на Минск? Хотя смотря какое пари, если это пара десятков танкеров с бензином бесплатно, то я — за. Если тысяч по пять тонн в каждом. Но его ж напрямую не спросишь!

— Товарищ Сталин, вы меня простите, но вижу свою главную задачу в победе, а не в обязательном удержании какого-либо города, пусть даже и Минска. Если для победы надо будет оставить Минск, я его оставлю. Пока не вижу такой необходимости, но она может возникнуть. Когда-то Кутузов даже Москву оставил Наполеону, что уж про Минск говорить?

— Всё-таки постарайтесь удержать белорусскую столицу, — оставляет вождь за собой последнее слово и, вынуждая дать обещание приложить все силы и всё такое.