Отдаю трубку связисту и жестом приказываю разорвать канал. Машинально подчиняется и переходит на прослушивание. Через минуту:

— Опять Петров, — связист смотрит вопросительно и удивлённо.

— Не соединяйся. За такое время порядок передачи сообщений освоить невозможно.

— Так нельзя. Я обязан ответить.

Он прав, конечно. Но можно и по-другому.

— Скажи, что я отошёл и веду наблюдение, — тут же встаю, и отпиннывая куски кирпича и шурша каменной крошкой, ухожу через коридор. Но уже в другую комнату. Не стоит светиться всё время на одном месте. Здание, судя по планировке, строилось под общежитие. Коридоры от торца до торца увенчиваются межэтажными лестницами. У связистов и у нас с Колей смежные комнаты соединены. Не по проекту, а с помощью лома. Кувалду бы надо, но не нашли. Страшно нужная вещь в условиях городских боёв, короче говоря.

Может показаться, что занимаюсь саботажем, но не наблюдаю особой активности фрицев. Ни артподготовки, ни интенсивной стрельбы, без которой не обходиться ни одна атака. Короче, затишье. Не понимаю, почему этот чудачила так нервничает. Посмотрим, может увижу что…

Внимательно осматриваю позиции, которые уже не дальше километра. Перестрелка кое-где идёт, но вяленько…

— Борь, я, конечно, понимаю, что ты — сын генерала, но с майором так нельзя, — бубнит Фомичёв.

— Согласен, — от бинокля не отрываюсь, — по идее на него докладную командиру полка надо писать. Он засоряет эфир, это раз. Мне по хрену, что он меня материт, но каждое нецензурное слово удлиняет сообщение. И вместо минуты от подачи запроса до открытия огня пройдёт две или три. В бою промедление смерти подобно. Фактор времени на войне — важнейший.

Не вижу, мне есть куда смотреть по делу, но знаю: Коля слушает, открыв рот.

— Это тебя отец научил?

— Да, — на самом деле, не помню, чтобы он вообще меня чему-то такому учил. Оно как-то всё само заходит. Но намного проще сказать «да».

— Он нарушает регламент, это два. Сначала представься, потом выдавай сообщение. Сообщение должно завершаться словом «приём». Если я чего-то не понял или прослушал, или помехи были, запрашиваю повтор. Как только уясняю, что мне передали, говорю: «Я — Синус. Петров, вас понял, конец связи». Этот придурок в майорских петлицах минуты три матерился, но ничего толкового не сказал.

Фомичёв молчит. Мой тщательный осмотр всего, до чего могу дотянуться взглядом, вооружённым двенадцатикратным биноклем, не даёт ничего. Банальные перестрелки, в паре мест работают пулемёты. А связист уже теребит за рукав. Прячу улыбочку. По одному его напуганному взгляду понимаю, что со мной «Петров» хочет пообщаться.

— Я — Синус. Приём, — мой тон абсолютно лишён эмоций. Мне натурально похрену.

— Считаешь себя сильно умным, Синус? Слушай меня внимательно. Немедленно откройте огонь за двести метров от моих позиций.

Молчу. Жду.

— Чего ты молчишь, Синус?! Когда откроете огонь?! — собеседник снова начинает закипать.

— Вы…

— Уснул там что ли?! — «Петров» слова не даёт сказать.

— Пока вы не завершите своё сообщение словом «Приём», я не должен отвечать.

— Приём!!!

Нервный какой, у меня аж перепонки болезненно резонируют.

— Я — Синус. Петров, сообщите координаты цели и количество залпов. Приём.

— Сказал же! За двести метров от моих позиций! — И после паузы догадывается сказать:

— Приём!

— Я — Синус. Петров, мне не известны координаты ваших позиций. Приём.

Бросает трубку. Невменяемый какой-то. Поворачиваюсь к связистам.

— Больше не соединяйте меня с «Петровым». Это немец. Поэтому ничего не знает и не понимает совсем простых вещей. Фрицы подслушали наши переговоры и теперь занимаются провокациями.

Лица связистов светлеют. Своим командирам грубить нельзя, под трибунал угодишь. А фрицам не только можно, но и нужно.

На самом деле, не знаю, немецкий ли это провокатор или идиот в наших рядах. А какая разница? — риторически вопрошает в таких случаях папа. Наш идиот ещё хуже, так он считает. Пожалуй, так оно и есть, уж больно виртуозно он матерился.

11 сентября, четверг, время 01:10.

Северная окраина Минска. Борис.

Грохочущий шум, похожий на возмущение перегретого масла на сковородке, когда туда бросают что-то на обжарку, заставляет в панике подскочить с лежанки. У другой стены поднимает голову Фомичёв, на секунду замирает и роняет голову обратно.

— Наши…

Прислушиваюсь. Такой мощной артподготовки вблизи раньше не видел. Сверху-то совсем по-другому выглядит и не слышно ничего. Надо посмотреть. Поднимаюсь. Сначала портянки и сапоги, затем бинокль и шинель.

Отдыхаем мы в подвальном помещении. Тут холодно и сыро, до тех пор, пока буржуйку не затопишь. Буржуйка тепла не держит, но мы её кирпичами обложили.

Волокусь наверх, на втором этаже слышу догоняющие шаги.

— Ты чего?

— Того, — бурчит Фомичёв, — обязан быть с тобой всё время. Чего тебе неймётся?

Не скажу ему, что просто заснуть не могу. Не поймёт. Но что говорить, знаю.

— Мне надо посмотреть, по каким местам наши хреначат. Штоб знать, где наши, где не наши…

Минут пятнадцать любуюсь на поля сверкающих вспышек, то тут, то там. Канонада сильнейшая, но исподволь начинает вкрадываться какое-то подозрение. Отец решил усложнить фрицам жизнь, артналёт это предупреждение: попытка повторить ночной прорыв не пролезет. Но что-то не так, чего-то не хватает.

Ухожу в комнату связистов, вытаскиваю из планшета карту, делаю пометки. Зоны, подвергшиеся артобстрелу, ясное дело, не наши.

— Семьдесят шестым калибром хреначат, — зевает Коля, — пошли уже спать…

Точно! Вот откуда неудобство в голове. Крупные калибры отец не задействует! Почему, это уже не моего ума дело. Момент, однако, интересный…

Спускаюсь вниз, позёвывая. Грозная канонада не пугает, а радует. Это же наши гвоздят, так что пусть фрицы нервничают. Кажется, засыпаю, не успев лечь на жесткий настил…

11 сентября, четверг, время 07:15.

Северная окраина Минска. Борис.

— …лять! Фью-ю-ить! Стум-м! — от сильного рывка не удерживаюсь на ногах, лечу на бетонный пол, что-то свистнуло чуть не в ухо и щёлкнуло по стене.

— Сучкастую оглоблю в гузно до самого горла! — встаю, потирая ушибленную задницу. Провокатор «Петров» или наш дурак, но с паршивого идиота хоть шерсти клок. Кое-какие обороты запомнил. Кстати, надо докладную на него состряпать…

— Снайпер, — задумчиво чешет нос Фомичёв и снова дёргает меня за руку. — Не вставай!

Весело день начинается. Перебираюсь в правый от двери угол, присаживаюсь к стенке. Смотрю на пулевой след, прочерченный по кирпичной кладке. Отмахиваюсь от Коли, ни к чему мне нотации.

— Странновато как-то, — раздумываю вслух, — подошёл осторожно…

— Хрен там осторожно! — энергично спорит Фомичёв. — Ты в солнечную полосу встал!

— Да, в полосу… но далеко от окна, — и есть ещё одна тонкость, — мне отец говорил, что снайперов у фрицев нет, как класса.

— Да что вы говори… — Коля спохватывается, но ехидство не воробей, вылетит — не поймаешь. Если б это я сказал, то меня хоть утопи в насмешках. Но попробуй скорчить недоверчивую рожу по адресу генерала Павлова, собственное чувство субординации в тонкий блин расплющит.

Однако, что ни говори, а кто-то меткий по мне пальнул. Поэтому внимательно смотрю на длинную щербину от пули. Немного снизу вверх, ясное дело, с земли стреляли. Где я там стоял, о сучкастая оглобля! В районе головы пуля прошла!

Наклон траектории показывает щербина на кирпичах, мысленно встаю на то же место. Воображаемая линия проходит сквозь мой призрак, продолжаю её дальше, дальше… Вряд ли стрелок дальше, чем на полкилометра. Всё! Вычислил примерное место, а точное мне не надо. Я — не снайпер, я — артиллерист.

— Я — Синус, вызываю Меридиан-два…

Меридиан-2 — батарея 82-миллиметровых миномётов. Принцип тот же, если позывной на букву «М», то это они. Если на «Д», то 120-миллиметровые. Под моим контролем две «эмки» и одна «дэшка».