Воздушный КП генерала Павлова.

Решил сам полюбоваться, что происходит. Фрицы, — разведка уже доложила, что это эсэсовцы дивизии «Тоттенкопф», — расширяют коридор для вывода своих частей. В воздухе бешеная грызня. 1-ый воздушный флот (генерал-полковник Келлер) бросил на деблокировку столько сил, что над Минском и в окрестностях небо чистое со вчерашнего вечера.

Иногда нашим удаётся отбомбиться, но дюжину СБ фрицы сумели опустить на землю. Ишачки и чайки сами кое-что могут, с направляющими блоками НУРС огонь ракетами стал заметно эффективнее. Но всё-таки эти «чёрные» уходят. Вдумчиво и результативно авиация с ними справиться не может. Ничего, подождём до обеда.

Приказ № 0012 от 18 сентября 1941 года

Под грифом «Секретно».

Командующему, всему личному составу всех частей и соединений 11-ой армии активизировать боевые действия на всей линии соприкосновения с противником.

Цель: связать противника и не позволить ему выделить силы для организации прорыва из окружения.

В случае обнаружения слабости вражеских позиций атаковать и отодвигать войска противника. Глубокие прорывы запрещены. Разрешается развивать успех вширь, уничтожая линию вражеской обороны вдоль фронта.

Командующий Западным фронтом___________/генерал армии Павлов

Такой же приказ отдал Кузнецов войскам Северо-Западного фронта. 21-ый мехкорпус и другие. Не знаю, кто там у него ещё.

Немцам нельзя давать возможность для манёвра. Все войска на линии фронта надо сковать. А то прохлопаем ушами, они и выскользнут из ловушки. Где там соколы Рычагова? Чаша весов колеблется, самое время бросать сильную гирьку. Як-7 по-хорошему мы фрицам ещё не показывали. Комдив Туренко, чья дивизия прикрывала небо над Минском, эскадрильей Яков не злоупотреблял.

Воздушный КП генерала Павлова.

время 11:35.

— Придержи свою стаю. А то увлекутся, и вернуться горючки не хватит. Приём.

— Придержу. Приём.

— Отбой связи, Альбатрос.

Кладу трубку и вспоминаю анекдот. Старый, пошлый и не очень смешной.

Царь скучает, взволнованные бояре суетятся. Предлагаю устроить пир, какую-нибудь войнушку, ничего царю не хочется, всё надоело. Предлагают бабу, царь нехотя соглашается. Приводят женщину.

— Разденьте её…

— Поставьте в позу…

Подходит его величество к обнаженной красотке, изготовленной в колено-локтевой, даёт ей пинка по заднице и опять:

— Скучно мне, бояре…

Вот и мне стало скучно. Никакого брутального воздушного сражения не случилось. Как только две волны по полсотни Яков появились в небе над Уцене, немецкие самолёты брызнули оттуда, как тараканы. Признаться, правильно сделали. Как может сотне истребителей противостоять пара десятков?

Сразу после происходит несколько вещей. Первое — движение наших войск возобновляется. Второе — наши бомбардировщики начинают хлопотать над хвостом колонны уходящей из окружения дивизии «Тоттенкопф». Словно стая галок над свежей пашней. Не завидую им сейчас. Да никто не позавидует.

Третье — Яки рванули за удирающими мессерами, и тем надёжно оторваться не удалось. Як-7 чуть-чуть, но быстрее, чем мессер. Но тут вмешалась всесильная логистика. Мессеры могут уйти не на ближайшие аэродромы, — наверняка такие есть, — а на дальние. До тех пор, пока горючки хватит. Нашим лететь дольше, мы наступаем и наши аэродромы дальше.

Это ещё не полное господство в воздухе, но явное преимущество. Теперь перед Рычаговым стоит задача выявить все ближайшие, и до каких достанет, немецкие аэродромы. То, чего так и не смогла сделать до конца наземная разведка.

— Паша, как только разгромишь все ближайшие аэродромы, считай, что успех операции у нас в кармане, — по глазам лётчика-генерала видел, что до него дошло, но добавил. — Тогда мы будем делать с окружёнными всё, что захотим. Будем иметь их в любой позе и любым способом*.

— Возвращемся к Минску! — отдаю команду пилоту по внутренней связи.

Ко мне наклоняется Яков. Говорить громко он не умеет, а гул моторов изряден.

— Будем работать там, товарищ генерал?

Киваю.

Но поработать не удаётся. Немцы малоактивны и потихоньку отползают от города. Сливаются с веткой Гудериана, которого неторопливо поджимает Анисимов. Пара километров ему остаётся до блокированного 603-ого полка, который на удивление до сих пор держится. Хотя чего ему? Боеприпасы и всё остальное подбрасываем, тяжелораненых вывозим. Один рейс фрицы порушили, сбили транспортный ДБ-3, как раз с ранеными, но только один.

Плюс ко всему, постоянная авиаподдержка. Фрицы уже знают, что любая атака больше четверти часа идти не будет. Потом прилетают злые штурмовые чайки и утюжат ракетами всё, что увидят. А что можно успеть за пятнадцать минут? Добраться ползком до наших позиций и сдаться в плен? Ну, так велкам!

Так что поработать не удаётся. Яков тяжело вздыхает. Он прав. Скучно мне, бояре…

* — Напоминаю утончённым барышням, возможно имеющимся среди читателей, что советские офицеры не матерятся. Они матом разговаривают. А некоторые ещё и думают.

20 сентября, суббота, время 14:20.

Небо к северу от Вильнюса. Литва.

Лётчик Алексей Кондратьев. Як-7.

Но тот, который во мне сидит

Считает, что он истребитель.

Мы их выследили! В рот им вонючие ноги, мы их выследили!

— А вы куда? А ну, в сторону, идиоты! — Куда понесло вторую двойку? Отворачиваем от чужой взлётной полосы на таком крутом вираже, что напряжённо скрипит корпус.

Это уже второй, хотя первый аэродром мы так не проверяли. Куда этого Колю Ефимова понесло? Зачем?!

Самая удобная ударная позиция — параллельно взлётке, чуть в стороне. Над стоящими рядами машинами. Расстреливай, не хочу. Только это азбука, которую знают все. Поэтому зенитки стоят по обе стороны полосы, туда-сюда несколько метров. Зайти ровно вдоль полосы — верный способ героически убиться. И не факт, что героически. Николай с ведомым то ли не успели, то ли забыли вовремя отвернуть. Вышли правильно, по дуге, обойдя зенитки. И дав очередь из пушек и пулемётов, надо было тут же отворачивать в сторону. Не успели…

— Кречет, тебя не задели?

— Кондор, вроде крыло пробили. Управляемость хорошая.

— Возвращаемся.

Возвращаемся. С бреющего полёта, на котором отследили мессеров, выходим на верхние этажи. Там обзор лучше. Только мешает застывшая в глазах картинка с двумя вспыхнувшими огненными шарами в конце взлётки. Очень надеюсь, что зацепили с собой на небо хоть немного фрицев. Хотя им не по пути, фашистам место только в преисподней.

Только сейчас эйфория от того, что мне удалось пробиться в корпус генерала Рычагова, сделала ручкой. Чувствую, что становится всё равно. Где ни воюй, а друзей и боевых товарищей будешь терять. Не всё ли равно, где это делать? На родном Северо-Западном фронте или ставшим родным Западном.

Ничего, прорвёмся. Война и смерть это спрессованная до невероятной плотности жизнь. И она мне нравится. Начальство говорит, что господства в воздухе мы не достигли, но я — человек простой и генеральских заумностей не понимаю. Мы делаем в литовском небе всё, что захотим, и мессеры от нас откровенно бегают. Немецкие бомберы всё тайком и украдкой работают. На моём счету уже четыре «юнкерса», три в группе, и моя ближайшая мечта насильно приземлить мессер. Ничего сложного, главное — догнать.

21 сентября, воскресенье, время 17:10.

Москва, Ставка Верховного Главнокомандования.

Выдернули меня в Москву. Не вовремя, но особых возражений нет. Скучно мне не просто так. Скука — прекраснейшее из чувств, любой опытный и поживший на свете человек это понимает. Скука — прямой потомок уверенности, которой у меня хоть отбавляй.

Если не случилось ничего экстраординарного вроде падения на Землю астероида, — а про такое сразу бы все узнали, — то вторая фаза моей контригры против фон Бока идёт уже три часа. И её результат меня не сильно заботит. Мой фронт находится в чрезвычайно выигрышном положении. Настолько редкостном, что даже термина для него не знаю. Если любой ход ведёт к поражению, это цугцванг. А если к победе? То-то и оно.