— Какие потери понесли русские? — Рузвельт хочет прояснить обстановку до конца.

— Немцы в своих газетах утверждают, что не меньше полумиллиона…

— Врут, — негромко вставляет Гопкинс.

— Даже если не врут, — продолжает Маршалл, — этого мало. Продвижение войск остановлено. Немцы не могут наступать, оставляя в тылу миллионную группировку войск, вооружённую до зубов. Значит, Советы успеют провести мобилизацию и относительно быстро удвоят численность своих войск. До начала войны в регулярной русской армии служили пять с половиной миллионов человек…

Маршалл кивает на Гопкинса, многие данные, которыми он сейчас оперирует, в клювике принёс из Москвы именно Гарри.

— Пусть останется пять, Сталин мобилизует ещё столько же, и перед немцами встанет огромная русская армия, в два раза большая по численности. Причём не только в живой силе, самолётов и танков у русских тоже больше.

— Какова численность немецкой армии?

— Англичане говорят, что Гитлер выставил против России три с лишним миллиона солдат. Плюс румынская, венгерская и финская армии. Всего свыше четырёх миллионов.

— Русские могут позволить себе платить за каждого убитого немецкого солдата двумя своими, — задумчиво произносит Рузвельт.

— Сталин утверждает, что потери примерно один к полутора в пользу немцев*, — замечает Гопкинс.

— А у генерала Павлова?

— Точно неизвестно. По косвенным данным можно судить, что соотношение потерь личного состава… — Гарри явно цитирует, обычно он так не говорил, — у Павлова примерно два к одному в его пользу. Не меньше.

— По каким косвенным данным? — Рузвельт вникает в дело скрупулёзно.

— Санитарные потери Павлова около тридцати тысяч, при этом у него в плену пятнадцать тысяч немецких солдат и офицеров. Ещё примерно шесть тысяч они похоронили на своей территории, когда уничтожали вторгнувшиеся войска, — докладывает Гопкинс.

— Опыт последних войн показывает, что число раненых в два-три раза больше убитых, — добавляет Маршалл, — а число пленных при наступательных боях не более половины от количества убитых. Можно оценить безвозвратные потери немцев не менее пятидесяти тысяч человек. В боевых действиях против Павлова.

— Талантливый генерал, — роняет президент. — Итак, как вы спрогнозируете дальнейшее развитие событий, Джордж?

— Немцы попытаются уничтожить группировку Павлова и смять его фронт. Это может у них получится, но, несомненно, Павлов заставит их захлёбываться собственной кровью. В лучшем для немцев случае, после уничтожения войск Павлова, они выровняют фронт к зиме, но больше ничего сделать не успеют. Надо ещё учитывать климатические условия, мистер президент. В сентябре-октябре начинается сезон дождей, а дорог с твёрдым покрытием в России не так много. Тяжёлая техника увязнет.

— Сталин утверждает, что немцы не готовы воевать в зимних условиях, — вмешивается Гопкинс.

— Англичане подтверждают, — подкрепляет Донован.

— А за зиму Сталин укрепит свою армию, вооружит её, и она станет немцам совсем не по зубам, — резюмирует Рузвельт. — Война примет характер затяжной, а у России ресурсов больше.

— И станет ещё больше, — добавляет Рузвельт после паузы. — Мы им поможем. Гарри, ты что-нибудь добавишь? Коротко?

— Русские уверены в победе, — Гопкинс хотел встать, но президент делает запрещающий знак рукой. — Сталин и его люди спокойны и невозмутимы. Они утверждают, что Гитлер протянет не более полутора лет. Мобилизация в России идёт полным ходом, промышленность переведена на военное положение.

— Нам надо спешить, друзья мои! — заключает Рузвельт, слегка хлопая рукой по столу. — Иначе Россия расправится с Гитлером в одиночку. Гарри, форсируй переговоры по ленд-лизу с русскими. Мы дадим им всё, что они попросят.

— Билл, какие новости от наших островных друзей? — одна тема закончена, можно послушать Донована, а Гопкинса оставить на десерт. Хотя он главное сказал, но о мелочах тоже забывать никогда нельзя, — решает президент.

Примечание

. Рузвельта все знают. Г.Гопкинс — его личный и ближайший помощник, недавно вернулся после встречи со Сталиным. Сталину он понравился. Донован — шеф информбюро, ставшим предтечей разведки США. До этого момента внешней разведки у США не было. Д.Маршалл — начальник штаба армии США, советник президента.

30 июля, среда, время 17:35.

Клуб колхоза «Красный Октябрь».

Один из непреложных и неприятных законов состоит в том, что счастливые дни когда-нибудь заканчиваются. Правда есть и обратная сторона: несчастная полоса тоже не бесконечна. Но сейчас они вступают в чёрную полоску. Не только Карл это ощущает, все чувствуют. Даже пронырливый помощник Фрица, Алекс Кунстман, монументально полный с круглым и постоянно доброжелательным лицом. Чистокровный ариец, судя по всему, кроме поведения, кое-какими особенностями напоминающего неистребимое еврейское племя.

Колонной по одному под привычным приглядом автоматчиков они входят в бревенчатый многооконный клуб. Вход под боковым приветливым фронтоном, через широкое крыльцо, больше напоминающее веранду. Место для регулярных вечеринок местной молодёжи.

Через пять минут вся рота рассажена по скамьям перед сценой. Лёгкий гул, который всегда сопровождает достаточно большое количество народа в одном месте, мгновенно меняется на глухую тишину, когда на сцену выходит герр майор со своим помощником и становится за трибуну.

Стихают все не просто так. Настроение у всех падает до точки замерзания, тут не до разговоров. Конвойные автоматчики, стоящие у стены, замолкают из чувства дисциплины. Вряд ли из солидарности. Это их сейчас начнут морально насиловать, конвойники же, как давно подозревает Карл, воспринимают эти собрания, как бесплатный концерт. Карлу кто-то рассказывал, что в средние века народ очень любил публичные казни преступников. И веселился, глядя, как отлетают головы и другие части тела и как смешно дрыгаются тела на виселице. Что-то такое проглядывало и в поведении русских солдат. Одно слово — варвары.

А работать-то как интересно! Они с Фридрихом и Михейтчем реанимировали подбитый танк Т-1. Им неплохой экземпляр приволокли, со стосильным мотором. Пробитую башню сняли, она вообще не нужна. Егоритч обещал автомобильное стекло найти и газосварку подвезти. Оберхаупт хочет сделать трактор, их русским очень не хватает.

Техническая задача увлекла Карла не на шутку, про Фридриха и говорить нечего. Он привлёк ещё Петера, худощавого невысокого светлорыжего парня, что служил механиком-водителем танка, чешского Pz.(38)t.

— Фрицы, Гансы и прочие Зигфриды, — герр майор начинает со стандартного приветствия, которое его помощник не переводит. И так всё понятно.

— Довожу до вашего сведения, что ваш доблестный трудовой батальон успешно борется за почётное право именоваться… — майор делает паузу, давая помощнику время перевести.

— Восьмым трудовым батальоном имени Розы Люксембург! — торжествующий возглас герр майор сопровождает жестом фокусника, показывая красный треугольник вершиной вниз.

Карл делает каменное лицо, народ перешёптывается, не все знают, что за баба такая, Люксембург. И он не знает. До Карла доносится «еврейка, коммунистка». Ш-шайсе!

— Удвойте усилия, чтобы победить в социалистическом соревновании среди трудовых пролетарских батальонов и этот вымпел и гордое звание будут ваши!

Герр майор немного ждёт и хмурится.

— Я что-то не понял… а где бурные аплодисменты, выражающие неподдельную радость?! — грозно вопрошает герр майор через свой рупор в лице оберст лейтенанта.

Вся рота тут же начинает бить в ладоши. Все знают, что будет, если герр майор впадёт в гнев. Куда там до него гестапо! Те по одному человеку наизнанку выворачивают, а этот за полчаса из всей роты половину крови выпивает. Упырь большевисткий!

— То-то же, — бурчит герр майор.

Время от времени Карлу чудится, что его помощник несколько вольно переводит своего начальника. Уж больно у него вид весёлый. Ехидные улыбочки конвойных привлекают внимание герра майора.