Но мальчишка… мелкий безусый мальчишка, у которого вдруг появилось так много общих черт с перворожденными… всего лишь смертный, откуда-то обретший невиданную силу… боги, боги, боги! Неужели брат все-таки верил в это грешное пророчество?! Верил и искал другой путь?! Кровь Изиара невероятно редка сейчас! А ему так нужен был кто-то, кто смог бы его заменить — палача, отчаянно не желавшего умирать ради собственного народа!

Кровный родственник от смертной…

Таррэн едва не застонал.

А у Белика вдруг изменилось лицо, превратившись в застывшую восковую маску, больше похожую на посмертный слепок, который у некоторых народов принято делать с усопшего. Он замер недвижимой статуей, буквально окаменел от накативших воспоминаний, заледенел от вспыхнувшей, как пожар, лютой ненависти и, до боли сжав челюсти, резко отвернулся. Его плечи напряглись, грудь тяжело вздымалась, на висках выступили крохотные капельки пота, а губы сжались так плотно, что превратились в идеально прямую линию. Зеленые глаза дико расширились и потемнели, словно снова видели душный темный подвал, истерзанную сестренку, уже переставшую дышать, и ошеломительно красивое лицо напротив, на котором блуждала глумливая и жестокая ухмылка с отчетливой примесью злого торжества, — лицо перворожденного, что нашел наконец ответ на главный вопрос для своей вымирающей расы.

— Прости, я не хотел… — спохватился Таррэн, внезапно испугавшись, что все испортил и мальчишка надолго закроется, снова уйдя в глухую оборону.

«Все-все, не надо, не говори ничего, я понял, — мысленно просил эльф. — Я больше не требую ответа! Довольно, хватит, забудь, потому что слова, произнесенные вслух, станут слишком страшными для нас обоих. И я совсем не хочу их услышать, потому что уже знаю причину! Ох, малыш… до чего же жуткими стали твои глаза… Он ведь действительно тебя почти убил, спалил изнутри своей проклятой кровью. Неужели нашел какой-то путь?! Обошел это проклятое пророчество?! И твои глаза — это не только признак единения с хмерой, а еще и отблеск „Огня жизни“?! Того самого, что он успел тебе передать?! Но тогда как же ты выжил, человеческая кроха? Как сумел вынести этот кошмар? Как справился с болью и отчаянием, которые наверняка терзают твою душу до сих пор?!»

В ответ послышался долгий прерывистый вздох, и Таррэн мысленно осекся, а потом виновато опустил голову.

«Прости, мальчик, кажется, я чересчур увлекся вопросами, — запоздало подумал Таррэн. — Не учел, не сообразил, наконец! Создатель, как же мы виноваты перед тобой! Прости, я не хотел причинить тебе боль… С’сош! Ну почему это стало так важно? Почему нельзя просто отвернуться и уйти, оставив тебя в покое?! Почему я стою и жду ответа, когда и так все уже ясно? Почему страшусь этих слов, но все равно жду?! И почему вдруг так тяжело стало дышать? Нет… неправда! К’саш! Трэнш ирра вортен! Эллисе арта валэле!! Кажется, я схожу с ума…»

— Белик? — осторожно позвал эльф. — Прости, что напомнил. Я действительно сожалею. Забудь.

Пацан чуть разжат сведенные кулаки и невероятным усилием заставил себя кивнуть. Но глаз так и не поднял, даже когда обеспокоенный эльф подошел ближе. Однако при этом он не сморщил нос, как обычно, от изумительно тонкого аромата чужой кожи, не скривился и не съязвил насчет извечной вони перворожденных и их отвратительной манеры говорить мелодичным, убаюкивающим голосом. Он просто отодвинулся. А когда неподалеку раздался горестный крик Траш, и вовсе вздрогнул: это был крик отчаяния и застарелой боли, который до сих пор бился у Белика внутри, но так и не вырвался у него из груди. И который чувствительная хмера сумела распознать даже на расстоянии.

Следом донесся встревоженный рев Карраша.

— Прости, родная, я не нарочно, — покаянно шепнул Белик, крепко зажмуриваясь.

Но встревоженный рев повторился снова и гораздо ближе, словно Траш, перепугавшись за дорогое ей существо, со всех ног мчалась навстречу, чтобы обнять, закрыть, уберечь от страшных воспоминаний и снова, как когда-то давно, взять эту боль на себя. Мгновением позже она выскочила из-за беспорядочного нагромождения камней, серой молнией метнулась к оставленному лагерю и со всех ног бросилась к спрыгнувшему на землю хозяину, после чего жалобно заскулила, обняла, как умела, прижалась и так замерла.

Белик благодарно обхватил могучую шею и так застыл, позволяя подруге теребить свои волосы, нежно сопеть в маленькое ухо и заботливо обвивать себя гибким хвостом. Покорно стерпел ритуальное облизывание носа и трогательные объятия встревоженных хмер, которые хотели показать огорченному хозяину, что он не один, что его любят, ценят и очень беспокоятся. Что они всегда будут рядом, не предадут и не бросят. Защитят, если потребуется, и все отдадут, лишь бы никто не посмел его обидеть.

— Спасибо, — беззвучно прошептал Белик, прикрывая отчаянно блестящие глаза. — Спасибо, я знаю.

— В чем дело? — сухо осведомился сверху Дядько, разбуженный странным шумом. — Что-то случилось?

Таррэн, не зная, как трактовать быстрый взгляд, брошенный на него хмерами, неопределенно пожал плечами. Ненависти от Траш он, как ни странно, не ощущал. Как не почувствовал ее от Карраша и не увидел в обреченно опущенных плечах Белика. Зато внятное предупреждение держать язык за зубами, смешанное с отчетливой просьбой больше не возвращаться к этой теме, уловил четко, поэтому на хмурую физиономию Урантара не отреагировал и сделал вид, что внимательно изучает унылый пейзаж внизу. Мальчишка же прерывисто вздохнул, тряхнул густой шевелюрой, будто пытался прийти в себя; наконец уверенно отстранился от своих кошек, одарил неловко себя чувствовавшего темного еще одним долгим взглядом и успокаивающе помахал опекуну:

— Спускайтесь! Хватит дрыхнуть, в самом-то деле! Все на свете проспите, лежебоки!

Дядько успокоенно отвернулся, а эльф вдруг озадаченно покачал головой. Странно… Кажется, на этот раз пацан действительно не злился. Кажется, он наконец нашел некое равновесие в своем отношении к темным. Почему-то не стал бросаться обвинениями. А наоборот, как-то непривычно затих и даже невесело улыбнулся снизу одними глазами. Словно сказал: «Не обращай внимания, со мной иногда бывает», — и посетовал на собственную несдержанность.

Но, что самое странное, от этого молчаливого признания эльфу стало поразительно легко. Будто бы не маячили впереди зловещие пики неодолимых гор, не тяготили мысли о собственном предназначении, не довлело над судьбой зловещее пророчество и не вынуждало поступать так, как делать не слишком-то хотелось. Кому охота умирать в пять с небольшим сотен лет?! Однако сейчас, глядя в эти необычные светлые глаза, полные печали и грусти, у него на душе стало странно спокойно. Правильно, что ли? Очень тепло, словно Таррэн понял, что пока не все потеряно и что даже у него еще есть будущее.

Таррэн со вздохом отвернулся от парапета и, с некоторым трудом успокоив некстати разволновавшееся сердце, покачал головой.

«Нет, я определенно схожу с ума».

В третий день они шли недолго — всего до полудня. Но в хорошем темпе, едва поспевая за шустрым проводником и молча завидуя его нечеловеческой выносливости. Белик же явно спешил — мчался по скользким камням как породистый пес на охоте: вытянувшись и подавшись вперед всем телом, держа нос по ветру и сосредоточенно оглядывая окрестности. А рядом с ним, как и раньше, беззвучно стелились две хмеры с желтыми и ярко-зелеными глазами.

В какой-то момент юный Страж так наддал, почти взлетев на очередную скалу и ухватившись за своих диких кошек, что Таррэн, к своей немалой досаде, был вынужден отстать: Гончая Гончей, но остальных без присмотра не бросишь. Вдруг рыжий опять сорвется? Или, чего доброго, потеряет почти незаметный след? Тут шагнешь чуть в сторону — и все, костей потом не соберешь. В этом Белик был, безусловно, прав. Они же только часть опасностей подмечали и обходили, ведомые грамотным проводником, но о большинстве обосновавшихся здесь тварей (как справедливо подозревал эльф) не имели ни малейшего понятия.