— Она не работала. Артур был против этого, выступая за три «К»[21] для женщины. Сам же он служил в СС-штандарт «Курт Эггерс» в чине оберштурмфюрера.

Что?! Этот хмырь пытается мне втереть, что человек, обладающий подготовкой ведущего инструктора террор-групп, был обычным журналюгой? От такого заявления я вытаращил глаза, но быстро взял себя в руки, продолжив допрос:

— А про подземелья он откуда узнал?

— Не знаю. Когда русские вошли в город, я очень испугался и пошел за ним, не задавая лишних вопросов. Мы и трое его сослуживцев несколько дней прятались в разрушенном доме, но потом нас обстрелял патруль, и меня, уже раненого, перенесли сюда.

— Через ход в колодце?

— Нет, тот вход был замаскирован в подвале большого гаража на Фридрихштрассе.

Блин! Как у него все гладко получается — обычный гражданский, который прилип к родственнику и оказался в крайне двусмысленной ситуации. И подкопаться вроде не к чему — легенда очень хороша!

На все прочие вопросы пленный отвечал так же охотно и быстро. И глаза были честные-честные. Я не верил ему ни на грош. Шах, похоже, придерживался моего мнения, так как через десять минут допроса сказал:

— Врет как сивый мерин!

Я тут же откликнулся:

— Однозначно — брешет. Даже не учитывая других моментов, ты мне скажи, какой идиот в здравом уме будет говорить нам про службу в СС? Пусть даже во вспомогательных частях. Это может делаться лишь для того, чтобы объяснить татуировку под мышкой. Кстати, надо глянуть, что у него там за тату.

Марат кивнул и, развязав веревку, приказал Гильденбрандту:

— Раздевайся!

Тот, врубившись, что мы ему не врачебный осмотр устраивать собираемся, штаны трогать не стал, а, скинув пальто и пиджак, принялся расстегивать рубашку. В конце концов разоблачившись и сразу же покрывшись гусиной кожей, он поднял левую руку. Осветив фонарем букву группы крови, я довольно сплюнул и, повернувшись к Шарафу, спросил:

— Ну, что скажешь?

Напарник, который тоже осмотрел татушку, удовлетворенно ухмыльнулся:

— Я же говорил, что врет! Он нам трындел, что попал в СС по тоталке. А там, во-первых, далеко не всем группу крови проставляют, а во-вторых, ее уже два года делают только латинским шрифтом. А тут мы имеем готический! И это значит, что наш Феликс, как ты любишь говорить — «лапшу на уши вешает»!

Умница, Марат! Вот что значит иметь большой опыт и не спать на лекциях. Немец, наверное, на лопухов рассчитывал. Думал, что даже если его в «СМЕРШ» сдадим, то и там эта история прокатит. Только недодумал, что лопухи у нас практически все закончились. Может, при большом скоплении народа на фильтрах ему удалось бы отмазаться, но в случае с нами сыграл роль еще и психологический фактор. Документы у Гильденбрандта чистые, сам он человек гражданский. Спрашивается — зачем под землю полез? Поверил свояку? Но ведь оберштурмфюрер СС-штандарт «Курт Эггерс» не мог не знать, что опасность его родственнику не грозит. Тем более что этот самый «Курт Эггерс» является подразделением военных журналистов, которые прекрасно знают, что почем.

Только меня всерьез терзают смутные сомнения по поводу армейских борзописцев. Этот Артур, судя по подготовке, такой же журналист, как я племенная корова Зойка. Чтобы из настолько неудобного положения успешно атаковать, годы тренировок нужны. Даже я не решился бы бить в промежность, по которой легко можно промахнуться, а влепил бы по надкостнице. Но этот немец не просто ударил, но еще и развернул меня так, чтобы я собой заслонил его от Шаха. И сам момент атаки был выбран просто потрясающе — надо же было настолько молниеносно воспользоваться падением фонарика! А уж то, как он с меня автомат сдернул…

То есть по всем параметрам рукопашник в «родственнике» чувствовался самого высокого уровня. Это уже вторая несообразность в рассказе Феликса. Третья — то, что оберштурмфюрер при смертельной опасности для себя тащил раненого до самого конца. И ведь фриц, которого я замочил в коридоре, сознательно остался их прикрывать, а не рванул вперед, пользуясь тем, что был налегке. Почему?

И последнее — готическая буква группы крови. Уже два года ее ставят только латиницей. А при теперешнем бардаке конца войны бывает, что и не ставят даже боевому составу, не говоря уж о вспомогательном. В обязательном порядке ее можно получить, только пройдя специализированный тренировочный лагерь. Но опять-таки — латиницей!

А значит, Гильденбрандту ее нанесли более чем два года назад. То есть ни о какой тотальной мобилизации, которая началась в прошлом году, даже речи быть не может. И что у нас получается? Артур имел кинжал, выдаваемый только тем, кто вступил в СС до тридцать третьего года. Вряд ли чужой — к этому они относятся щепетильно. То есть заслуженный гитлеровец с высочайшей физической подготовкой опытного бойца тащил кого-то, рискуя жизнью. Этот «кто-то» — мужик сорока пяти лет с худощавым волевым лицом и подтянутой фигурой спортсмена — имеет татуировку эсэсовца. Кем он может быть? Родственником? Не смешите мои тапочки! Командиром? Вот оно! Именно раненого командира можно выносить, оставляя бойцов в прикрытие!

И если убитый был старым партийцем, то можно предположить, что и чин у него не маленький. Минимум — гауптштурмфюрер. Просто вряд ли настолько прыткий мужик не дослужился бы хоть до капитана. А беря во внимание то, что высшим чинам СС группу крови вообще не татуируют, и исходя из разницы в возрасте между пленными, логично предположить, что…

Удовлетворенно выдохнув, я осторожно поменял позу (удар мудака Артура очень даже сказывался) и, улыбнувшись, предложил Марату:

— Забьемся?

Шах, связывающий пленного, тут же отозвался:

— По поводу и на что?

— Как обычно, на щелбан. А повод… Я предполагаю, что наш говорливый «язык» на самом деле минимум — штурмбанфюрер. Ваша версия?

Шарафутдинов, не помедлив ни секунды, выпалил:

— Штандартенфюрер.

М-да… напарник, видимо, похожие мысли в голове прокручивал, поэтому и не замедлил с ответом. Единственно, что мне не понравилось, так это то, как пленный при слове «штандартенфюрер» зыркнул глазами. По-русски он, очевидно, ни бельмеса, но вот на звание среагировал четко. А не понравилось мне это потому, что при споре мы с Маратом друг друга не жалеем и Шах за последний год навострился ставить очень звонкие и болючие фофаны…

Машинально почесав лоб под фуражкой, я кивнул, соглашаясь с предложением друга, и хотел уже напомнить, что «штурмбанфюрер — это минимум» , но не успел, так как в коридоре, из которого мы пришли, послышался топот ног и замелькал отблеск фонаря.

Похоже, это вторая часть группы, поймавшая вместо немцев хрен в мешке, рысит к командованию. Но автомат (в котором уже торчал снаряженный магазин) на всякий случай взял на изготовку. Только опасения были напрасны — увидев свет наших фонарей, остановившийся Гек издалека подал голос:

— Командир, это вы?

— Мы, мы! Давай сюда!

Пока ребята приближались, я, насколько позволяла боль в поврежденном хозяйстве, принял горделивую позу и приготовился на их восторженные вопли при виде пленного толкнуть речь по поводу опыта «старичков» и никудышности молодежи. Но не успел. Просто, когда они подошли ближе, я только что и смог, как удивленно хлопать глазами.

А все дело было в их внешнем виде. Гек и Змей были мокры по пояс. Только Гек был мокрый от пояса и ниже, а Змей — от пояса и выше. Жан был сухой, но очень грязный. Не так, как я, — в саже, а просто как будто его кирпичной пылью посыпали. При этом обычно узкие глаза Искалиева были расширены до невозможных для азиата пределов. У остальных, кстати, тоже — зенки какие-то бешеные.

Не обратив на пойманного нами «языка» никакого внимания, Гек как старший в команде подскочил ко мне и, тяжело пыхтя, показал в сторону коридора, откуда они появились, выпалив только одно слово:

— Там!

Мне сделалось обидно, что наши достижения при поимке немцев никак не отметились новоприбывшими, поэтому я язвительно спросил: