А когда стало известно о беременности Хелен, то у родителей вообще башню снесло, и Алекс окончательно переселилась в Берн. Тут уж все рассуждения о дочкином выборе прекратились совершенно, так как начались совсем другие заботы. С Лены просто сдували пылинки, и до конца июля все шло замечательно, как вдруг она случайно услышала очередную сводку фашистского радио, где говорилось о том, что в немецком тылу была полностью уничтожена советская террор-группа во главе с командиром, неким Шаманом. Не знаю, то ли тут сыграли роль тонкости перевода, то ли мою зазнобу просто переклинило, но она почему-то решила, что говорят обо мне, и ее накрыло основательно. Вот в результате этих переживаний и приключились преждевременные роды.

Теперь же, вспоминая все пережитое, она горестно всхлипывала, а потом неожиданно стала просить прощения за то, что не смогла полноценно выносить сына. Я от такого поворота несколько обалдел и сказал, что не надо Бога гневить — мальчишка сейчас вполне весел и здоров (из-за щёк ушей не видно), а брать на себя несуществующую вину по меньшей мере глупо. Видя, что эти слова зеленоглазую красавицу успокоили слабо, стал заливаться соловьем и, в конце концов, Аленка перестала шмыгать носом. А когда я, увлекшись, предположил, что вторая беременность будет протекать просто замечательно, даже вскинулась, показала мне дулю и посоветовала подкатываться с подобными идеями не раньше чем через три года. Я с таким подходом покладисто согласился, но возжелал провести тренировку прямо сейчас. Против этого она ничего не имела, и только приход Алекс заставил нас оторваться друг от друга и спуститься вниз.

А за ужином приключилась интересная история. Мы чинно вкушали свиные ребрышки, тихо играл радиоприемник, и вдруг из динамика полилась знакомая мелодия. Радио было лондонское, но песня — русская, в исполнении Утесова. Точнее, Леонида и Эдит Утесовых. Они вместе зажигали «Мы летим, ковыляя во мгле». Услышав песню, Александра Георгиевна отложила вилку и, с интересом глядя на меня, спросила:

— Илья Иванович, я хотела у вас спросить, но как-то сразу не сложилось, а сейчас вдруг вспомнила. Очень часто по радио передают песни и говорят, что автором является некто Лисов. Это ваш родственник или просто однофамилец?

Промокнув салфеткой губы, я ухмыльнулся:

— Ни то, ни другое. «Некто Лисов» — это я и есть.

Ха! Это надо было видеть! Глаза что у мамы, что у дочки стали размером с блюдце, но Лена пришла в себя первой и торжествующе сказала:

— Я же говорила, что он мне свои стихи в письме присылал!

И накрыла своей ладошкой мою руку. М-да… врать любимой не хотелось совершенно, но в данном случае надо было зарабатывать очки — не перед ней (она меня и бесталанным любила), а перед ее семейством. Поэтому, кивнув, я добавил:

— И чтобы не было неясностей, скажу сразу: я не только сочиняю песни, но и являюсь лауреатом Сталинской премии, так что уровень жизни Хелен в Москве практически не будет отличаться от того, к которому она привыкла, живя здесь. Вплоть до няни и домработницы.

Говоря про прислугу, я ничуть не преувеличивал. В СССР это явление было широко распространено, и на жалованье полковника я вполне мог содержать даже не одну домработницу. Помню, когда об этом узнал, то сильно удивился, так как думал, что прислуга канула в прошлое после революции и последний раз ею пользовались только недорезанные буржуи во времена нэпа. А оказалось — ни хрена! Существовал целый институт домашних работников со своим профсоюзом, трудовыми книжками и твердыми окладами[29]. И достаточно хорошо обеспеченный советский гражданин мог позволить себе содержать штат до пяти человек, включая личного повара. Нет, конечно, слесарь Петя, живущий в коммуналке, такими вещами не баловался, а вот для инженера Петра Васильевича не иметь домработницы значило не полностью соответствовать своему статусу инженера. Услышав об этом, я только затылок почесал, вспоминая недобрым словом «историков», завывающих о «преступлениях кровавого режима», но совершенно упускающих из вида такие интересные «мелочи».

На Алекс мои слова и про песни, и про Сталинскую премию произвели большое впечатление. Елена тоже прониклась, но несколько иначе. Видя, что я уже все доел, она потребовала авторского исполнения и потащила меня к стоящему в гостиной роялю. Оглядев черную лакированную бандуру с золотой надписью «Bekker», я отрицательно покачал головой и попросил гитару. Гитары не оказалось, но Аленку это не смутило, и она, сев за рояль, сказала:

— Ты начинай, а я подыграю.

Глядя в сияющие глаза своего сокровища, я, улыбаясь, обдумывал сразу две вещи. Во-первых — что бы такое спеть, а во-вторых — ну почему практически все барышни умеют играть на фортепиано и хорошо танцуют? Их что, этому в школе учат втихаря, пока мы не видим? И если с игрой на клавишных еще встречаются исключения, то как быть с танцами? Может, они сразу с этими умениями на свет появляются? А может, это вообще заговор?

Тут Аленка взяла аккорд, и мысли мои переключились со всемирного женского заговора на мой репертуар. Блин, надо ведь что-то лирическое зарядить, а в голове только «Постой, паровоз» крутится. А он тут несколько не в тему… Что же, что же? «Тонкий шрам на любимой попе» тоже не поймут… надо что-то особое, подходящее к случаю и в то же время разрешенное к исполнению. О! Вспомнив диск «Доктора Ватсона», который у меня обычно крутился в машине, я, наклонившись к Хелен, потихоньку начал:

Елена, вместо того чтобы подыгрывать, нахально отлынивала от работы аккомпаниатора, подперев щеку кулачком и глядя мне в глаза. Но я отсутствия музыки даже не заметил, так как, машинально напевая, любовался таким родным лицом. Правда, закончив, возмутился, что не могу вместо песни читать стихи. Аленка встряхнулась и пообещала исправиться, а я, поймав кураж, перешел на Макаревича с его «Свечей» и «От меня к тебе», спел несколько песен из фильмов, мелодии которых любимая подхватывала буквально с первого куплета и, разошедшись, закончил «Королевой красоты». Исполняя последнюю, сам себе удивлялся, откуда только слова вспомнились, но пропел всю песню, отбивая ритм на крышке рояля. Аудитория была впечатлена. Хелен, пребывая в восторге, звонко чмокнула меня куда-то в район уха, а Алекс заметила, что если я после войны решу уйти из армии и посвятить свою жизнь исключительно сочинительству, то прозябать в нищете ни мне, ни моей семье точно не придется.

Я для себя отметил эти слова, как несомненный жирный плюс будущему зятю, и, еще некоторое время поболтав втроем, мы с Аленкой удалились наверх. Ее маман попробовала было вякнуть что-то насчет гостевой спальни, но дочка одарила ее таким взглядом, что Александра Георгиевна моментально поняла свою неправоту и пробормотала:

— Я просто думала, что Илья Иванович захочет отдохнуть с дороги. Ты ведь ночью вставать будешь — ребенка кормить. Да и…

Что именно «да и» она недоговорила, просто быстренько смылась к себе. А мы с любимой переглянулись, одновременно понимающе хмыкнули и пошли сдавать тест на тему «Как надо поступать в ситуации, когда обоим очень хочется, но одной не сильно можется?» Кстати, вариантов решения нашлось море…

А наутро я был вынужден покинуть семью и заняться бюрократической волокитой, связанной с документами. Впрочем, как оказалось, не такой уж и волокитой, поскольку уже к обеду я освободился и смог заняться своими делами. Иванов, выделив мне Панарина в качестве проводника и шофера и предупредив, чтобы при малейшей проблеме я связывался с ним лично, убыл в консульство. Мы поехали в церковь, а затем в магазины, так как я собирался, используя подвернувшуюся возможность, прикупить презенты своим мужикам. В магазины мы, правда, уже не успели, поэтому продолжили вояж на следующий день.