— И не прикидывайся овечкой! Ишь, глазки он опустил! Больше без приказа — из расположения ни шагу!

И уже без крика, а как-то тоскливо добавил:

— Неужели ты не понимаешь, как важен для нас? Ты же диверсант, а не пехотинец. Это у немцев ты как рыба в воде. А здесь… Тебя вообще на фронт в этот раз отпустили под мою личную ответственность! А ты такое творишь.

— Товарищ полковник, случайно все получилось. Если б не госпиталь, я бы оттуда впереди собственного визга удрал. А так — деваться некуда было.

Петрович, похоже, начал остывать. Закурил и другим тоном, передразнивая меня, сказал:

— Деваться ему некуда было. Сколько, говоришь, танков из этой штуки подбили?

— Четыре танка. Два в хлам, еще два — ремонтнопригодны. Использовали восемь выстрелов. И это совсем без подготовки. Если заранее знать, результат может быть еще лучше.

— Заранее знать… Ладно, иди к Гусеву, он тебя уже заждался, а мне еще отчет писать.

Как чуть позже выяснилось, эти борзые фрицы, что прорвались в направлении госпиталя, прорвались не просто так. Их план «Тайфун» начал трещать по всем швам, и любимый фюрер впал в ярость. Немцы конкретно застревали на Можайском рубеже обороны. Наши, правда, тоже держались непонятно за счет чего. В дивизиях народу осталась едва треть. А где и этого не было. Пополнения не было тоже. Я-то знал, что из Сибири сплошным потоком идут войска, но народ об этом не догадывался и поэтому фигел от такого авангардизма командования. Как будто в Союзе люди закончились. Все вновь прибывшие в части были ополченцами из Москвы и Подмосковья. Им даже форму не выдавали. Сидели в окопах, кто в чем из дома ушел. А уж вооружены были, это полный сюр. С одним даже поменялся. Отдал ему почти новый ППД, три гранаты и наган за самый настоящий «томпсон». Я эту машинку с огромным диском видел только в старых фильмах. Именно из такой в картине «В джазе только девушки» прострелили виолончель. Поэтому устоять не смог. Вообще-то, вначале хотел поменять гангстерскую трещотку на один ППД, но где мне тягаться в торгах с половозрелым, да еще и напуганным евреем. Как он меня в процессе обмена заодно и из полушубка не вытряхнул, ума не приложу.

Так что теперь я счастливый обладатель раритета и предмета насмешек Сереги. Ну, пусть прикалывается, если хочет. А у меня уже собралась нехилая коллекция. «Маузер», «лахти», «зиг-зауэр», полицейский «вальтер» и крохотный «Браунинг № 5» с перламутровыми накладками на ручке. И хотя коллекционировал исключительно пистолеты, мимо «томпсона» пройти просто не смог… На фронте же опять начались нездоровые шевеления. Немцы, после того как их главный партайгеноссе поимел в извращенной форме весь свой генштаб, а потом, пустив пену изо рта, просимулировал бешенство, встрепенулись и передумали впадать в зимнюю спячку.

Наши плотно стояли на рубеже рек Лама, Руза и Нара. Поэтому фрицы, покумекав, решили, как нормальные герои, пойти в обход. Главные удары наносились на Клин и Рогачев с севера и на Тулу и Каширу с юга. Здесь уже сильно заволновался наш верховный. Причем настолько сильно, что я опять был выдернут в Москву. Беседа проходила на этот раз в Кремле. Сталин ходил мрачной букой, временами пытаясь раскурить неприкуренную трубку.

— Вы, товарищ Лисов, все-таки уверены, что враг не войдет в город?

— Так точно, товарищ верховный главнокомандующий! Насколько я вообще могу доверять своему предвидческому дару. Будет какая-то помощь с востока, которая остановит немцев. Может, войска из какого-нибудь резерва подойдут? Точно сказать не могу. Но немцы в Москву не войдут.

При этих словах Виссарионыч коротко глянул на Берию и кивнул головой. Ну, правильно. Откуда мне, простому старлею, знать, что с Дальнего Востока и Сибири сейчас вовсю гонят воинские эшелоны. По идее — это страшная государственная тайна. А сидящие передо мной еще и не знают, успеют ли эти войска вовремя. Сталина, похоже, мои слова успокоили. Во всяком случае, он прикурил наконец трубку и гораздо бодрее прошел по кабинету.

— А что вы еще чувствуете?

— Вы знаете, товарищ верховный главнокомандующий, мне кажется, немцы не только в город не войдут, а буквально меньше чем через месяц мы сами нанесем такой удар, что отбросим противника километров на двести пятьдесят от Москвы.

Потом, взяв мхатовскую паузу в несколько секунд, добавил:

— Да, точно. Я в этом уверен. И еще есть сведения, касающиеся лично вас.

Сталин поднял брови и подбодрил:

— Говорите, я вас внимательно слушаю.

— У меня такое впечатление, что в конце этого месяца немцы вас собираются убить. Чуть ли не десант в Кремль скинут… Мне так кажется.

Это я его предупреждал о будущем немецком десанте на Воробьевых горах. До усатого правителя фрицы, понятно, не добрались, но такой козырь иметь очень здорово. Пусть теперь после уничтожения диверсантов думает, что это я его спас. Лишний плюс мне точно не помешает. Верховный замолк, глядя в окно и, видимо, что-то соображая. Вот кто действительно паузу держать может. Минут пять, наверное, молчал. Я стоял, стараясь громко не сопеть простуженным носом, но потом не выдержал и шмыгнул. Сталин обернулся на звук, оглядел меня и распорядился принести чаю. Потом прошел туда-сюда по кабинету и неожиданно спросил:

— Илья Иванович, почему вы меня зовете все время только «верховный главнокомандующий»? Вот Лаврентий Павлович, — он показал трубкой на Берию, — обращается ко мне «товарищ Сталин». Или Иосиф Виссарионович. Маленков так же говорит. Тимошенко, Жуков, все остальные. Только вы ко мне по должности постоянно обращаетесь. Я вам что, не нравлюсь?

Вот так пассаж! Интересно, что он этим хотел сказать, а главное, совершенно не по теме? Добивается нежной и пылкой любви? На хрена ему это нужно? И на слова о покушении вообще никак не отреагировал. Все-таки полет мысли всех этих шишек для меня остается полной тайной. Но отвечать надо, поэтому, еще раз шмыгнув, сказал:

— Ну, по имени-отчеству обращаться неудобно, все-таки вы глава государства, а я старший лейтенант. Наглостью отдает. Сталиным вас называть можно, но это ваша гражданская… — чуть было не сказал кликуха, но вовремя поймал себя за язык, — гражданское имя. А мы люди военные, поэтому и называю вас верховным главнокомандующим. А насчет нравитесь или нет, могу сказать, что я вас очень уважаю. Люди вашего уровня вообще крайне редко встречаются. Из исторических примеров только с Петром Первым сравнить могу. А когда побывал у вас на даче, уважения еще больше прибавилось.

Верховный слушал меня, благожелательно улыбаясь и кивая в такт словам. Когда я добавил про дачу, он удивленно поднял брови и спросил:

— Как это вам моя дача уважения прибавила?

— А просто я ездил со своим командиром на Кировский завод. Так там у его директора Зальцмана не дом, а хоромы целые. И обставлены прямо по-барски. Я думал, что все наши руководители так живут. А у вас когда побывал, понял, что далеко не все. Вы себе такого не позволяете. Вот уважения и прибавилось.

По мере того как я говорил, глаза у Сталина сужались и рука, в которой была трубка, сжалась в кулак. Но сказать он ничего не успел, так как принесли чай. Виссарионыч за секунду опять поменялся, став радушным хозяином.

— Садитесь, товарищи. Будем пить чай. А если Илья Иванович не ошибся в своих… — Он слегка замялся. — …Предположениях, то скоро мы выпьем не чай, а хорошего вина, за победу наших войск в битве под Москвой.

Потом уже, провожая нас, сказал, обращаясь ко мне:

— Вы, товарищ старший лейтенант, можете называть меня по имени-отчеству. Это не будет наглостью.

Возвращаясь обратно к своим, я думал, что теперь Сталин из города точно не свалит. Он и в моем времени оставался на месте, но здесь все идет немного по-другому. Вдруг рванет на запасной КП? Тогда Москве точно капут. И сибиряки не помогут. А Зальцмана очень удачно слить получилось. Вроде ненароком, к слову пришелся, но теперь ему покажут мать Кузьмы. Не мог я простить этому делавару ни махинации с военприемкой, ни то, что наши тяжелые танки в результате его действий оказались по своим характеристикам едва ли не хуже, чем Т?34. И ездили эти КВ с вечно слетающими гусеницами, клинящим движком и собачьей писькой вместо орудия. Одно только название, что тяжелый танк, правда, броня все же соответствует.