Нужно просто выждать. У мужчин самое уязвимое место – то, за которое он так переживает. Значит, я найду подходящий момент и…

– Тшшш, я знаю, о чем ты думаешь, – рычит Макар прямо в мои губы, и внутри у меня все леденеет. – Не получится, булочка. К тому же… ты же хочешь…

– Не хочу, – шепчу, но мой голос звучит слабо и неубедительно, предательски дрожит.

– Хочешь. Ты вся мокрая… и я чувствую, как тебе нужно кончить. Я могу завершить твою пытку…

– Не надо. Я в порядке, – бормочу, но где-то в самой темной глубине души робко теплится надежда. Что насиловать не будут. А может, и сделают еще что-то приятное. Какая же я жалкая и развращенная!

– Посмотрим, – нагло, без разрешения, он просовывает руку между моих дрожащих бедер. А там настоящий потоп. Мамочки мои! Ему даже не нужно стараться, все скользко и горит от прикосновений его друга. Ну, Герман, зараза, добился своего!

– О-О-ОХ! – вырывается у меня сдавленный стон, когда палец Макара касается моего чувствительного набухшего клитора. Я забываю обо всем на свете.

– Здесь? – ухмыляется он, и тут же его горячий влажный рот захватывает мой сосок, заставляя все тело выгнуться. – Сиськи у тебя… что надо, пыш…

– Ко… зел! – стону, теряя остатки самообладания. – Не трогай… м-м-м… меня…

– Не сопротивляйся, – приказывает Макар, пальцем продолжая совершать круговые движения вокруг моей вершинки. Он тяжело дышит, мощное тело напряжено от возбуждения.

А я в полном шоке. Я ожидала жестокости, но не такой чувственной развращенности от этого татуированного монстра.

Пара точных, умелых движений пальцами – и меня уже не спасают ни образы Ефимовой, ни мысли о неправильности происходящего. Тело выгибается в дугу, я срываюсь в огненную бездну, стараясь сдержать визг. Получается тихий, сдавленный, постыдный стон.

– Вот так…, а теперь, булочка… давай-ка проверим мою потенцию, – Макар тыкается в мое бедро своим огромным твердым стояком, и по коже бегут от ужаса мурашки.

Нет! Нет!

– Давай не будем… – выдыхаю, все мое тело еще потряхивает от оргазма, – я не… ой…

Макар нависает надо мной. Его темный порочный взгляд приковывает меня к месту. И бандюк улыбается. Хищно и обещающе.

– Макар… я… – смотрю ему прямо в глаза, пытаясь найти хоть каплю жалости, – я девственница…

Его ответ повергает меня в шок…

– Макар, стой! – голос Нины эхом расходится за массивной дверью спальни. Но я не спешу их прерывать. Я точно все рассчитал. Появление Макара, искорка стыдливого возбуждения в глазах Нины при его взгляде…

Да, я дарю ее первый яркий оргазм своему другу.

Видел, как Макар смотрел на нее. Не как на бракованный товар, а с темным животным голодом, с которым пес вглядывается в сочный кусок мяса.

Усмешка медленно ползет по моим губам.

Меня самого терзает дикий стояк, пульсирующий в такт учащенному ритму сердца.

И это крошечное щемящее чувство… вины? Нет, не совсем. Сожаление? О том, что оставил малышку на самом краю, не дав ей рухнуть в сладкую бездну.

Я прошелся по самой грани, но был уверен в Макаре. Я знал – он не подведет. В этом он всегда был лучше меня. У Макара, при всей его грубости, есть душа. Живая, ранимая, способная на сострадание.

Память отбрасывает меня в далекую лютую зиму. Нам тогда было по тринадцать…

– Как ты ему вмазал! – рычит Макар, его лицо расплывается в ухмылке. Друг хватает из сугроба ком грязного снега и со всей своей силы швыряет в почерневшую стену старой бани. И тут…

– Уавааа! Увааа! – доносится жалобный тоненький писк. Мы замираем. На лице друга полное замешательство, смешанное с внезапной тревогой.

– Пошли, посмотрим, – тяну его за рукав телогрейки, но Макар стоит, словно врос в заледеневший асфальт.

– Ну нафиг, Гер! А вдруг там что…

– УВАА! – писк снова пронзает морозный воздух. И тут в моей груди, в том месте, что я давно считал мертвым, шевелится что-то теплое и щемящее. Чувство, которого я не испытывал даже тогда, когда моя респектабельная семья выбросила меня, как мусор, выбрав забыть о позорном сыне.

– Пошли, – говорю твердо, и мы, пробираясь сквозь глубокие сугробы, движемся на звук.

– Твою ж мать… Говорил же, что не надо! – Макар беснуется, когда мы обнаруживаем источник писка. Крошечный дрожащий комочек шерсти. Замерзший щенок. Внутренности скручиваются в тугой болезненный узел. Мне не нравится это чувство. Оно делает меня уязвимым.

Но вижу, что Макар испытывает то же самое. Только в отличие от меня, он не умеет прятать свои эмоции. Он груб, но честен. Для него еще не все потеряно.

Резко разворачиваюсь к нему спиной.

– Пошли отсюда, – цежу сквозь зубы. Но это игра. Я снова манипулирую им, проверяю на прочность.

– Как? – Макар хлопает глазами, – мы так его бросим? Сдохнет же!

– Ты же хотел быть крутым, – глухо произношу, глядя куда-то в сторону, – а у крутых парней нет жалости.

– Знаешь, нахуй эту крутизну! – вдруг рычит друг, срывает с себя телогрейку и заворачивает в нее дрожащего щенка, бережно прижимая к груди. – Не так я себе ее представлял. Я буду крутым, но по-другому!

Он гордо шлепает впереди, несет в руках спасенную жизнь. Как символ того, что даже будущий бандит может остаться человеком.

А я иду следом и не могу сдержать улыбки.

– Ты всегда таким был… пока не нарастил шкуру потолще и не решил, что чувства – это слабость, – ухмыляюсь.

Нина…

Эта дерзкая пышная девчонка всколыхнула во мне что-то давно забытое. Увидев сегодня слезы на ее лице, я снова перенесся в тот двор, к старой бане. И вновь ощутил это острое, колющее чувство дежавю.

Я перешел грань между игрой и чем-то реальным, живым. В тот миг, когда Нина, дрожа, прикоснулась ко мне в душе, я едва не застонал, как подросток в пубертате. От ее неумелых, но безумно горячих пальцев мое тело вспыхнуло огнем. Еле сдержался, чтобы не взять пышечку в душе.

А сейчас я стою у двери своей же спальни, прислушиваясь.

Приглушенный стон Нины эхом отдается в моей голове. Красивая. Молодая. Невинная. И такая… живая.

Я накрываю ладонью грудь, где под ребрами бьется сердце. Неровно и громко… впервые за долгие, долгие годы. Что, черт возьми, со мной происходит?

– Я не хочу! – доносится тоненький испуганный голосок из-за двери, и меня накрывает ледяная волна страха. А если Макар не остановится? Если я его переоценил? Если прямо сейчас он…

Что-то обрывается внутри. Резко распахиваю дверь и замираю на пороге. Картина, которая предстает моим глазам, вовсе не похожа на изнасилование. Скорее на горячее обоюдное помешательство.

– Девственница? – по растерянному лицу Макара можно писать шедевр мировой живописи. Нина же, вся пунцовая, дрожащая, как осиновый лист, сидит, обхватив себя руками. Наручников на ней нет. Все ясно. Значит, мой расчет сработал. Друг оказался на высоте.

Небрежно прислоняюсь плечом к косяку двери.

– Развлекаетесь, голубки? – ухмыляюсь.

– Ты знал? – Макар рычит, спрыгивает с постели и подходит ко мне вплотную. Мы стоим нос к носу, два хищника, смеряющие друг друга взглядами.

– О чем? – делаю удивленное лицо, хотя прекрасно понимаю. Девственницы. Макар однажды имел неосторожность связаться с невинной и потом поклялся больше никогда и ни за что. Слишком много проблем.

– Что она… – друг зло зыркает на Нину, та вжимается в изголовье кровати, – девственница?!

– А тебя это не заводит? – мягко, почти шепотом спрашиваю я, чувствуя, как снова возбуждаюсь.

От одной только мысли, что невинность этой сочной сладкой булочки может достаться мне, все внутри замирает, а затем взрывается. Конечно, я не подаю вида. Но Ниночка… она заводит меня, как никто другой. Она – глоток свежего воздуха в моей удушливой, предсказуемой жизни.