– «Электрейшен рок энд хер коммодор кептэн Борейко», – прочитала Варя. – Видите, как вашего Медведя возвеличили: сразу и в капитаны произвели, и сделали командиром Электрического Утеса. А здесь помещены и вы. – И Варя показала группу инженеров во главе с Кондратенко, среди которых Звонарев увидел и себя.

– Так это всего неделю назад нас снимал германский военно-морской атташе капитан Гопман. – удивился прапорщик.

– Есть снимки и поновее, – лукаво улыбнулась Варя.

Перелистывая журналы, они наткнулись на фотографию Стесселя, снятого во время раздачи наград на Электрическом Утесе.

– Кто же это снимал? – недоумевал Звонарев. – Я не видел ни одного фотографа.

– Да этот противный Гантимуров. Он разъезжает по Артуру да все и всех фотографирует. И потом свои снимки за приличную цену продает иностранным журналам, – мрачно проговорил подошедший к ним Гобято. – Мало того, что у нас тут кишмя кишит японскими шпионами, им, оказывается, еще помогают личные адъютанты Стесселя.

– Если только сам Стессель не состоит на содержании у них, – добавил Звонарев.

Внезапно покой тихого артурского вечера был нарушен глухими раскатами отдаленного грома.

– Надвигается гроза, – заметила Варя. – Днем было слишком душно.

Гобято подошел к барометру и постучал по стеклу.

– Едва ли это гроза, вернее, с моря доносится гром орудийной стрельбы, – оказал он.

– В такой темноте ничего не увидишь и, во всяком случае, перепутаешь свои корабли с чужими. Нет, это, конечно, отдаленная гроза, – настаивала Варя.

– Выйдем во двор, там должны быть видны зарницы, – предложил Звонарев.

Все трое спустились на улицу и пошли к набережной в порту. В юго-восточной части неба беспрерывно сверкали не то зарницы, не то отблески выстрелов.

– Видите, я права, – указала на них Варя.

Но гулко раздавшиеся один за другим четыре выстрела тут же рассеяли всякое сомнение.

– Эскадра с боем возвращается в Артур, – догадался Гобято. – Надо сообщить сейчас же об этом Василию Федоровичу. – И они поспешили к квартире Белых. Но генерала они застали уже садившимся верхом на лошадь.

– Папа, я с тобой, – попросилась Варя.

– Только живо, – ответил Белый. – Присоединяйтесь ко мне, господа, я еду на Золотую гору, – заторопился генерал и, не дожидаясь, рысью тронул свою лошадь.

– Пойдем-ка по прохладе, Сергей Владимирович, пешком, – предложил Гобято.

Они по крутой тропинке стали напрямик подниматься на Золотую гору. Эскадры еще не было видно, но свет ее прожекторов уже ясно проступал на горизонте. По мере ее приближения канонада усиливалась. Было очевидно, что эскадра идет под защиту береговых батарей, отбиваясь от японских миноносцев.

Белый хриповатым баском громко отдавал нужные распоряжения:

– Стрелять только Белому Волку. Стрелковой батарее и Утесу на предельных прицелах, чтобы не попасть в своих!

Солдаты-телефонисты и матросы-сигнальщики торопливо начали передавать это распоряжение на батареи.

Вскоре открыла огонь батарея Электрического Утеса, за нею загрохотала Стрелковая батарея и глуше отдаленная Двадцать вторая. Весь берег ожил, гремя то сразу целыми залпами, то одиночными гулкими выстрелами. Эскадра тем временем стала на якорь под берегом.

Никогда еще с самого начала войны Артур не слыхал такой сильной канонады. Выстрелы судов и батарей сливались в один сплошной гул. Стоявшие на рейде корабли казались большими факелами. Сухопутные батареи огненными полосами проступали на темном фоне берега.

Вскоре на Золотую гору подъехал Стессель. Едва успев слезть с лошади, он во всеуслышание разразился площадной бранью по адресу Витгефта и моряков.

– Если они с рассветом не уберутся обратно в море, прикажу береговым батареям перетопить всю эту сволочь! – кричал генерал.

– Мы не знаем еще, в каком состоянии эскадра, какие потери на судах. Быть может, она настолько сильно пострадала в бою, что ей необходимо было вернуться, – пытался урезонить его Белый.

– Запросите адмирала о потерях и доложите мне, – распорядился Стессель.

Вскоре ему доложили, – что на эскадре потерь нет и только «Севастополь» случайно подорвался на мине. Это сообщение вызвало у генерала новый припадок бешеной ругани по адресу флота.

– Трусы, подлые изменники! С рассветом я пошлю Витгефту ультиматум: или немедленно уходить в море, или я обстреляю их с берега. Пусть все батареи будут готовы к этому! – приказал генерал.

Все же к утру эскадра втянулась на внутренний рейд, и корабли снова мирно задымили в артурском рейде гавани.

Возвращаясь домой вместе с Никитиным, Стессель проезжал мимо Пресного озера. Русские и китайские ребята, громко смеясь, бросали с берега камни в воду. На воде плавали какие-то разноцветные пятна, в которые мальчишки старались попасть. Никитин удивленно всматривался и никак не мог понять, что собою представляют эти движущиеся желтые, красные, голубые предметы. Наконец он подозвал к себе одного из мальчиков.

– Что вы здесь делаете? – строго спросил у него генерал.

– Лягушек надуваем.

– То есть как это надуваете? – недоумевал Никитин.

– Ловим лягушку, вставляем ей в задний проход соломинку и через нее надуваем. Затея бросаем ее в воду, она хочет нырнуть, воздух ее не пускает. Мы в них бросаем камнями, а чтобы заметнее было, красим в разные цвета, – деловито пояснил мальчик.

Генерал громко расхохотался.

– Вот если бы ты, Анатолий Михайлович, мог так же надуть наших самотопов и затем выгнать бы их в море. Авось тогда бы Витгефт осмелился вступить в бой с японцами!

И оба генерала отъехали, громко смеясь.

Вечером одиннадцатого июня к Стесселю приехали с передовых позиций Фок и начальник штаба района полковник Рейс. Друзья сидели в кабинете генерала, тут же находилась и Вера Алексеевна с неизменным рукоделием.

Стессель показал телеграмму Куропаткина об отзыве из Артура и сообщил о принятых по этому поводу мерах. Выслушав его, Фок молча походил по комнате и затем своим неприятным скрипучим голосом проговорил:

– Одной телеграммой дело, конечно, не ограничится. Тидемап будет тебя бомбардировать ими, пока не добьется извещения, что ты их получил. Конечно, с ответом торопиться не следует; чем больше пройдет времени, тем труднее тебе будет уехать отсюда: японцы подойдут к суше, а море забросают минами. Надо все же составить ответ и, в случае повторения телеграммы, сразу же послать его. Ответ я заготовлю сегодня вместе с Виктором Александровичем.

– Надо как следует продумать каждую фразу, каждое слово, – заметила Вера Алексеевна.

– Мы, конечно, его внимательно обсудим на нашем, так сказать, полусемейном совете, – с улыбкой ответил Фок. – С кем-кем, а с вами, многоуважаемая Вера Алексеевна, посоветоваться всегда полезно.

Фок и Рейс стали прощаться.

Едва они успели выйти, как перед домом Стесселя остановилась коляска и из нее вышел Эссен. Он был в парадной форме, при орденах, в белых перчатках, с палашом, в треуголке.

– Весьма рад видеть вас, Николай Оттовнч, – приветливо встретил его генерал, высоко ценивший общеизвестную храбрость Эссена.

– В свою очередь, спешу засвидетельствовать вашему превосходительству глубочайшее уважение, – расшаркался моряк. – Прибыл я по личному и к тому же не совсем обычному делу.

– Всегда готов оказать вам, Николай Оттович, возможное содействие, – продолжал трясти руку Эссена генерал. – Прошу садиться.

Собеседники уселись друг против друга в мягкие кресла.

– Как известно, конечно, вашему превосходительству, эскадра после короткой прогулки в море вернулась в Артур. У адмирала Витгефта не хватило мужества и решимости, чтобы вступить в бой с японцами, – начал рассказывать Эссен. – Все это привело меня к решению покинуть флот и перейти в армию, которая по-настоящему ведет войну с врагом, а не бегает от него, как наша эскадра. Я приехал просить ваше превосходительство принять меня на службу в один из стрелковых полков хотя бы ротным командиром.