Стессель порывисто встал и горячо пожал руку Эссену.

– Вы благороднейший человек, Николай Оттович. Я вполне разделяю ваше возмущение действиями адмирала Витгефта и потрясен и взволнован честностью и благородством вашего порыва. Если бы все морские начальники держались таких же взглядов, то наш флот давно главенствовал бы на море. Я буду счастлив видеть вас в числе своих подчиненных. Как только вы освободитесь от обязанностей командира броненосца, вам будет предоставлена должность сперва помощника командира полка, чтобы, вы могли приобрести известный опыт командования, а затем вы получите первый освободившийся полк.

– Я не смею рассчитывать на столь быстрое повышение по службе, ваше превосходительство; ведь я моряк.

– Храбрость и находчивость, которыми вы заслужили себе общее уважение, являются лучшим залогом успешности вашей деятельности как командира любой войсковой части.

– Я до глубины души тронут таким отношением ко мне, ваше превосходительство, – прочувствованным тоном ответил капитан и стал прощаться, но тут появилась Вера Алексеевна.

– Я все слышала, Николай Оттович, – проговорила она, здороваясь с Эссеном, – и также восхищаюсь вашим благородным поведением. Прошу в столовую на чашку чая.

Когда через час Фок и Рейс пришли к Стесселю, они застали моряка, который с горечью все еще рассказывал о всех перипетиях минувших суток

После отъезда Эссена все перешли в кабинет. Фок достал из бокового кармана сложенную вчетверо бумагу.

– Мы набросали текст ответной телеграммы Куропаткину. «Ваше высокопревосходительство Алексей Николаевич…»

– Надо вставить «высокочтимый», – перебила Вера Алексеевна.

– Можно, – ответил Фок и карандашом вставил в текст нужное слово.

– «Ваше высокопревосходительство высокочтимый Алексей Николаевич, предписание номер – там видно будет какой – я получил вчера. Предписание это меня крайне поразило, и я решаюсь высказать вам все то, что сопряжено, по моему глубокому убеждению, с немедленным его осуществлением. Меня хорошо знают, все войска…»

– Тут надо добавить: «любят меня и верят мне», – опять вставила Вера Алексеевна.

– Справедливое замечание, – согласился Рейс.

– «… меня хорошо знают все войска, любят меня и верят мне, – продолжал Фок, – мой отъезд породит общее уныние…»

– Это как сказать: Смирнов, Витгефт и компания очень даже будут обрадованы, – бросил с места Стессель.

– Зато все честные люди будут огорчены, – возразила Вера Алексеевна.

– «… породит уныние, что теперь самое опасное, и упадок духа. Я неоднократно просил наместника разрешить мне выехать к корпусу, просил и в день его последнего отъезда…»

– Он уехал так быстро, что я даже не успел с ним повидаться, – проговорил Стессель.

– Это роли не играет, – ответил Фок, продолжая чтение: – «… но он категорически мне в этом отказал. Тогда, при обстоятельствах относительно спокойных, мне можно было выехать, теперь же, в такой острый период блокады, нельзя…»

– Хорошо, – одобрила генеральша.

– «Генералы Фок, Кондратенко, Белый, Никитин, Надеин дружно и от души работают со мной…»

– По-моему, Надеина можно вычеркнуть, – заметила Вера Алексеевна, – а надо включить Виктора Александровича, – кивнула она на Рейса.

– Я поместил только генералов, – пояснил Фок, – а то надо будет перечислять всех командиров полков.

– Тогда опять добавьте: «и верят мне», – настаивала генеральша.

– «… Генералы Фок, Кондратенко, Белый, Никитин дружно и от души работают со мной и верят мне». – Фок взглянул на Веру Алексеевну, которая одобрительно кивнула ему головой.

– «… Положение мое здесь, разумеется, гораздо труднее командования в поле. Повторяю, я просил разрешения уехать, когда это было возможно без ущерба для дела. Теперь же докладываю: будет большой ущерб делу, если я уеду отсюда. Если же мой отъезд из Артура все-таки будет признан необходимым, то сочту своим долгом принять все меры к выполнению вашего распоряжения, хотя в настоящее время сообщение Артура с внешним миром с каждым днем становится все затруднительнее вследствие усиления надзора со стороны японцев за всеми выходящими от нас судами. Да хранит вас господь на славу царю и родине», – кончил Фок.

– Конец надо переделать, – не согласилась Вера Алексеевна: – «Да хранит вас господь на славу обожаемого монарха и горячо любимой родины».

Фок тут же внес предложенные изменения.

– Теперь я, с вашего разрешения, ваше превосходительство, все это зашифрую, чтобы в любой момент, когда понадобится, телеграмму можно было отправить в Чифу, – проговорил Рейс.

– Хорошо, я надеюсь, господа, на вашу скромность, – обратился Стессель к гостям.

– Само собой разумеется, – поспешили заверить генерала Фок и Рейс.

От Стесселя Эссен отправился на «Цесаревич» к Витгефту. Адмирал принял его, как всегда, с добродушной любезностью.

– Не везет вам, Николай Оттович, – посочувствовал он. – Из всей эскадры вчера пострадал только один ваш «Севастополь».

– Зато вам, ваше превосходительство, очень везет, – в тон адмиралу ответил Эссен. – Ночью без тралов стали на внешнем рейде, и только один мой «Севастополь» пострадал, а могло быть много хуже.

– Царица небесная и Николай-угодник сохранили остальные корабли, – прочувствованно проговорил Витгефт и взглянул на висевший в каюте образ Николая-чудотворца – покровителя моряков.

– Угодники – угодниками, но надо и самому обдумывать свои решения. Я вот и сейчас в толк не возьму, почему вы бежали в Артур от японской эскадры? – зло сказал Эссен.

– Нельзя было рисковать вступать в бой при почти тройном превосходстве сил противника, – пояснил адмирал.

– Я хотел вас, ваше превосходительство, спросить: долго вы еще намереваетесь сидеть в Артуре?

– Во всяком случае; до починки «Севастополя» я в море не выйду.

– Боюсь, что и после починки его тоже не выйдете.

– Будь моя воля – я вообще бы в море не выходил. В Артуре флот будет целее.

– Я прибыл к вам, чтобы заявить, что я совершенно не одобряю вашего образа действий и считаю вчерашнее поведение эскадры позорным, – одним духом выпалил Эссен.

– Это дерзость с вашей стороны! – вскипел адмирал.

– А отступление в Артур без единого выстрела с вашей стороны, по-моему, является предательством!

– Я принужден буду списать вас с эскадры, капитан Эссен, – покраснел Витгефт.

– Вот мой рапорт об этом, – протянул Эссен бумагу адмиралу.

Тот взял его дрожащими от волнения руками и начал читать.

– «Не считаю возможным дальше служить на флоте… прошу списать… намерен перейти в армию…» Вы не вполне здоровы, Николай Оттович! Вы и армия! Лучший командир в эскадре и вдруг командует пехотной ротой! Да вас и Стессель не возьмет к себе, вы ведь знаете, как он ненавидит моряков, – растерянно бормотал Витгефт.

– Я был у него, генерал принял меня с распростертыми объятиями и пообещал назначить сперва помощником командира полка, а затем дать полк.

– Вы были у Стесселя? – выпучил от удивления глаза Витгефт. – Просили у него перевода в армию?

– Так точно, ваше превосходительство! Армия хоть не убегает от одного вида японцев и решается вступать с ними в бой, – четко проговорил Эссен.

Адмирал сразу обмяк.

– Что вы наделали, Николай Оттович! – плаксивым тоном проговорил Витгефт. – Бог вам судья, но я не заслужил на старости лет такого позора, который вы обрушили на мою голову. Вы, лучший командир в эскадре, вы, моряк до мозга костей, уходите в армию; ведь за вами потянутся если не старые командиры, то, во всяком случае, вся молодежь, начнется повальное бегство с кораблей, на радость Стесселю и Того, – совсем растерялся адмирал. – Николай Оттович, голубчик, уважьте меня, старика, возьмите свой рапорт обратно и сообщите Стесселю, что вы раздумали, – взмолился Витгефт.

– Ваше превосходительство мне гарантирует, что эскадра при первой возможности выйдет в море? – поставил вопрос ребром Эссен.