– Есть! – ответил флаг-офицер, выступая из темноты.

– Прикажите поднять сигнал: «Эскадре поднимать пары, быть к утру готовой к походу».

– Есть! Сейчас распоряжусь.

Макаров спустился на катер. Прожекторы, медленно двигаясь по воде, упирались в наползавший с моря туман. Тишина воцарилась над Артуром.

Вечером того же дня Вен Фань-вей пришел на квартиру Белых и попросил разрешения переговорить по секрету с самим генералом.

– Очень важный секрет, важный вопрос, – уверял китаец.

Варя сказала отцу о приходе садовника. Генерал сначала поморщился, не веря в серьезность сведений, какие собирался ему сообщить китаец, но затем все же решил выслушать его и пригласил Вен Фань-вея в кабинет.

– В чем же состоит важный секрет? – справился он у китайца.

– Одна хорошо осведомленная в нынешних делах особа велела мне передать через вас адмиралу Макарову, что японцы подготовляют высадку десанта на Квантунском полуострове. Одновременно они попробуют еще раз запереть проход, когда русские будут праздновать свой большой праздник. Японские корабли с десантом уже находятся у берегов Кореи и там ждут приказа о выходе к Ляодуну, – подбирая слова, проговорил Вен Фань-вей.

– Насколько достоверны эти сведения? От кого они получены? От Тифонтая? – усомнился генерал, пристально глядя на китайца.

Вен твердо выдержал взгляд Белого и ответил:

– Это правда. Очень прошу мне верить, обманывать не стану. Тифонтаю верить – нельзя. Он помогает русским против японцев, японцам против русских. Он шибко плохой человека, – сразу помрачнел Вен Фань-вей.

Белый решил записать сведения со слов китайца, а затем секретным пакетом отправить их Макарову со своим адъютантом.

– Если все это оправдается, я настою на выдаче большой награды тебе, Вен Фань-вей, – с чувством проговорил генерал.

– Мне не надо никакой награды! А человек, который велел мне это сообщить вам, не нуждается в наградах.

В эту ночь на Электрическом Утесе дежурил на батарее Борейко вместе с третьим взводом, считавшимся по своей боевой подготовке самым слабым во всей роте. Взводный фейерверке? Жиганов, стройный, ловкий солдат, представлял резкий контраст со своим взводом, большинство в котором составляли, как на подбор, медлительные, неповоротливые и малограмотные люди.

– Жиганов, – позвал Борейко, – твои тюхи-матюхи научились поворачиваться на батарее поживей?

– Не особенно, ваше благородие, чистые чурбаны, а не люди.

– Гнеднн, Купин! – крикнул Борейко.

Наводчики подбежали к нему.

– Орудия в порядке? – спросил поручик. – Фонари для ночной стрельбы заправлены?

– Так точно, кажись, все в порядке, – неторопливо ответил Гнедин, широкоплечий увалень.

– Не «кажись», а сейчас же проверь, – Борейко наградил солдата подзатыльником.

– А у тебя, Купин?

– Все в исправности, – доложил наводчик, прикладывая руку к околышу.

Отпустив наводчиков, Борейко заглянул в каземат, где взвод расположился на ночь. Солдаты сгрудились на нарах около благообразного, серьезного бомбардира с задумчивым лицом, который размеренным речитативом пересказывал пушкинскую «Сказку о царе Салтане». Все слушали его с живым вниманием, время от времени кто-нибудь прерывал рассказчика выражением восторга или удивления.

– Встать! – скомандовал Жиганов, входя с Борейко.

– Садись! – приказал офицер. – Что, Ярцев, брешешь, как всегда?

– И до чего складно, ваше благородие, прямо удивительно, – восторженно сказал рябой солдат.

– Продолжай, я послушаю, – проговорил Борейко, садясь на табуретку.

Ярцев продолжал свой рассказ. Дослушав сказку до конца, Борейко, похвалив солдата, проверив еще раз часовых, ушел спать в дежурку.

– Ваше благородие, вставайте, японцы! – разбудил его часа через два дежурный.

Сон мигом слетел с Борейко, и он выбежал на батарею.

– Бей тревогу! На дальномере! К орудиям! – командовал он.

Засверкали огни ночных фонарей, заскрипели двери пороховых и зарядных погребов, залязгали цепи на поворотном кругу.

– Пошевеливайся! – покрикивал Жиганов, подбегая то к одному, то к другому орудию.

– Сейчас наш Медведь покажет японцу кузькину мать, – ответил Ярцев.

– Враз потопит.

– Тысяча пятьсот двадцать! Тысяча пятьсот! Тысяча четыреста восемьдесят! – выкрикивали на дальномере.

– Прицел семьдесят, целик право три, взвод залпом! – кричал Борейко с бруствера.

Из казарм, поблескивая ручными фонарями, бежали солдаты других взводов.

– Торопись, покеда японец не убежал! – слышался зычный голос Родионова.

– Пли! – донеслось с батареи, и два ослепительных столба огня прорезали на мгновение ночную темень.

– На прожекторе! – кричал Борейко. – Светите вы, сукины дети, как следует!

Прожектор никак не удавалось наладить: он то вспыхивал, то потухал.

– Сергей Владимирович, – подходя, распорядился Жуковский, – отправляйтесь к прожектору. Борис Дмитриевич, вас попрошу быть около пятидесятисемимиллиметровых пушек, а я приму общее командование. Что на море?

– Видны два парохода, идущие со стороны Дальнего, – доложил Борейко.

Жуковский повел энергичную залповую стрельбу по брандерам. Четыре снаряда попали в пароход, который тотчас начал тонуть, вскоре был потоплен и другой.

В свете прожектора мелькнул силуэт миноносца, на котором то и дело вспыхивали огни выстрелов. Жуковский приказал Борейко обстрелять его из пятидесятисемимиллиметровых пушек.

В ответ на выстрелы с миноносца засигналили фонарями.

– Это наш, ваше благородие, – поспешно доложил недавно прикомандированный к батарее сигнальщиком со «Страшного» матрос Денисенко.

Огонь прекратили, миноносец же, продолжая стрелять, медленно приближался к берегу.

– Уходит от японцев. Вон они за ним гонятся, как бы их обстрелять, ваше благородие, – волновался матрос.

– Чего же он на всех парах летит на берег? – удивился Борейко.

– Имеет, вероятно, повреждение и спешит выйти на мелкое место, – заметил один из офицеров.

Поручик перенес огонь своих пушек на японцев и отогнал их в море. Подойдя к берегу, миноносец приткнулся к мели. Денисенко, схватив в руки два фонаря, начал усиленно ими размахивать. С миноносца ему не замедлили ответить.

– Это «Сильный», ваше благородие, сигналит; «Имею повреждение».

– Ладно, пока он будет стоять у берега, мы будем отгонять от него японцев, – решил Борейко.

В это время со стороны Тигрового полуострова появился большой пароход. Было видно, что он в темноте попал не туда, куда надо, и вместо прохода очутился под Электрическим Утесом. Жуковский дал по пароходу залп всей батареей, после чего на нем вспыхнул пожар, и он, круто свернув к берегу, выскочил на камни саженях в двадцати от «Сильного».

Артиллеристы закричали «ура» и стали просить разрешения отправиться к брандеру. Жуковский разрешил.

Взяв винтовки, солдаты во главе с Борейко направились к горящему пароходу и уже через несколько минут осторожно взбирались на него.

Весь нос парохода был объят огнем, дымилось также на юте, пахло нефтью и горелой пенькой. Денисенко разыскал всего пару брезентовых ведер.

– Ни помп, ни шлангов, ни брандспойтов, ничего нет, – огорченно доложил он. – Дозвольте на «Сильном» справиться, может, они нам пособят.

– Вали, а пока мы тут попытаемся тушить хотя бы этими ведрами, – разрешил Борейко.

– Только бы, ваше благородие, не взорвало что-нибудь в нутре, от греха бы солдат увести на берег.

– Мы сейчас сами залезем внутрь и посмотрим, что там есть, – отозвались солдаты.

Артиллеристы рассыпались по всем закоулкам парохода. Борейко попытался пробраться на нос, где были установлены пушки, но пламя и дым мешали. Несколько ведер воды, вылитые на огонь, не смогли остановить распространение пожара.

– Придется обождать, пока подойдут матросы, – с сожалением проговорил Борейко.

Вскоре на палубе один за другим стали появляться из различных люков солдаты, отдуваясь от жары, дыма и копоти.