— Прошу, центурион! Дай мне меч!

Корнелий взял ее за руку, нежно положил себе на предплечье. При других обстоятельствах она сочла бы это за оскорбление, впала бы в ярость, но сейчас прикосновение это показалось таким утешительным.

— Я не позволю вам умереть, госпожа! Просто вы должны довериться мне.

Прокула и Корнелий отошли от дома и оказались на площади; шпионы Калигулы последовали за ними. Поначалу они шли медленно, окружая пару, словно голодные волки, уверенные, что добыча никуда не денется. Двое шли позади, еще двое заходили слева и справа, трое направились прямо навстречу. Кольцо сжималось, и происходило это в самом центре площади.

Корнелий, казалось, не понимал, что опасность дышит ему в спину. Опытным взглядом закаленного в битвах солдата он смотрел на приближающихся людей, но Прокула не сомневалась — нападут сзади. Почему же, подумала она, он выбрал для схватки такое открытое место?

Неожиданно в людей Калигулы с крыш соседних домов полетели стрелы. Через мгновение трое раненых корчились на булыжной мостовой. Прежде чем их сообщники успели сообразить, что происходит, Корнелий развернулся и молниеносным ударом меча поразил одного преследователей. Прокула даже не заметила, как он выхватил клинок.

Остальные не стали дожидаться новых выстрелов и в панике разбежались.

Преторианцы обыскивали каждую повозку на выезде из городских ворот, и на то, чтобы вывезти Прокулу из Рима, ушло часов двенадцать. Товарищи Корнелия — он называл их странниками — достали веревку и большую корзину, посадили в нее Прокулу и спустили с городской стены. У берега их уже поджидало торговое судно, на котором они отправились в Геную. Оттуда они снова двинулись на север — к Альпам. Путешествие было долгим и изнурительным, но беглецы везде находили друзей, которые им помогали. Одну ночь Прокуле пришлось провести в амбаре рядом с большой виллой.

В Гельвеции Прокула отнесла прах мужа на высокую гору и развеяла его над альпийскими лугами и болотами. Вернулась она в тот вечер в деревню поздно, но Корнелий просил разрешения переговорить с ней наедине. Это очень важно, подчеркивал он.

Она пропустила старого легионера в свои скромные покои, и Корнелий достал из-под плаща небольшую деревянную дощечку.

— Помните этого человека, госпожа? — спросил он.

Прокула взяла картину, всмотрелась в изображенное на ней лицо. И ей показалось, она слышит хриплый подобострастный смех гостей Пилата в ответ на его шутку: «Изображение царя иудеев у нас на почетном месте, среди императорских регалий».

— Помню.

— Когда Пилат приказал мне уничтожить портрет, я снял его и отнес к себе. Я смотрел на него и утром и вечером и находил утешение в спокойном взгляде этого человека, в чистоте его души. А когда прикасался к картине, становилось тепло внутри… Словно и моя душа еще не выгорела до конца.

Прокула прикоснулась кончиками пальцев к восковой поверхности и тоже ощутила тепло в груди. Потом всмотрелась в черты лица еврейского Мессии. Он совсем не походил на бога или царя: ни короны на голове, ни каких-либо знаков власти. Скорее он казался простым человеком, из тех, что собирают урожай или возводят храм. Такие в обществе друзей говорят просто, а если дают слово, то всегда его держат.

— Скажи, Корнелий, — спросила она, — он действительно был таким, как здесь?

— Возьмите, теперь это ваше. Думаю, со временем вы все поймете сами.

Прокула, смущенная столь щедрым подношением центуриона, попыталась вернуть его.

— Я не заслуживаю такого дара! Если ты хочешь отдать его, ищи человека более достойного.

— Я сам вел его на казнь, не ведая, что творю. Друзья его в страхе разбежались, именно когда он больше всего в них нуждался. Человек, которого он прозвал Камнем, отрицал, что вообще его знает. А самый верный ученик продал своего учителя храмовым священникам за жалкие тридцать сребреников! Скажите, госпожа, где мне найти человека, который истинно достоин?

Прокула отвела глаза от портрета, взглянула на круглое некрасивое лицо центуриона. Нет, он дарит ей это вовсе не по доброте душевной, поняла она. Корнелий просит избавить его от тяжкого бремени. Ведь это единственное изображение человека, которого некоторые теперь называют Сыном Божьим. Центурион отдает портрет, чтобы он хранился в безопасности, а значит — в тайне от всех. Это ноша, тяжелеющая со временем, до тех пор пока она не передаст ее в чьи-то другие руки.

— Я не возьму эту картину, друг мой, — сказала Прокула. — Но хочу отблагодарить за доброту и преданность. Я помогу тебе сохранить ее. Пока мы идем вместе одной дорогой, пусть это будет наша общая ответственность. Как знать? Возможно, доброта этого человека будет постоянно напоминать нам, что в жизни надо совершать только добрые поступки, чего бы это ни стоило. Но взамен я попрошу об одном. И это очень важно.

— Я все исполню.

— Отведи меня к людям, которые странствовали с ним. Хочу знать, что они слышали и видели, пока он был среди нас.

Прокула прибыла в Коринф в надежде отправиться оттуда в Иерусалим, когда пришло известие об убийстве Калигулы.

Первая мысль ее носила чисто практический характер. Теперь она может вернуться в Рим. Прокула ничуть не сомневалась, что Клавдий, новый император, позаботится о том, чтобы наследство Пилата досталось ей. А это, в свою очередь, означало, что ей уже не придется работать на других и считать жалкие гроши, чтобы купить себе пропитание. Она даже может еще раз выйти замуж, если захочет. Она еще молода и станет богатой невестой, а потому может рассчитывать на достойного жениха.

Но мысль о деньгах ее остановила. Сколько людей ограбил Пилат ради своего состояния? Сколько евреев убил, чтобы построить акведук для подкупа богатого и влиятельного землевладельца?

Всю свою совместную жизнь с Пилатом она старалась не замечать совершенных им преступлений. Она твердила себе, что у нее просто нет выбора. Но теперь, потеряв все, Прокула прозрела. Все богатство Пилата было заработано греховным путем, и, завладев его состоянием, даже просто надеясь заполучить его или сожалея о том, что потеряла эти деньги, она будет связана с каждым его злодеянием.

В Иерусалиме она останется без средств, зато окажется среди тех, кто слышал слова Иисуса…

— Я постараюсь сделать все, чтобы ты благополучно вернулась в Рим, госпожа, — сказал ей Корнелий. — Если пожелаешь.

— В Рим я не поеду, — коротко ответила она.

Произнеся эти слова, Прокула навсегда отреклась от мира Цезарей и устремила свой взгляд на далекий Иерусалим, с его проповедниками, апостолами… и восставшим из праха Мессией.

Исторические сцены в этом романе основаны на реальных событиях и их описаниях. Оценка обращения Пилата с восставшими в Кесарии евреями рознится в хрониках Иосифа Флавия и Филона Александрийского. Иосиф описывает столкновение в Иерусалиме, приведшее к кровавой расправе над местным населением, и это подтверждается Новым Заветом, где есть упоминание о крови на храмовых ступенях. Симон Маг был чародеем из Самарии, который продавал свои многочисленные изображения доверчивым людям, обещая, что если они будут молиться ему, то будут жить вечно и никогда не состарятся. Никодем действительно являлся богатейшим в Иудее человеком во время правления Тиберия. Существовал также некий богач Никодем, ставший другом Иисуса.

Тацит подробно повествует о том, как союз Тиберия и Сеяна распался вследствие непомерного честолюбия последнего. О Тиберии и Тацит, и Светоний отзываются не лучшим образом, называя развратником и педофилом. Впрочем, к этому он пришел уже в немолодом возрасте, будучи до того момента добродетельным в сексуальном отношении. Тиберий к тому же был законченным алкоголиком, но при этом человеком ученым (особенно хорошо он знал Гомера). После смерти матери, Ливии, супруги императора Августа, Тиберий показал себя на удивление хитроумным и проницательным политиком. Сеян и Тиберий соглашались по большинству вопросов, но по отношению к Иерусалиму Тиберий всегда стремился проявлять уважение, следуя политике Августа. В отличие от него Сеян хотел сровнять город с землей. Желание его осуществилось через сорок лет после распятия Иисуса, что изменило ход истории.