Правительница была полной противоположностью императорской дочери. В ней напрочь отсутствовала легкость и ласковая приветливость, которая так умиляла его в Сури. Но Хельви неожиданно понял, что отношения с темноволосой хозяйкой проклятого города — это не просто случайная встреча, несколько часов, проведенных на одном ложе. Он не решался, несмотря на свое хваленое мужество, даже самому себе признаться, что оказался связан с этой странной женщиной неизвестного племени до самой своей смерти. И поэтому, когда она на прощание молча сняла с его шеи ожерелье Онэли, столь долгое время служившее ему нагрудной цепью, и надела на себя, он не посмел даже задать вопроса. Я знаю, что я оставляю в этом городе частицу себя, подумал наместник, и, возможно, это гораздо более ценная частица, чем моя нагрудная цепь. Но я не могу отказаться от Сури даже ради нее. Наверное, я слишком люблю рыжеволосую дочь

Раги Второго. Может, это и есть истинная любовь? На этот вопрос он пока не мог дать вразумительного ответа.

— Мой тюремщик уверял меня, что ты не человек, — негромко сказал Вепрь, наблюдавший этот странный внутренний разговор на лице наместника, — Он говорил, что хозяйка города не может сойтись ни —с кем иным, кроме как с сильфом. Любимые дети богов раньше часто навещали этих отщепенцев. Чтобы снять проклятие, она должна родить ребенка, а зачать его может только сильф.

После рождения наследника они снова превратятся из бессмертных покойников в живых людей.

— Ты знаешь, что это полный бред, — упрямо отвечал Хельви. — Мой отец — король Готар Светлый. Мой родной брат — король Омас. Чтобы убедиться в нашем родстве, достаточно взглянуть в его лицо — мы близнецы, точная копия друг друга. Я просто человек, Вепрь.

— Мой тюремщик был убежден, что сильфами не рождаются, — очень серьезно сказал алхин. — Кроме того, ты носишь магическую цепь королевы Онэли — и ее волшебство несколько раз выручало тебя из больших неприятностей. Думаешь, если бы ты был простым человеком, хороший мой, она бы помогала тебе? Бессмертный сказал, что ожерелье Онэли может надеть только сильф. Кстати, ты его потерял, что ли? Уж не в покоях ли прекрасной хозяйки? Судя по ее унизанным кольцами пальчикам, она питает страсть к дорогим безделушкам.

— Да кто он такой, твой тюремщик? Самый знающий прорицатель всех времен и народов? Выискался мудрец-самоучка! Если бы я был сильфом и магом, то взмахнул бы сейчас руками и очутился бы в Верхате, с головой дракона в одной руке и с Сури — в другой!

Однако эти крики не произвели должного впечатления на Вепря, который все это время молча жевал нижнюю губу, пристально глядя на Хельви. Вот ведь осел упрямый, Не выдержал наместник и от злости хлопнул кулаком по своей же раскрытой ладони. Если вбил себе в голову, что друг, которого ведь знает чуть ли с детского возраста, волшебник, то ничем эту уверенность из него не вышибить!

— Ты задаешь мне слишком много вопросов, алхин,-зловеще сказал наместник, понявший, что криками он ничего не докажет. — Почему бы тебе тоже не ответить на парочку моих? Зачем ты прогнал Наину? Она ведь хотела сопровождать тебя до самых Черных гор. Мне казалось, что вы тоже нашли с ней общий язык. То есть я хотел сказать, не каждому удается подружиться с гарпией.

— А кто тебе сказал, что это я прогнал ее? Она сама ушла. Бросила нас с Таром совершенно не по-товарищески. Напоследок сказала, что ненавидит меня и желает мне провалиться в самую глубокую пропасть, которую я только найду в Черных горах. Видит Оген, я не хотел' бы расставаться с ней — она слишком ценное оружие, чтобы пренебрегать ее компанией. Но вообще ты прав — гарпии не созданы для дружбы, тем более — с людьми. Глупо было рассчитывать…— Фразу Вепрь не закончил.

Я совсем размяк после общения с королевой, подумал Хельви не без раздражения. А ведь предстоит еще долгий путь домой! Смешно — как только алхину могло прийти в голову, что принц — сильф, вечный скиталец и мечтатель, когда у него есть собственный любимый дом, пусть он и страшно далеко отсюда, да и расположен совсем не в тех землях, где Хельви родился. Нужно поднимать воинов, пока и они не расклеились, так же как я, решил он и подал знак Тару. Ожидающий понял его моментально.

— Бойцы, выступаем. Наместник, ты знаешь дорогу? Тогда веди нас. Нырок, можешь выбросить этот нож сразу— тебе же объяснили, что вытащить его из заколдованного города нельзя. Кифр, не стой поперек дороги как колонна. Тирм, не мог раньше умыться?

Короткие окрики Ожидающего окончательно, привели в нормальное состояние наместника, которого все мучили смутные предвидения, вызванные в его сердце отношениями с правительницей. Подумаю об этом позже, как всегда, пообещал себе Хельви, смутно понимая, что уже вряд ли докопается до истины. Он еще раз обвел взглядом пестрые здания засыпанного белым легким песком и морской солью города.

— Хельви, мы ждем тебя, — негромко сказал Тар, отрывая наместника от сладостного созерцания.

Кажется, местная магия уже начинает захватывать меня в плен, — тряхнул головой Хельви и усмехнулся. — А что, Вепрь, может, тот карлик был все-таки прав —ожерелье Онэли приносит проклятие своему владельцу и не стоило мне забирать его тогда из башни Ронге? Задав этот вопрос, который остался не понятым никем из компании, кроме нахмурившегося алхина, наместник быстро зашагал вперед, прочь с залитой солнцем террасы Узкая, крутая лестница вела вниз, в тенистый лабиринт древних улочек. Хельви не знал точно, куда именно ему идти, но горечь, переполнившая вдруг его сердце, заставляла его делать шаги, быстрее переставлять ноги. Если встретим кого-нибудь, то спросим, сообразил наместник, но скорости не сбросил. Воины уже почти бежали вслед за ним.

— Слышь, Вепрь, а что за карлик-то? — обеспокоенно спросил Нырок, так и не бросивший чудесный нож, — видимо, в расчете, что, может, оружие останется при своих владельцах даже вне белых городских стен.

— Не обращай внимания. Карлик давно— мертв. Он нам не помешает, — как-то рассеянно отвечал алхин.

Неужели на ожерелье было наложено проклятие, недоумевал он. Но ведь после всех приключений, после которых у обычного смертного ни одной целой косточки не осталось бы, Хельви выходил сухим из воды. Нет уж, видал я проклятые штучки Младших и владельцев их неумных, до добычи жадных, решил Вепрь. Если бы ожерелье и впрямь убивало, оно не стало бы тянуть с этим. Других проклятий, несмертельных. Вепрь вообще-то не признавал. И все равно напрасно он расстался с цепью — Все же оберег был знатный, да и в темноте свет от него Шел не хуже чем от кожи гарпии, признал человек. Мысли о Наине, которые с новой силой нахлынули на него после разговора с Хельви, заставили алхина поморщиться. Наверное, они с наместником долго бы смеялись, если бы узнали, что страдают, по сути, от одного и того же неприятного качества — неумения признаваться в собственной слабости. Однако в отряде не было мудреца, подобного наставнику Айнидейлу, который бы мог указать им на эту досадную черту их характеров, портивших сейчас обоим настроение.

Тем временем Нырок, несколько успокоенный, что хоть со зловещими карликами им. воевать не придется, по крайней мере, в ближайшее время, продолжал любоваться своим ножом. Тирм, заметив любовный взгляд альва, обращенный на элегантное оружие, усмехнулся:

— Говорят, что в оружейной комнате императора Раги Второго хранится оружие славного Амфоса — одного из двенадцати древних основателей империи. Мне не доводилось видеть его, но, по слухам, это клинок, который полностью выточен' из огромного алмаза. Заклятие, наложенное на это священное оружие, делает его победоносным. А в рукоятку меча вделан аметист. По преданию, он должен был сообщать владельцу клинка чистоту по— мыслов. Вот только сообщал ли… Если твой нож не развалится, мы сможем проверить это магическое свойство аметиста на тебе!

— Жаль, если такая чудесная вещица исчезнет, — печально ответил Нырок, — Но и правда — ситом воды не натаскаешь. А уж не того ли это Амфоса меч, в честь которого названа гора Праведника, куда мы идем искать драконов?