Теперь он различил вдалеке черный силуэт какого-то полуразрушенного акведука; между колоннами и арками то возникал, то гас свет. Голос Мирдина Амброзина зазвучал снова:

— Смотри. Там кто-то есть.

Стоило Аврелию услышать эти слова, как его зрение прояснилось и обострилось, он стал видеть, как ночная птица, ищущая жертву: да, какая-то фигура двигалась под акведуком… Человек, державший в руке фонарь, миновал второй пролет арок. Он внезапно обернулся, и луч фонаря упал на его лицо.

— Это ты! — произнес голос за спиной Аврелия.

Аврелий, показалось, что его вдруг подхватил вихрь, закружив, как сухой лист. Да, это был он сам, на том развалившемся акведуке, это он держал фонарь… и он услышал донесшийся из темноты голос, хорошо знакомый ему, поразивший его:

— Ты принес золото?

И из ночи выскочило лицо: Вульфила!

— Все, что у меня нашлось, — ответил Аврелий и протянул варвару кошелек.

Варвар взвесил его на ладони.

— Это не то, о чем мы договаривались. Но все равно я его возьму.

— Мои родители! Где они? Мы же договорились…

Вульфила бросил на легионера бесстрастный взгляд, на его каменном лице не было написано никаких чувств.

— Ты найдешь их у входа в западный некрополь. Они слишком ослабели. Им было просто не добраться сюда.

Вульфила повернулся к Аврелию спиной и растаял в ночи.

— Подожди! — крикнул Аврелий, но никто ему не ответил. Он остался один, терзаемый сомнениями. Фонарь в его руке дрожал.

Голос друида-проводника снова прозвучал над Аврелием:

— У тебя не оставалось выбора…

Теперь он очутился в другом месте, рядом с городской стеной, перед боковыми воротами, выходившими в поле. Он открыл их с огромным трудом, потому что они заржавели и заросли вьющейся травой, скрывавшей их от посторонних взглядов… об их существовании давным-давно забыли. Потом Аврелий вышел наружу, держа в руке фонарь. Перед ним был некрополь — с древними, обветшавшими могилами, заросший ежевикой и лебедой. Аврелий осторожно осмотрел все вокруг себя, прошел в одну сторону, в другую: местность тут была голой и открытой, и явно совершенно заброшенной, необитаемой. Он негромко позвал:

— Отец! Мама!

В ответ на его зов из темноты послышались болезненные стоны: это были голоса его родителей! Он бросился на звук, его сердце бешено колотилось, и тут подпрыгнувший в руке фонарь выхватил из ночи страшную картину: его родители висели на кольях, охваченные агонией смерти… На их телах отчетливо виднелись следы ужасающих пыток. Отец Аврелия поднял голову, его лицо было залито кровью.

— Вернись назад, сын! — выдохнул он из последний сил… но в то же самое мгновение из-за надгробия выскочил Вульфила и пронзил его мечом. Аврелий задохнулся от ужаса, когда увидел, как словно из пустоты появилось целое море варваров, окруживших его. И тут же сталь вонзилась в его шею, а потом удар по затылку свалил его на землю. Последним, что он видел, был меч Вульфилы, рассекший тело его матери… но он продолжал слышать: он слышал голос огромного варвара, кричавшего своим людям: «Ворота открыты! Город наш!» И еще до Аврелия донесся топот ног бесчисленных врагов, бежавших в открывшийся для них вход. А потом он услышал пронзительные крики горожан, вопли страха и стоны умирающих… и звон оружия, и рев пламени, пожиравшего Аквелию…

Он закричал изо всех тех сил, что еще оставались у него, он кричал от ужаса, от ненависти, от отчаяния… А потом он снова услышал голос, проведший его через весь этот ад, и обнаружил, что лежит на огромном круглом камне, мокрый от пота, и его голова готова вот-вот лопнуть… Но перед ним стоял Амброзин и требовал:

— Продолжай! Продолжай, иначе ворота твоего прошлого захлопнутся! Вспоминай, Аврелий Амброзии Вентид, вспоминай!..

Аврелий глубоко вздохнул и сел, прижав ладони к пульсирующим болью вискам.

Он заговорил, хотя каждое слово стоило ему неимоверных усилий:

— Не знаю, сколько я там провел времени. Должно быть, они решили, что я мертв…

Дыхание Аврелия стало немного ровнее. Он коснулся шрама на своей груди.

— Похоже, меч только скользнул по мне, по ключице, не достав до сонной артерии… но боль в голове была невыносимой. Я ничего не помню. Я просто брел куда-то безо всякого смысла, пока не увидел толпу беженцев, они пытались спастись, уплыть в лагуну на лодках… Я машинально пошел туда, чтобы помочь им. Люди бежали к берегу со всех сторон, обезумев от страха, лодки были переполнены так, что грозили перевернуться. Я сделал, что мог… там было множество стариков, женщин, детей, они вязли в грязи, вокруг царил полный хаос, все кричали, рыдали… они оплакивали то, что потеряли… А варвары, не удовлетворенные тем, что сотворили с Аквелией, уже неслись к побережью, размахивая факелами, жаждая перебить беглецов… Последняя лодка, ужасно переполненная, как раз отходила от берега, и лодочник держал на ней место для меня. Он протянул мне руку и кричал: «Скорее! Забирайся сюда!», но тут мы услышали женский голос «Подождите! — кричала женщина. — Подождите! Ради милосердного Господа!» Она вошла в воду почти по пояс, и за собой тащила девочку, онемевшую от ужаса. Я помог им сесть в лодку, я держал ребенка на руках, пока женщина карабкалась на борт с помощью лодочника. Потом, когда она села, я протянул ей девочку. Девочка боялась темной воды, шума, огней… она уже одной рукой держалась за мать, но другой продолжала обнимать меня за шею. Она… она сорвала медальон, который я всегда носил… медальон с орлом… символ моего отряда и моего города, потерянных навсегда, И эта девочка была Ливией!

Амброзин помог легионеру подняться на ноги и сделать первые шаги, как больному, только что вставшему с постели. И они вместе медленно пошли назад к лагерю.

— А потом я очутился в плену, — продолжил Аврелий, — и меня продали в рабство… но однажды я вновь стал свободен, после того, как на варваров напал легион NovaInvicta. И с того самого дня легион стал моим домом, моей семьей, моей жизнью.

Амброзин взволнованно сжал плечо Аврелия.

— Ты открыл ворота только потому, что хотел спасти своих родителей от ужасающей смерти, — сказал он. — Так что все равно ты — один из героев Аквелии, тот, кто защищал город в течение многих месяцев. А Вульфила — палач твоего города и твоих родных.

— Он заплатит за это, — поклялся Аврелий. — Он отдаст всю свою кровь до последней капли.

Они уже дошли до ворот лагеря, и Амброзин постучал в них своим посохом. Ворота распахнулись, мужчины увидели Ливию; рядом с ней стоял Ромул, едва заметный в темноте.

— Ты нашел то, что искал? — спросила девушка, глядя в глаза Аврелию.

— Да, — просто ответил тот. — Ты говорила правду.

— Любовь никогда не лжет. Ты разве не знал этого? — Ливия обняла его и поцеловала в губы, в лоб, в глаза, все еще переполненные ужасом увиденного.

Амброзин повернулся к Ромулу.

— Идем, мой мальчик, — сказал он. — Попробуй немного отдохнуть.

Лагерь был погружен в тишину. Но никто в нем не спал, и каждый лежал с открытыми глазами, глядя в темноту безмятежной весенней ночи, ожидая, когда взойдет солнце и откроет им новый поворот судьбы. Или последний.

— Не оставляй меня одну этой ночью, — попросила Ливия. — Умоляю тебя!

Аврелий привлек ее к себе, и они вместе вошли в его комнату в казарме.

И вот уже они стоят там, наедине, и лунный луч, просочившись сквозь дыру в кровле, освещает чудесное лицо Ливии, лаская его бледным светом, создавая таинственный нимб вокруг ее головы — серебряный, неземной… Аврелий осторожно расшнуровал ее платье и долго созерцал прекрасное обнаженное тело, нежно лаская его — глазами и руками, — наслаждаясь царственной красотой Ливии. А потом она раздела его — медленно, наслаждаясь каждым движением, дрожа от предвкушения, как невеста в первую брачную ночь. Она осторожно касалась бронзовой кожи, исследуя каждый из многочисленных шрамов, покрывавших тело легионера, прошедшего через такое множество тяжких испытаний… А потом Ливия легла на простой соломенный матрас, накрытый грубым солдатским одеялом, и привлекла к себе Аврелия, и они слились в извечном экстазе, и любили друг друга крепко и долго, дрожа от неистощимого желания, горя единым огнем страсти, превратившись в одно, нераздельное целое… А потом Аврелий лег рядом с девушкой и зарылся лицом в ее душистые волосы.