И даже представить невозможно, что именно он предпримет… Но Вульфила был убежден, что на этот раз он не ошибся. Стефан должен был привести варвара к беглецам, так что путь проклятой команды скоро закончится. Да, он снесет мальчишке голову тем самым устрашающим мечом, а римлянину, изуродовавшему его, рассечет пополам физиономию». И еще — он узнает, кто таков этот человек… а уж потом вовсе сметет его с лица земли.

Ливия продолжала поиски своих друзей. И ей даже в голову прийти не могло, что злейший из их врагов несется по мокрым долинам Инсубрии, чтобы снова начать охоту за ней и ее друзьями, — чтобы загнать их в ловушку, как диких зверей…

Сначала Ливия надеялась, что второй шанс встретиться с остальными выпадет ей у переправы через реку По. В конце концов, там было не так уж много паромных переправ, вроде той, что имелась на реке Требии, — то есть переправ, которые продолжали действовать в эти дни. Понтонные мосты, которых некогда было множество на этой великой реке, предоставляли надежную возможность перебраться на другой берег в любое время, — например, мосты дорог виа Постумия и виа Амелия… но за долгие месяцы беспорядка от этих мостов просто ничего не осталось, их разнесли вдребезги. После недавних волнений, последовавших за смертью Флавия Ореста, все, что осталось от мостов, было украдено людьми, жившими вдоль речных берегов. Они использовали понтоны для того, чтобы самим переправляться на другую сторону, или для рыбной ловли.

Но не одни только мосты подверглись разграблению. То же самое касалось и всех провинций империи, из конца в конец; было разрушено все, что прежде объединяло в одно целое города, население, деревенские и горные общины. Все было запущено, заброшено, разворовано. Общественные здания и сооружения, вроде почт на консульских дорогах, термальных бань, форумов и базилик, акведуков — все было разрушено, разбито, продано или использовалось не по назначению. Украдены были даже плиты, которыми римляне мостили дороги. Нищета и распад вынуждали людей грабить собственные земли, родные края, — лишь бы хоть как-то выжить в одиночку, поскольку выжить общиной было теперь невозможно, не говоря уж о том, чтобы как-то налаживать и улучшать жизнь. Древние монументы и бронзовые статуи в память великих предков и героев, перед которыми в прошлом устраивались праздники почитания, теперь переплавили, чтобы изготовить из них монеты и всякие предметы, необходимые в повседневной жизни. И благородный металл, некогда изображавший лица и фигуры Сципиона и Траяна, Августа и Марка Аврелия, превратился в горшки, в которых повара варили мясо для своих новых хозяев, или в монетки, которыми платили наемникам, продолжавшим разорять эту несчастную, ни в чем не повинную землю.

Даже привычный язык, латынь, некогда объединявший людей, использовался ныне только чиновниками, ораторами да священниками, если говорить о его действительно чистой, благородной форме.

А что касалось простых людей, то в их среде латынь быстро превращалась в местные диалекты, и в языке народа слышалось теперь множество разнообразных акцентов, — люди в Италии возвращались к тем наречиям, на которых они говорили еще до римского завоевания. Особенно это было заметно в горных районах.

Но хотя разные части страны становились все более изолированными одна от другой, во многих городах все же сумели создать собственные магистратуры, и кое-где местные власти даже возвели вокруг своих населенных пунктов стены, ради защиты — хотя бы от вооруженных банд, бродивших по всей стране в поисках подходящей жертвы.

Храмы древней веры также стояли в запустении, разгромленные и разрушенные, и все говорили, что в руинах теперь живет множество демонов и злых духов. Иной раз разумные люди вывозили из развалин колонны или драгоценные мраморные плиты, чтобы использовать их при строительстве храмов, посвященных богу христиан, — и таким образом они становились частью новой и не менее величественной архитектуры, продолжая радовать и вдохновлять людей своей красотой и духовностью.

Но в итоге все перемены лишь усиливали и увеличивали все то, что разделяло людей, — а то, что предназначалось для их объединения, терялось безвозвратно. Мир рассыпался на мелкие кусочки, разлетался в щепки, уносимые вдаль потоком истории. Лишь одна-единственная сила еще могла кое-как удержать людей вместе: религия, которая обещала им бессмертие и счастье в другой жизни. Но и это объединение было весьма поверхностным. Множество еретических сект возникло в эти дни, и они то и дело ввязывались в кровавые конфликты друг с другом. Проклятия и взаимные оскорбления произносились от имени того самого единого Бога, которому надлежало быть отцом всего человечества. Жизнь для большинства людей стала настолько ужасной, что ее трудно было выносить, — и они не смогли бы все это терпеть, если бы не ожидание бесконечного счастья после смерти… смерти, приходившей зачастую уж слишком рано.

Все эти мысли бродили в уме Ливии, пока она пробиралась по Великой северной равнине, прекрасно понимая, что рискует сверх всякой меры, путешествуя в одиночестве на великолепной лошади, стоившей целого состояния… ведь ее можно было пустить на мясо или продать военным. И потому Ливия использовала все те приемы безопасности, которым научилась за годы сражений, постоянно сталкиваясь в бандами наемников либо с разбойниками, устраивавшими засады в кустах. Девушка и вообразить не могла, что ее жизнь стала ставкой в большой игре, что за каждым ее движением следят невидимые глаза, что за ней день и ночь следуют провожатые… О любой перемене в маршруте Ливии тут же докладывали Стефану, который ехал на весьма приличном расстоянии позади, опасаясь даже случайно попасться девушке на глаза. До нужного момента.

Он предусмотрел все. Кроме того, что за ним, в свою очередь, наблюдают и следуют провожатые куда более опасные, чем его собственные наемники.

Ливия решила двигаться вдоль берегов реки По, немного возвышавшимися над окружающими равнинами; это давало ей возможность лучше видеть окрестности. Река к тому же была куда более надежным проводником, чем любая из нынешних дорог.

Но постепенно Ливия поняла, что если бы ее товарищи решили переправляться через По на пароме, это было бы весьма неблагоразумно и опасно; ее собственное недавнее столкновение с варварами в придорожной гостинице служило тому доказательством. С другой стороны, как еще им переправить лошадей, если не на пароме? Да еще не привлекая к себе ненужного внимания? Но, может быть, лошадей они продадут, а на другом берегу купят новых… вот только согласится ли Аврелий расстаться с Юбой?

Ливия постаралась выбросить из головы все это и думать только о себе и о настоящем моменте. Она, наконец, нашла способ переправиться через реку без особых проблем; в полумиле впереди девушка увидела большую баржу, которая собиралась вот-вот отчалить, чтобы перевезти с одного берега на другой песок и гравий. И Ливия действительно вскоре очутилась на палубе вместе с лошадью. Девушка уже начала надеяться, что все самое худшее позади, и что если она поспешит, то почти наверняка обгонит остальных, почти наверняка доберется до перевала, по меньшей мере, дня за два до товарищей. Если, конечно, не случится ничего непредвиденного.

Ливия направилась в сторону Тицинума, но постаралась держаться от города на приличном расстоянии, поскольку боялась, что там может стоять гарнизон армии Одоакра. Потом она повернула к озеру Вербано, где сумела присоединиться к каравану мулов, направлявшемуся к Месинскому перевалу; мулы были нагружены пшеницей, а заодно влекли целых три воза сена. Провизия предназначалась для крестьян, живших высоко в горах, где коров и овец на зиму приходилось загонять в хлева. Девушке объяснили, что крестьяне боятся теперь оставлять животных в нижних долинах, потому что их могут просто зарезать.

Чем выше поднимался караван, тем заметнее становился акцент в речи местных жителей, да и сама местность менялась на глазах. Огромные голубовато-зеленые озера остались позади, утонув в глубоких долинах, скрытые вершинами лесистых холмов, виноградниками и неизменными оливковыми рощами. Караван шел все вверх и вверх по крутым склонам, через березовые и дубовые леса — к лесам, состоявшим из пушистых елей и голых лиственниц.