Мальчик поднял голову, вопреки собственному желанию заинтересовавшись началом истории. Его наставник был непревзойденным рассказчиком. И всего несколькими словами он сумел создать особую атмосферу, заставив окружающее отступить в тень, вызвав к жизни призраки прошлого. Ромул взял кусок хлеба и обмакнул его в разваренную чечевицу; бросив на воспитанника довольный взгляд, Амброзин тоже принялся за еду.

— Ну, и что случилось потом? — спросил Ромул.

— Ты отравился. Ты съел ядовитые грибы. Кто-то, по ошибке или намеренно, положил их в твою пищу… возьми-ка кусочек мяса

— А вдруг эта еда тоже отравлена?

— Нет, не думаю. Если бы они хотели убить тебя, они бы уже сделали это. Так что не бойся, мой мальчик. Ну так вот… я вообще-то очутился там по чистой случайности. Я ужасно устал и проголодался, моя одежда изорвалась в долгом пути, я просто окоченел от холода — и вдруг увидел свет в шатре посреди леса, и меня как будто что-то толкнуло изнутри. Это было очень странное чувство, нечто вроде внезапного откровения. Я пошел вперед, не останавливаясь, и двигался при этом как во сне. Наверное, сам Господь помогал мне; ни один из стражей меня не заметил, им словно туманом глаза застлало… а я и сам не заметил, как очутился в шатре. Ты лежал на постели. Ты был тогда такой маленький! И ужасно бледный, губы у тебя даже посинели. Твои родители просто сходили с ума от страха. Я дал тебе рвотное — и весь яд вышел из тебя. А я с того момента стал членом вашей семьи и никогда больше не расставался с тобой.

Стоило Ромулу вспомнить родителей, как его глаза наполнились слезами, но мальчик сдержался и не позволил себе расплакаться. Он лишь сказал:

— Лучше бы ты позволил мне умереть. — Амброзин сунул в рот мальчику кусочек мяса, и Ромул проглотил его целиком, не разжевав. — А что ты там делал, в том лесу? — спросил он.

— Что я там делал?.. Ну, это длинная история, и если хочешь, я расскажу ее по дороге; а сейчас давай покончим с едой и отправимся отдыхать. Завтра нам придется подняться очень рано, и ехать весь день.

— Амброзии…

— Да, сынок?

— Почему они хотят держать меня в тюрьме всю мою жизнь? Потому что мой отец добился для меня императорского трона? Поэтому?

— Думаю, да.

— Послушай, — сказал мальчик, неожиданно просветлев. — Я все решил. Я хочу отказаться от всего этого — от титула, от владений, от короны. Я хочу быть простым мальчиком, как все другие. Мы с тобой можем куда-нибудь уехать. Я найду себе работу, мы можем стать уличными певцами, например, или рассказывать истории на площадях… Ты ведь так здорово умеешь рассказывать, Амброзии!.. Мы как-нибудь заработаем на жизнь, и мы никому не помешаем. Мы увидим множество новых мест, мы можем даже отправиться за море, в страну пигмеев, или хоть на лунные горы! Разве это не замечательно? Скажи ему, пожалуйста. Объясни ему, что я хочу все-все бросить, даже… — Ромул опустил голову, чтобы скрыть лицо. — Даже не стану мстить за отца. Скажи ему, что я хочу все забыть. Все! И что он вообще никогда больше не услышит моего имени. А? Пожалуйста! Ты пойдешь к нему, скажешь это?

Амброзин посмотрел на мальчика с бесконечной нежностью.

— Все это не так-то просто, Цезарь.

—Да ты просто лицемер! Называешь меня Цезарем, а сам не желаешь повиноваться моим приказам!

— Я бы повиновался, если бы это было возможно, однако… увы, это не так. У этих людей нет власти, чтобы даровать тебе даже самую малость. Одоакр может, конечно, но он в Равенне, и он отдал приказы, с которыми никто не решится поспорить. И ты не должен больше никогда называть меня лицемером. Я твой учитель, и будь любезен относиться ко мне с уважением. Ну, а теперь, если ты не против, давай покончим с едой и — спать. Не спорь!

Ромул уныло повиновался, и Амброзин проследил затем, чтобы он доел последний кусок хлеба, прежде чем уйти в соседнюю комнату. А потом старый наставник снова достал свои письменные принадлежности и продолжил работу при неровном свете фонаря. Снаружи доносились громкие голова варваров, принявшихся снимать дневную усталость при помощи крепкого пива, которое они пили в огромном количестве ради поднятия духа. Амброзин прислушался и подумал: хорошо, что мальчик уже спит, и что он не понимает языка варваров. Многие из них участвовали в налете на виллу Ореста, и теперь хвастали друг перед другом тем, кто сколько награбил, сколько женщин изнасиловал, рассказывали о жестокостях и осквернении святынь, о различных издевательствах над своими жертвами… Другие, вернувшиеся с армией Мледона, участвовали в уничтожении легиона Nova Invicta. И они с удовольствием говорили о жестоких пытках, которым подвергали взятых в плен римлян, о бесконечно ужасных зверствах, немыслимых для любого нормального человека. Амброзин с горечью и болью осознал, что это и есть правила жизни в новом мире.

В тот момент, когда старый наставник предавался особо мрачным размышлениям, среди солдат неожиданно показался Вульфила, и его гигантская фигура сразу бросилась в глаза Амброзину, смотревшему в окно. Длинные вислые усы Вульфилы были подпалены на концах, а косы, спадавшие на грудь, делали его похожим на одного из тех нордических богов, что почитались свебами, — на Чатти или Сканиана. Амброзин быстро задул фонарь, чтобы снаружи казалось, будто внутри дома все спят. И придвинулся поближе к полуоткрытому окну.

Вульфила что-то прокричал, нечто вроде ругательства, и все вокруг умолкли. Главарь варваров продолжил:

—Я вам говорил, идиоты, чтобы вы заткнули свои пасти! Нам незачем привлекать к себе внимание. Чем меньше людей нас заметит, тем лучше для нас

—Да ну тебя, Вульфила! — возразил кто-то из воинов. — Кого ты боишься? Даже если нас и услышат, что может случиться? Я ничего не боюсь! А как вы, ребята?

— Заткнись! — резко приказал Вульфила. — И вы все тоже, хватит на сегодня! Выставьте часовых в две линии, на расстоянии в сто шагов друг от друга. Если хоть кто-то оставит пост, по любой причине, он будет немедленно казнен.

Остальные — сейчас же спать. Завтра мы выйдем еще до рассвета. Следующий привал будет у подножия Апеннин.

Варвары повиновались и, выставив караульных, расстелили на земле одеяла и устроились на ночлег. Амброзин вышел за дверь и сел на скамью, тут же поймав на себе взгляд ближайшего часового.

Наставник не знал этого воина и не желал знакомиться с ним; он просто стал смотреть на небо, на созвездия: Кассиопея уже склонилась к самому горизонту, а Орион сиял высоко над головой, почти в центре небосвода. Амброзин поискал взглядом Полярную звезду. Вон он, маленький ковш… Это заставило его вспомнить о детстве, когда его учитель, друид весьма почтенного возраста, учил маленького Амброзина определять по звездам свое местонахождение и находить дорогу в темноте, хоть на суше, хоть среди морских волн. Он мог предсказать затмение луны и любые изменения погоды на земле, основываясь на вечном движении звезд.

Амброзин снова подумал о Ромуле, и его сердце преисполнилось жалости. Да, он убедил мальчика поесть, а заодно всыпал в его воду немного порошка, чтобы заставить мальчика заснуть. Но как убедить Ромула вернуться к жизни? И если даже удастся это сделать, какое будущее сможет он предложить своему воспитаннику? Сколько дней, месяцев и лет придется им провести в тюрьме, ожидающей их впереди? Вечное заточение? Сколько шагов придется сделать, чтобы измерить отведенное им пространство? Как долго смогут они выносить своих ненавистных тюремщиков?..

Строки стихов, читанных давным-давно, далеко отсюда, всплыли в памяти Амброзина:

Veniet adulescens a mari infero cum spatha
pax et prosperital cum illo
aquila et draco iterum volabunt
Britanniae in terra lata

И тут некий знак из далекого прошлого всплыл перед ним, достиг его сознания в момент неизбывной печали. Что это был за знак? Кто послал его?

Амброзин снова медленно и мягко произнес те же строки, на манер медленного напева. И чуть погодя его сердце словно наполнилось светом, стало легким, как птица, готовая к полету. Он вернулся в старую лачугу, бывшую когда-то придорожным постом с приютом для проезжающих, всегда полным народа. Теперь здесь было холодно пусто. Взяв из очага уголек, Амброзин снова зажег фонарь и оправился во вторую комнату, чтобы лечь рядом с Ромулом. Подняв фонарь, старый наставник всмотрелся в лицо мальчика. Ромул спал, его дыхание было глубоким и ровным Цветущая юность, золотистая кожа… Да, это было прекрасное дитя: тонкие, горделивые черты его лица напоминали лицо Флавии… Флавия Серена. Амброзин вспомнил ее тело, распростертое на холодном мраморе, под сводами императорской базилики. И от всего сердца поклялся, что он создаст достойное будущее для этого мальчика. Любой ценой, пусть даже ценой собственной жизни. Он будет только счастлив отдать жизнь ради любви к женщине, которую много лет назад впервые увидел у постели умирающего сына, холодной зимней ночью, в лесной глуши в Апеннинах… Амброзин осторожно коснулся щеки мальчика, убавил огонь в фонаре и с долгим вздохом опустился на постель. Его сердце вдруг охватила непонятная и неведомая ему прежде безмятежность, словно он превратился в лесное озеро в безветренную ночь…